Как же обидно, – уныло думает Бригита, – как же все в жизни ужасно несправедливо устроено: одни сразу рождаются на юге, где тепло и красиво, им даже напрягаться не надо, живи себе и живи. А другие рождаются в скучных, некрасивых, холодных северных городах, где небо зимой вечно обложено сизыми тучами, так что сумерки наступают прямо с утра, и если захочешь переехать туда, где тепло и красиво, придется учить язык, осваивать какую-нибудь востребованную профессию и искать работу, и еще поди ее найди, на рынке труда у местных всегда преимущество, приезжие особо никому не нужны. А если даже найдешь, будешь так пахать, так стараться, чтобы не выгнали, что уже ничего не захочется, сил не останется наслаждаться красотой и теплом, которые куче бездельников достались сразу, бесплатно, по праву рождения, как счастливый лотерейный билет. Так что придется и дальше по полгода терпеть холода, где родился, там пригодился, а на юг – только в отпуск, летом, в жару, когда там толпа, да и то если денег накопишь, а при нынешних ценах поди хоть что-нибудь накопи. Никогда я не буду жить в Барселоне, – чуть не плачет Бригита. – Здесь состарюсь, выйду на пенсию, впаду в маразм и наконец-то стану счастливой и довольной всем, включая погоду. Других способов нет.
Бригита, пыхтя от нагрузки, обиды, злости и жалости к невезучей себе, тащится вверх по улице Басанавичюс; ладно, не страшно, остался всего квартал, – утешает себя Бригита и одновременно твердо себе обещает: в следующий раз поеду к механикам на троллейбусе, всегда буду ездить, до самой весны, и черт с ней, с пользой, лучше уж действительно купить абонемент в спортзал, сейчас как раз новогодние скидки, можно недорого взять. В зале, по крайней мере, тепло и чисто, люди в модной спортивной одежде, красивое, новенькое все, – сердито думает Бригита и ускоряет шаг, идет все быстрей и быстрей, почти бежит, да уже не «почти», она и правда бежит вниз с крутого склона холма, как бегала в детстве, раскинув в стороны руки, словно крупная неуклюжая птица, которая пока не успела научиться летать, но уже почти поняла, как это делается, надо только как следует разогнаться, бежать быстро-быстро, еще быстрей. Я не упаду! – не думает, а просто знает Бригита, как всегда знала в детстве, и ведь правда не падала, сбегая с холма, хотя была неуклюжей, совсем не спортивной девчонкой. И сейчас Бригита не падает, нет, а наконец-то взлетает, тяжело, неуверенно, невысоко, как модель самолета, сделанная неумелым, но очень старательным учеником. Пока Бригита летит, ей не страшно, ей даже не странно, словно уже давно привыкла летать в качестве посильной спортивной нагрузки, перед ужином, каждый день.
Бригита приходит в себя на берегу речки Вильняле неподалеку от Художественной Академии, рядом мост, за мостом – Бернардинский парк. Бригита сидит на поваленном дереве, перегородившем тропинку так, что если бы Бригита здесь просто гуляла, пришлось бы под ним пролезать. Бригита цела, не расшиблась и не поранилась, даже одежду не порвала, только немного запачкала рукава светлой дубленки, выглядит как зеленая краска, – думает Бригита, но тут же сама понимает: это не краска, это трава, молодая, свежая, как в июне, прилипла к одежде, как будто я только что валялась на летнем лугу.
Боже, что это было? – спрашивает себя Бригита. – Как я сюда попала? Я же только что шла вверх по улице Басанавичюс на механический факультет.
– Что вообще стряслось? – наконец спрашивает Стефан. – Чего он завелся? Мне надо знать.
– По-моему, ничего не стряслось, – Нёхиси разводит руками, всеми почему-то пятью. – Просто, как ты сам говоришь в таких случаях, под хвост попала вожжа. На мой взгляд, без особого повода. Наверное, просто время пришло. Например, Луна в какой-нибудь интересной фазе. Он же местный. Я имею в виду, не пришел откуда-нибудь, как я, а прямо в этой реальности человеком родился. Значит, на него обязательно должна действовать ваша Луна. Или другая планета? Возможно, мне следует прочитать какой-нибудь учебник по астрологии, тогда в следующий раз буду точно знать…
Примерно на этом месте Стефан ощущает сильное желание зарычать. Но, как уже было сказано, он человек изумительной выдержки. Поэтому не рычит и даже не воет, как лесной оборотень, сдуру попавший в троллейбус в час пик, а говорит человеческим голосом:
– Объясни нормально, пожалуйста. Линии мира – ладно, черт с ними. Если их звон тебя только смешит, значит, ничего им не сделается. Может и правда пойдет на пользу. Я за него боюсь.
– Ой, нет, вот ты как раз лучше не бойся, – серьезно говорит ему Нёхиси. – Тебе бояться нельзя. Хочешь, я вместо тебя за него побоюсь? Я умею! Недавно как раз научился. Правда, не так сильно, как у вас обычно принято друг за друга бояться. Совсем чуть-чуть. Наверное, это чувство следует называть не «страхом», а «легким беспокойством». Но для меня, сам знаешь, и это огромное достижение. Раньше я ничего подобного не испытывал. Если бы стали объяснять, как бывает, даже не понял бы, о чем речь.
– Так что за вожжа под хвост? – перебивает его Стефан. – Рассказывай давай.
– Да не о чем тут рассказывать, – Нёхиси пожимает плечами, специально для этого невербального коммуникативного жеста выращенными из тьмы. – Все как всегда: наслушался человеческих мыслей и разговоров… а может, кстати, фейсбук почитал? Это бы многое объяснило. В общем, я сам дурак. Полночи гулял с ним по городу, решил, что он успокоился, и улегся спать, а проснувшись, застал его в настроении «Все пропало, да и пропадать особенно нечему, потому что с самого начала все было зря».
– Справедливости ради, настроение в городе мне самому в последнее время не очень-то нравится, – вздыхает Стефан. – Ничего страшного, но ощутимый откат назад. Я уже не раз замечал: чем длиннее зимние ночи, чем тоньше границы между мирами, чем больше магии разлито в воздухе, тем меньше ее становится для людей, как будто они нарочно прячутся, отворачиваются, закрываются от всего необычного, включая собственные ощущения, гоняют рутинные мысли по кругу, с головой погружаются в обыденные дела… Собственно, не «как будто», люди и правда нарочно отгораживаются от магии, когда она становится непривычно доступной. Хотя, конечно, не осознают ни хрена.
– Ну вот примерно это он и говорил. Что наш город уже давно волшебное место, тайное магическое сердце мира, оплот невозможного, пространство чудес, а его жители какими были, такими остались – просто обычные люди, послушные, слабые, тупые, трусливые, жадные и жестокие, ничего не видят, но на всякий случай всего боятся, если это нельзя положить в карман или сунуть в рот, и значит, мы зря старались, все было напрасно, потому что даже сказочный рай, если он населен адскими жителями, рано или поздно превратится в унылый ад. И все остальное, что он обычно говорит в таком настроении; потом всегда, вспоминая, смеется – да, я сраный идеалист, ничего не поделаешь, кто-то должен, а у меня как раз хорошо получается, – ну, ты сам все это слышал сто раз…
– Эти песни я наизусть знаю, – нетерпеливо кивает Стефан. – Только линиям мира от них до сих пор, слава богу, не было никакого вреда.
– Ну так потом он сказал, что ему надоело без толку ругаться. Пришло время решительно действовать, хватит бессильно бубнить и ворчать. Он сейчас всем тупым засранцам покажет. В смысле, милосердно даст им шанс, о каком сам всю жизнь, пока был человеком, мечтал.
– Шанс? – переспрашивает Стефан. – На что именно, мать его, шанс?
– Если я правильно понял, шанс перестать быть тупыми засранцами, игнорирующими чудеса, – безмятежно улыбается Нёхиси. – Причем немедленно, а не когда-нибудь после тысячи перерождений. И даже не будущим летом, а вот прямо сейчас.
Стефан явственно ощущает, как из-под его ног уходит земля. Усилием воли возвращает землю на место и говорит нарочито небрежно, потому что всякое трудное дело должно считать себя легким, очень важно заранее дать делу понять, что оно пустяковое, и быть при этом достаточно убедительным:
– У него за сто жизней столько бошек дурных не вырастет, сколько я сейчас хочу ему оторвать.
Вероника Степановна заходит в аптеку на улице Вильняус; нет, слава богу, дома никто не болен, и она сама не больна, только каждый день ближе к вечеру чувствует слабость, нет сил даже заняться уборкой, но это просто нормально, все-таки уже не девчонка, пятьдесят два года, старость не радость, надо привыкать, теперь так будет всегда, вернее, потом станет хуже, но до «хуже» еще дожить надо, не всем так везет, о-хо-хо.
А все-таки витамины не помешают, – думает Вероника Степановна, разглядывая разноцветные коробочки с витаминами. Зимой полезно принимать витамин D, компенсирующий недостаток солнечного света, круглые желтенькие таблетки, похожие на маленькие янтари. Бухгалтер Алдона их прошлой зимой принимала, говорит, помогают, сдохнуть не так сильно хочется, сил становится явственно больше, вполне хватает на ежедневное приготовление пищи и уборку хотя бы по выходным.
Упаковок на полках много, все разные, хотя на всех написано одно и то же: «витамин D». Вероника Степановна пыталась заранее разобраться, какие надо покупать, чтобы лучше подействовали, прочитала кучу статей в интернете, но так ничего и не поняла. Наверное, все одинаковые, – неуверенно думает Вероника Степановна, – витамины и витамины, ну какая там разница может быть? Надо просто брать те, которые подешевле, только важно проверить, сколько штук в упаковке, а то может потом оказаться, что дешевые и есть самые дорогие, потому что во всех коробках, к примеру, по сотне таблеток, а в якобы самой дешевой их всего шестьдесят.
Вероника Степановна протягивает руку и берет с полки коробку… нет, почему-то чашку. Откуда чашки в аптеке, зачем? – думает Вероника Степановна, зачарованно разглядывая большую керамическую чашку в виде красивой и очень печальной головы Пьеро.
Я же точно такую однажды видела в детстве, – вдруг вспоминает она. – В витрине антикварного магазина. Я тогда верила, что это настоящая волшебная лавка, совсем еще маленькая была, – думает Вероника Степановна и с сожалением ставит чашку на полку рядом с нарядной фигуркой нерестящегося лосося из цветного стекла и моделью старинной подводной лодки из розового поделочного камня; в памяти зачем-то всплывает название: «родонит». Товары на других полках им под стать – причудливые статуэтки, шкатулки, кристаллы, какие-то колбы, старинные портсигары, карточные колоды, блестящие лоскуты. Куда подевались лекарства и витамины? Это же аптека! Я зашла в аптеку на улице Вильняус, – напоминает себе Вероника Степановна. – Я только что в аптеке была! Своими глазами видела витамины, шампуни,