– Да ну, вряд ли, – сказал единственный незнакомый Тони Куртейну участник хора. – Я бы и рад вам помочь, да не умею специально гостей приманивать. Это же вы все волшебные люди, а я совершенно обычный. Только и счастья, что немножечко волк.
Тони Куртейн во все глаза на него уставился. Довольно невежливо, но он ничего с собой поделать не мог. Тот факт, что в кафе двойника часто приходят оборотни, был для него чуть ли не самым удивительным из здешних чудес. На Этой Стороне оборотней сейчас то ли вовсе нет, то ли просто хорошо спрятались, но скорее всего, они просто давным-давно превратились в нормальных людей. Для любого историка оборотни – не просто герои сказок, но и символ удивительных старых времён, когда в мире царил хаос, и люди во что только не превращались, так что оборотнем мог считаться практически каждый второй.
При этом на Другой Стороне, где в оборотней никто в здравом уме не верит, они, как внезапно выяснилось, до сих пор преспокойно живут. Может быть, кстати, как раз поэтому, – подумал Тони Куртейн. – Оборотни всё-таки отчасти дикие звери и людям не доверяют. Пока в них никто не верит, они чувствуют себя в безопасности, вот и не прячутся по лесам.
– При всём уважении к пану Виткусу, он тут не при чём, – улыбнулся Нёхиси. – И песни тоже, хотя мне понравилось, как у нас получилось. Было очень смешно! Скорее уж дело в том, что мы с тобой сегодня полночи по городу твой хаос выгуливали, а потом кормили пирожками с капустой и уговаривали залезть обратно в своё окно. Я хочу сказать, причинно-следственные связи и так-то сильно переоценены, но уж точно нет более бессмысленного занятия, чем пытаться отыскать их в такую интересную ночь.
Тони Куртейн чуть кофе не поперхнулся. Хаос они выгуливали, – думал он, совершенно сражённый этим словосочетанием. – Выгуливали, значит, хаос. Ну, с этих станется. Могут. Чего ж не выгулять. Как собаку, что ли? На поводке? А пирожки в него как засовывали? И во что, хотел бы я знать… – хотя нет, не хотел бы! – превратились те пирожки?
– И так теперь всегда будет? – обрадовался Иоганн-Георг.
– Ну что ты как маленький. Будет по-разному. Как именно – даже я не возьмусь гадать. Но совершенно не удивлюсь, если это «по-разному» часто будет тождественно «как тебе нравится». Или как ты считаешь логичным и правильным. Или, например, как в детстве себе порядок вещей представлял. Всё-таки это не чей-нибудь, а твой хаос сегодня и здесь, и в городе оставил свои следы.
– Хороший вариант конца света, – ехидно вставила Кара. – По крайней мере, весёлый. Свету, можно сказать, повезло.
– Не угадала! – рассмеялся Нёхиси. – Это совершенно точно не конец, а начало.
– Чего? – спросили присутствующие таким слаженным хором, что если бы они пели, как спрашивают, вполне могли бы возглавить какой-нибудь хит-парад.
– Понятия не имею, – Нёхиси безмятежно взмахнул своим лисьим хвостом. – Потом разберёмся, чего. Честно говоря, я даже рад, что сейчас не совсем всеведущий. Так в сто раз интересней. И реальности тоже приятно, что я про её планы знаю не всё.
Нёхиси
На севере в июне белые ночи, а у нас здесь – зелёные. Такие душистые, что шалеешь от воздуха, как от вина, такие светлые, что не похожи на ночи, такие короткие, что, считай, вовсе нет никаких ночей, только долгие вечерние сумерки, даже не синие, изумрудные, словно в небе, как в зеркале отразилась залитая лунным светом трава.
Нёхиси идёт по ночному городу, с виду – человек человеком, правда, с васильковыми косами и в сверкающем серебристом плаще, но некоторые горожане с нарядами и причёсками ещё и не так выпендриваются, так что Нёхиси органично вписывается в культурный ландшафт.
Нёхиси сегодня настолько вещественный, что его можно увидеть обычными человеческими глазами, поэтому он идёт не спеша. Аккуратно наступает на тротуар, даже на какой-то несчастный метр над землёй не взлетает и ответственно отражается в витринах и зеркалах. Смотрит по сторонам с таким интересом, как обычно глазеют приезжие; с другой стороны, он же и правда приезжий. Экспат, как Нёхиси себя с удовольствием называет. Приглашённый на работу иностранный (совершенно иной и беспредельно странный) специалист. Но, справедливости ради, тут сегодня и местному есть на что посмотреть и чему удивиться. Город нынче сам на себя не похож. То есть, конечно, похож, но только местами. А другими местами он похож на собственную изнанку, словно из неё наскоро нарезали и налепили где попало счастливых пёстрых заплат. И немного на миражи Весёлого Хаоса, Нёхиси очень их любит и везде, где ни встретит, даже смутную тень их подобия сразу же узнаёт.
Нёхиси обычно не принимает человеческий облик, когда гуляет один. Он не особо любит эту форму существования. Только и счастья, что лучше сидят красивые человеческие наряды, и гораздо вкуснее местные еда и вино, а больше, с точки зрения Нёхиси, никаких преимуществ, одни недостатки. Но ради города он на это готов. Всё-таки город у нас, как ни крути, человеческий, ему привычней иметь дело с теми, кто выглядит и объясняется хотя бы отчасти как человек.
– Привет! – говорит Нёхиси городу. – Я сегодня нарочно один, чтобы персонально с тобой прогуляться. Большая компания – дело хорошее, но друзьям и влюблённым иногда надо встречаться наедине.
Обязательно надо, – откликается город. – Это ты хорошо придумал; ну, я давно уже понял, что ты тут умнее всех. А у меня сегодня как раз такое творится! Чудесная развесёлая красота. Жалко, Стефан не видит. Как ты думаешь, он скоро вернётся? Я хотел бы всё это ему показать.
Город тоскует по Стефану; тут ничего не поделаешь, – думает Нёхиси. – Я бы на его месте, наверное, сам тосковал. Каждый день спрашивает: «Он точно-точно вернётся? Не навсегда сбежал?» Хотя Стефан никуда не сбежал, он не где-то, а именно в городе. Просто не сегодня, а почти четырнадцать лет назад.
А мне надо, чтобы сегодня! – требует город. – Потому что я сам – сегодня. Вот прямо сейчас. И всё, что творится, тоже творится сегодня. А потом перестанет. Оно ненадолго, как ветер, ночь, или праздник. Не навсегда!
– Навсегда вообще ничего не бывает, – говорит ему Нёхиси. – Даже вечность полна перемен. А то бы это уже была никакая не вечность, а какое-то дурацкое небытие… Эй, да не бойся! Ну что ты как маленький. Лишнего слова при тебе не скажи. Лично я в небытие не верю. А того, во что я не верю, и не бывает. Так что нет никакого небытия. Зато вечность есть. Я сам – тоже вечность. И ты теперь вечный город, раз связался со мной.
А Стефан? – волнуется город. – Он вечный?
– Да ещё бы! – смеётся Нёхиси. – Кто тут вообще вечный, если не он.
Тогда ладно, – соглашается город. – Если мы с ним оба вечные, значит однажды в этой вечности встретимся. Значит точно его дождусь.
– Да конечно дождёшься, – говорит ему Нёхиси. – И Стефан тоже дождётся. Ему, между прочим, даже больше печёт.
Город прямо не возражает, но думает: это ты так шутишь, наверное. Или просто утешаешь меня. Он знаешь, какой легкомысленный? Столько раз уже от меня убегал!
– И всегда к тебе возвращался, – напоминает Нёхиси. – Даже в мире высших духов жить не остался, хотя они его звали. Это о чём-то да говорит!
Нёхиси неторопливо идёт по городу и смотрит по сторонам. Всё-таки отличная была идея – пойти гулять в человеческом виде. Когда смотришь человеческими глазами, вещи, которые в любом другом состоянии Нёхиси счёл бы самым обычным делом, выглядят, как невозможные чудеса. Изумрудно-зелёное небо, улицы, освещённые факелами, карусели, цветная вода в фонтанах, вызывающе оранжевые невозможные апельсины спеют прямо на вязах и тополях, а площадь на центральном проспекте превратилась в пляж с гамаками и топчанами, даже таблички: «Осторожно, акулы!» – задорно торчат из песка. И всюду, хотя уже давно заполночь, гуляют, танцуют, обнимаются люди, у них такие счастливые лица и сияющие глаза, что Нёхиси думает: вот это они хорошо превратились в само совершенство! Могут же, когда захотят. Побыть таким человеком я бы и сам согласился, можно даже надолго, целых три дня без перерыва, подряд.
Нёхиси с разбегу падает в ближайший свободный гамак – ай, как шикарно качается! – и говорит:
– Море у тебя уже почти настоящее. Люди его пока что не видят, думают, пляж это шутка, но для меня оно уже вполне объективно есть. Ну ты даёшь! Раньше был просто самым прекрасным городом в мире, а теперь – во многих мирах.
Самому нравится, – соглашается город. – Так стало весело и легко! Но, если честно, я не сам всё это придумал. Твой друг меня научил становиться таким, как в его мечтах.
– Узнаю его почерк, – смеётся Нёхиси. – Ещё бы я не узнал! Особенно таблички «Осторожно, акулы!» и апельсины на тополях. Но скажу тебе по секрету: он-то у тебя научился. Он же здесь родился и вырос; да ты сам это знаешь. Помнишь, что за сны ему с детства снились, что мерещилось наяву, какие мысли после этого в голову лезли, какие рождались желания, и какая лютая грызла тоска. Без тебя ничего бы не было. Это ты его таким воспитал.
Сны, видения, странные мысли я вообще-то всем посылаю, – думает город. – Без разбора, подряд. Я не могу иначе, я так устроен, для меня околдовывать своих жителей и морочить им головы так же естественно, как для людей дышать. Только обычно это впустую: люди сразу всё забывают, не обращают внимания, не придают значения, живут, как будто ничего не случилось. А он ничего не забыл!
– Это правда, – соглашается Нёхиси. – Но так уж устроено: недостаточно получить драгоценный подарок, надо уметь его взять. Он это умеет. И ты тоже умеешь брать непростые подарки. Ни единого шанса не упустил! И сам посмотри, к чему это привело. Какой ты у нас стал шикарный. Во что превращаешься! Даже я никогда такого не видел. Вообще зашибись.
Нёхиси привирает, конечно, когда говорит, что такого не видел. Он много чего на своём веку повидал. Зато его «зашибись» – это чистая правда. Нёхиси в восхищении. Вроде сам придумал выпустить юный хаос на улицы города, но настолько мгновенного и мощного эффекта не ожидал.