Иоганн-Георг склонился над Стефаном. Спросил:
– Ты зачем в крови перемазался, как нетрезвый вампир? Эй, давай просыпайся! Погоди, ты живой вообще?
– Да живой он, – сказал ему Эдо. – Будь здоров как сияет. В жизни такой красоты не видел. Просто спит, или в трансе, или как это правильно называется. Короче, нормально с ним всё.
– Тогда хорошо, – вздохнул Иоганн-Георг. – Трудно быть простым человеком, скорей бы прошло. Тычешься, как дубина бессмысленная, смотришь и ни хрена не видишь. Слепой и тупой. Живого от мёртвого не отличить с перепугу – это я молодец, круто выступил… Слушайте, а у вас есть идеи, как эту спящую красавицу разбудить?
Эдо понятия не имел, как выводят шаманов из транса, но был совершенно не против попробовать. Интересно же! Эксперимент!
Однако Стефан явно почуял угрозу – вот что значит великий шаман. Не захотел становиться учебным пособием для начинающих, очнулся сам. Открыл глаза и сразу вцепился в Иоганна-Георга, так, что тот плюхнулся на подоконник рядом с ним.
Некоторое время Стефан внимательно разглядывал свою добычу, наконец сказал:
– Хренассе. Таки вернулся. Я под конец был уверен, что тебя потерял.
– Под конец я и сам себя потерял, – согласился тот. – Но потом об меня чудотворно споткнулся профессор, и всё как-то сразу нашлось. А ты почему весь в кровище? Кто тебя убивал?
– Да не выдумывай, – поморщился Стефан. – Просто кровь из носа от напряжения. Обычное дело, с кем угодно может случиться. Полная ерунда.
– Ври больше! – с явным облегчением рассмеялся Иоганн-Георг. – А то я тебя не знаю. Приносил небось кровавые жертвы для успеха нашей аферы. Ты сколько невинных прохожих с утра извёл?
– Единственный кандидат в кровавые жертвы у меня сейчас ты, – вздохнул Стефан. – Зол на тебя ужасно. Вот правда, убил бы на месте, да лень потом воскрешать.
– Чего вдруг зол-то? – удивился Иоганн-Георг. – Так сильно соскучился? Или за что-то ещё?
– За этот твой сраный туман. Как тебе вообще пришло в голову выбрать для возвращения самую нестабильную форму? Такая дурость даже для тебя перебор.
– Как-как. Естественно спьяну, как все гениальные озарения. Хорош ругаться, отлично же получилось, в итоге. Я этим туманом таких подарков нам приволок…
– Вот счастье-то, – буркнул Стефан. – В гробу я видел подарки, ради которых ты чуть не угробил и себя, и меня, и всё.
– Так не угробил же! Тебе принёс. Хотя вру, нёс не я, а профессор. Я – его гуманитарная помощь сиротам Другой Стороны. Видел бы ты, как он меня на холм волок!
Стефан наконец посмотрел на Эдо. Сказал без тени улыбки:
– Гуманитарная помощь зашибись получилась. Тебя Брюс Уиллис должен играть в кино.
– Ну спасибо! – возмутился Эдо. – То есть, в фильме я буду лысый? Вот делай после этого людям добро!
– Есть в мире вещи похуже человеческой благодарности, – оживился Стефан. – Я однажды в юности по незнанию помог одному Кшеварскому Бледному демону, так тот потом за мной повсюду гонялся, чтобы благодарно сожрать. Достал меня страшно. Но при этом он правда хотел мне добра. Их, понимаешь, с детства воспитывают в убеждении, будто лучшее, что может случиться с любым живым существом – это стать едой Кшеварского демона, а после – его лучезарным дерьмом.
– Именно «лучезарным»? – переспросил Эдо.
– Да. Тебе не послышалось, и я смеху ради не выдумал. Бывает такое демоническое дерьмо.
– А чем у вас дело кончилось? – спросил Иоганн-Георг.
– Угадай.
– Ты объяснил чуваку, что в основе сформировавшей его культуры лежат примитивные заблуждения? Открыл ему глаза, разбил сердце, грубо причинил просветление, и с тех пор вы друзья?
– Скорее просто приятели, – ухмыльнулся Стефан, страшно довольный тем, что его раскусили. – Видимся слишком редко. И интересы разные. Я, сам знаешь, мелкий полицейский начальник, простая душа, а он у себя на родине философ и балетмейстер. У них это, если я правильно понимаю, смежные области, если вообще не одна… Ладно, с балетом потом разберусь, своей работы по горло. Ночь на дворе, а у меня корова не доена. В смысле, бубен не бит, и контракты до сих пор не подписаны. Всё, я пошёл.
С этими словами Стефан спрыгнул с подоконника а улицу. Эдо только теперь оценил, как эффектно он выглядит: волосы дыбом, лицо измазано кровью, а в глазах ни белков, ни хрусталиков, только огромные, полные темноты зрачки.
Тот заметил, как Эдо его разглядывает, рассмеялся:
– Да, я красавчик. Не горюй, поживёшь с моё, тоже будешь. И наша с тобой красота спасёт мир.
Стефан шёл вниз по улице Басанавичюса. Эдо смотрел ему вслед. Видел человека, одетого не по сезону, с нетвёрдой, но лёгкой походкой подвыпившего танцора, и великана ростом до облаков с причудливо изогнутыми рогами на вполне человеческой голове, и одновременно ослепительный свет, словно с неба упала звезда, но не сожгла весь мир, и сама не погасла, а как-то ухитрилась договориться, что она здесь останется погостить.
– Вы заходите давайте, – сказал им Тони, высунувшись в окно. – Я на нервной почве с утра до хрена наготовил. Кто-то должен теперь это съесть.
– Я боюсь, представляешь? – откликнулся Иоганн-Георг.
– Чего ты боишься?!
– Что войду и заплачу от счастья. У меня глаза на мокром месте, серьёзно. Не хотелось бы потом вас всех как свидетелей убирать.
– Ай, да с твоей репутацией можно хоть обрыдаться, – отмахнулся Тони. – Всё равно все подумают, что ты просто учишься быть дождём.
Эдо вошёл в кафе, предвкушая мягкое кресло, рюмку с настойкой на каком-нибудь невыносимом ветре и обещанную еду. Тем неожиданнее оказался пронзительный вопль: «Эдо Ланг, я тебя ненавижу!» – и летящий прямо в башку стакан.
От стакана он в последний момент увернулся; Иоганн-Георг, шедший следом, ловко его поймал и спросил с неподдельным разочарованием:
– Эй, а почему он пустой?
– Потому что это не я его бросил, – объяснил ему Тони. – Неси сюда, налью.
Из-за стола поднялась Ханна-Лора, растрёпанная, словно только проснулась, и румяная, будто с мороза зашла.
– Нахера ты послал меня открывать Проходы? – спросила она. – Ты вообще представляешь, как это трудно? Ты сам когда-нибудь хоть один сраный Проход на Другой Стороне открыл? Я чуть не сдохла, пока две какие-то несчастные щёлки слегка приоткрыла! Долбаная материя, нелепый дурацкий мир! И вдруг эти твари негодные взяли и сами открылись.
– Какие твари? Кто у нас твари? Проходы? – растерянно уточнил Эдо, до которого наконец начало доходить, что Ханна-Лора невообразимо, запредельно пьяна.
– Ну а кто ещё? Открылись, как ни в чём не бывало! Как будто не из-за них поднялся переполох!
– Так, стоп, погоди. Получается, всё хорошо?
– Вот именно! – взревела Ханна-Лора. – Всё и так хорошо! И мне обидно! Кучу сил просрала, а они потом сами! Ненавижу тебя, Эдо Ланг!
Из-за барной стойки появился Тони Куртейн, подошёл к Ханне-Лоре, обнял её, погладил по голове, усадил обратно в кресло и сказал Эдо:
– Прости, что не уследил. Мы нечаянно её напоили. Кто же думал, что аж сама Ханна-Лора от какого-то несчастного стакана настойки на Бездне начнёт буянить. Но кстати, очень хорошо, что буянить, она сюда еле живая пришла. И так страшно тебя ругала, я испугался, что всерьёз проклянёт, как у них при Второй Империи было принято…
– Ну ты совсем дурак, что ли? – вскинулась Ханна-Лора. – Историк великий нашёлся. Знаток! Не всё правда, что в книжках написано. Не было у нас принято проклинать!
– Шикарно вы тут подготовились к моему возвращению, – сказал Иоганн-Георг, поставив на стойку пойманный им стакан. – Декоративный спящий шаман на окне! Пьяный дебош с учёной дискуссией! Как на вокзале с цветами встретили, только лучше всяких цветов.
Девятое мореЗеленого цвета айсберга, цвета зелёной гавани, цвета духового оркестра, цвета кошачьих глаз
Я
Мы сидим на крыше моего дома, болтаем ногами (Нёхиси – двадцатью четырьмя, потому что болтать всего двумя для него – совершенно не то удовольствие) и слушаем, как пару часов назад всюду трезвонили колокола, то ли в честь второго воскресенья Адвента, то ли непорочного зачатия Девы Марии[35], то ли просто потому что полночь пришла. В тот момент мы ещё сидели у Тони и всё пропустили, но город знает, что мы большие любители колокольного звона, припрятал его для нас, как золочёный орех, а теперь улучил удачный момент и выдал подарок, приправив густым туманом – обычным атмосферным явлением, которое происходит само, без моего участия; я, чтобы лишний раз не нервировать Стефана, с этим делом пока завязал.
Мы сидим, болтаем ногами, слушаем колокола, и мне, как это часто бывает, когда мы вместе с Нёхиси, кажется, будто происходит нечто абсолютно невозможное, и одновременно – что это, ну, просто нормально, так было и будет всегда.
– Зашибись, как всё странно, – наконец говорю я.
– За это и выпьем, – подхватывает Нёхиси; он бы сейчас на любую реплику так ответил, потому что у Тони проспал котом добрую половину веселья и явно не догулял.
Поскольку слова у Нёхиси никогда не расходятся с делом, он незамедлительно вручает мне бокал со смешным полосатым коктейлем и поднимает такой же свой. Интересно, как получилось, что они одинаковые, я бы точно два разных из кармана достал… ай, ну да, это же Нёхиси, он может всё. Просто я уже отвык от того, что Нёхиси – вот он, рядом, не воспоминание, не мечта. И не спешу привыкать, удивление делает счастье гораздо острее. А я жадный до счастья сейчас.
Пробую полосатый коктейль. Он несказанно дурацкий: какао, водка, ликёр из фиалок, клубничный компот, апероль, но мне почему-то нравится; впрочем, пока я сижу рядом с Нёхиси, мне предсказуемо нравится всё.
Повторяю:
– Как же, блин, странно!
Нёхиси ржёт:
– Восемьсот девяносто восемь!