– Что слой реальности стал до смешного тонок. Материя всё ещё плотная, но в хороших руках уже мнётся и гнётся, как пластилин. Мир открыт для чудес; может, не нараспашку, но в ограде появилась здоровенная щель. Люди сидят по домам и так заняты собой и своими тревогами, что на всё остальное им просто не хватает внимания. Они больше не мешают проявляться тому, что считают невозможным; ладно, положим, мешают, но на порядок меньше, чем было всегда. Мы с Нёхиси чёрт знает что здесь творили в последние годы, чтобы сделать наш город чудесным местом; ну, вы-то в курсе, сами последствия расхлёбывали не раз…
На этом месте Таня открывает рот, чтобы сказать: «Вот именно», – но в последний момент меняет решение и молча даёт мне пустую кружку. Добавка лучше дискуссии, она совершенно права.
– А сейчас, – продолжаю, – мы всё больше сидим и смотрим: что нам ещё покажут? Не то чтобы нам было лень, просто с непривычки до ужаса интересно смотреть на чудеса, которые случаются сами, без нас. Чувствуем себя клоунами, которые в свой выходной купили билеты в цирк, уселись в первом ряду, глазеют на трюки коллег и аплодируют. И лопают эскимо.
– Стаканами, без закуски, – подсказывает Альгирдас. – Знаем мы твоё эскимо.
– Сперва, – признаюсь, – когда в городе началась вся эта паника, я сам сдуру чуть в неё же не впал. Был уверен, что от избытка страха у нас сейчас бесповоротно испортится весь человеческий мир. Ну, кстати, может он и испортился. Или испортится в ближайшее время. Да и чёрт бы с ним. Главное, что в нашем городе, где чудес всегда было выше крыши, люди наконец-то стали им меньше мешать. И теперь чудеса происходят в таком режиме, словно мы уже в какой-то новой Вселенной, по новым законам живём.
– Чудеса чудесами, – говорит Кара, молчавшая до сих пор, – но атмосфера в городе от страха действительно сильно испортилась. Наши люди здесь и пары часов уже не выдерживают. Я-то сама в порядке; думаю, потому что когда-то несколько лет тут в беспамятстве прожила. Собственно, не просто думаю, а уверена: из моей группы здесь сейчас продолжают работать только бывшие люди-Мосты, остальных пришлось отправлять домой. Зато контрабандисты, казалось бы, здоровенные, непрошибаемые мужики, но никогда на Другой Стороне подолгу не жившие, вернувшись с товаром, в голос рыдают и, прости за такую подробность, блюют. Самое настоящее отравление, как от палёной водки. И все как один, очухавшись, зарекаются: «больше никогда».
– Это потому что вы там нежные эльфы, – ухмыляюсь. – Крылышками бяк-бяк-бяк. Ладно, прости дорогая. Зря я смеюсь над вашими. Естественно, здешний страх сейчас – чистый яд, потому что он в низкой октаве. Профанный. Дурной. Бытовой. Так что пусть уж лучше горожане и правда ночных кошмаров боятся. И Лучезарных демонов, и Безликих, и сумеречных шептунов, и прочую мрачную мелочь, которую вы вконец задолбались гонять. Какой-никакой, а всё же мистический трепет. Почти что страх божий. Будем считать, зло – это теперь такое добро. С особенностями. Короче, какое человечество заслужило, такое ему и добро.
Кара устало вздыхает и внезапно кивает:
– Ты совершенно прав.
Чего я точно не ожидал, так это что она так легко со мной согласится. Причём бескорыстно. В смысле, кружку не суёт за добавкой, ещё первую порцию глинтвейна не допила.
– Он прав, – повторяет Кара, теперь уже обращаясь ко всем остальным. – Бог с ними, со страшными снами. В городе сейчас наяву нужны усиленные патрули.
– И не только, – вставляю я. – Патрули патрулями, но ещё больше этому городу сейчас нужны счастливые, отдохнувшие, довольные жизнью вы. Потому что радость – лучшее противоядие. На самом деле, вообще единственное. А вы это можете, как никто. Особенно если вас кормить почаще и вовремя укладывать спать. И отпускать на свидания. И по Этой Стороне прогуляться. И посидеть иногда тут у нас. Я хочу сказать, что от счастливых вас в сто раз больше толку, чем от измученных, даже если вообще пальцем о палец не ударите. Но вы-то ударите, знаю я вас.
– Судя по тому, какой отличный из тебя вышел искуситель, ты всё-таки типичная сила зла, – говорит Альгирдас. И смеётся, как в старые времена.
– Ещё какого зла! – подтверждаю. – Очень злющего. Ррры!
Рыжий кот снова дёргает ухом во сне, теперь со значением: «А вот сейчас смешно было», – и все присутствующие тут же принимаются хохотать. Нёхиси всё-таки со страшной силой на всех воздействует, даже когда спит и кот.
Кара встаёт, подходит и обнимает меня так сердечно, как умеют только высшие духи и некоторые особо прекрасные уроженцы Этой Стороны.
– Спасибо, дорогой, – говорит она. – Это, конечно, счастье, что ты у нас есть. Но слушай, вот честно, сказал бы кто, что однажды, когда мне самой здравый смысл откажет, он внезапно твоими устами заговорит, засмеяла бы этого горе-пророка. То есть, как раз не «горе». Но засмеяла бы всё равно.
– Пророкам, – отвечаю, страшно довольный ходом переговоров, – вообще несладко живётся. Причём даже выдуманным, заметь. А что касается здравого смысла, рад, что по счастливому совпадению это был именно он. Но на самом деле, я просто вербую сторонников. И вы мне нужны позарез.
– Сторонников? – переспрашивает Таня. – Только не говори, что затеял государственный переворот. У нас нет полномочий вмешиваться в жизнь общества… К сожалению, нет. А то бы я мокрого места от общества не оставила, – неожиданно завершает она.
– Да ну их к лешему, – отмахиваюсь. – Меня совершенно другое волнует сейчас. В первую очередь, радость. И во вторую – тоже она. Я с середины марта, когда началась паника, и горожане заперлись по домам, подсчитываю людей, которые бесстрашно ходят по улицам, с любопытством смотрят по сторонам, радуются всему необычному и просто наступившей весне. Знаешь, сколько насчитал? На весь город тысяча семьсот семьдесят три человека. Вполне вероятно, кого-нибудь пропустил, но в целом, вот такая статистика. Сам факт, что они у нас есть – зашибись. Каждый благословенен. Но если честно, этого маловато, чтобы уравновешивать вред. Надо ещё добавить. Для начала – всех вас. Вы же крутые, силищи много. Один потянет на несколько сотен нормальных весёлых людей. Может больше, точно не знаю, прикладной математик из меня так себе. Да и зачем считать, если можно просто проверить? Выпустить на улицы города отдохнувших, довольных вас и посмотреть, что из этого выйдет, восстановится ли баланс. Городу очень надо, чтобы восстановился. Он же сейчас среди этих чудес стоит, как больной на празднике – вроде, всё здорово, только ноги не держат, потому что по жилам струится яд. Люди, как ни крути, кровь города. Он, к сожалению, состоит из всех своих жителей сразу, а не только из таких замечательных нас. Плюс скучает по Стефану, это тоже проблема. Если честно, худшая из проблем. Мы с Нёхиси каждый день заново объясняем, что Стефан его не бросил, а просто во времени, как последний дурак, застрял. Город и сам это знает, но назавтра опять переспрашивает: «Точно-точно вернётся? Не навсегда сбежал?» Я его понимаю лучше, чем мне бы хотелось. Сам себя так же чувствовал, когда просыпался совсем человеком. Всё болит, трудно даже пошевелиться, мысли смешались, Нёхиси рядом нет, лежишь и поневоле гадаешь: а может быть, я всё выдумал? Я – не волшебное существо, а обычный мечтатель, псих, или просто пьяница? Мало ли что пригрезилось, не было ничего.
Кара снова меня обнимает: «Что за глупости, боже?» И – умеет она огорошить! – ласково гладит по голове.
– Это раньше было, – поспешно говорю я. – Так давно, что уже почти не считается. До того, как я сжёг свои имена. Я, если что, не жалуюсь, было и было, куда деваться. За всё это счастье, в которое моя жизнь превратилась, нормальная цена. Просто я очень хорошо понимаю, как себя чувствует город без Стефана. Но радость совершенно точно его исцелит, как меня тогда исцеляла. Вышел из дома, зашёл в кофейню, краем уха услышал хорошую музыку, погладил чужую собаку, встретил приятеля, поболтал с ним, развеселился, и уже вполне можно жить. Мы пока неплохо справляемся с ролью музыки, собаки и друга, и те люди, которых я насчитал, отлично нам помогают, но явно надо добавить ещё.
– Всё, искусил, – улыбается Альгирдас. – Окончательно и бесповоротно. Сегодня же забью на ночное дежурство и отправлюсь гулять.
– Завтра забьёшь, – говорит ему Кара. – Сперва надо придумать, как нам теперь жить. Как увязать усиленное патрулирование наяву с увеличением числа выходных. В одиночку я с этой тяжкой думой явно не справлюсь, твоя голова нужна.
– На блюде, с веткой укропа в пасти, – кивает Альгирдас. – Ладно, сделаем. Будет тебе голова.
Рыжий кот, не просыпаясь, дёргает ухом, на этот раз одобрительно: «Какие все молодцы».
Через час наши гости уходят, захмелевшие не столько от моего глинтвейна, сколько от радикальной смены жизненной парадигмы и предвкушения грядущих весёлых дней.
Я поднимаюсь, мою кастрюлю; лень ужасно, но я так привык. Что бы ни случилось, инструменты должны быть в порядке; я и кисти когда-то сразу же мыл, даже если на ногах к тому моменту практически не держался. А теперь я – мистическое явление, и инструмент у меня – кастрюля. Допрыгался, называется. Докатился. Счастливый… нет, ни фига не финал.
Ставлю кастрюлю на стол и подхожу к буфету, на котором спит Нёхиси. Невозможно устоять перед искушением дёрнуть за хвост всемогущее существо. Я, конечно, слегка его дёргаю, можно сказать, символически, едва прикасаюсь, но кот недовольно мяукает и открывает один зелёный, как море глаз.
– Ты присматривай за мной, пожалуйста, – говорю я ему. – Береги. Чтобы не проснулся человеком посреди всего этого. Всегда справлялся, ты знаешь, но сейчас могу и не справиться. Натворю, чего доброго, бед.
Я до сих пор ни разу не просил Нёхиси: «береги меня». И вообще никого, никогда. Невозможная постановка вопроса. Беречь меня, вот ещё. Не для того моя роза цвела. И вдруг само как-то вырвалось. Похоже, атмосфера в городе даже мне не на пользу. Догнал меня самый страшный мой страх.