Я поставил на пол пустую кофейную кружку и сказал:
– Жуткий какой-то парадокс получился. Понимаю, почему его можно считать красивым. Но я сейчас чересчур человек, чтобы им любоваться. Я за всех нас тупо боюсь.
– Так на то тебе и двойственность природы, чтобы наслаждаться сложностью и разнообразием всего спектра доступных чувств, – совершенно серьёзно ответила моя гостья. – Нормально бояться в твоём положении, когда ставка – ты сам и весь мир, который, чтобы избежать парадокса, вполне может решить, что его никогда не было. Или не было только тебя. Или вас двоих. Или, предположим, вашего города. Кто-то когда-то не стал его строить, или начал, да не закончил, враг разрушил, лесом всё заросло. Это, конечно, не обязательно! Далеко не самый вероятный из вариантов. Но мир имеет право на любое решение. Главный тут – он.
– А с миром можно поторговаться? – без особой надежды спросил я. – Я бы попробовал. Мне, знаешь, кажется, он у меня в долгу. Я ещё в детстве твёрдо решил сделать его таким охренительным местом, чтобы с каких-нибудь райских небес экскурсии к нам возили и ангелы хором орали: «Так не бывает! Невозможно, представить нельзя!» Причём не просто сидел и мечтал, а делал. Столько Проходов в неведомое открыл! Столько чудес здесь устроил, что хватило бы на пару сотен гораздо менее материальных миров. Сколько народу растормошил, воскресил практически, уже и не сосчитать. Даже Серый Ад отменил, потому что на моей земле этой дряни не место, нельзя ему быть. Теперь-то ясно, что всё это оказалось до задницы, но ладно, я сделал даже больше, чем мог. А вот прямо сейчас мой прирученный хаос бродит по нашему городу и переделывает его на свой лад. На первый взгляд, пока выходят вполне обычные наваждения, но некоторые счастливчики там наяву гуляют, выпивают и веселятся, сувениры потом приносят, а иногда даже фотографируют; своими глазами видел эти, прости господи, документальные кадры. А значит, степень достоверности там уже будь здоров. И вот это начало неизвестно чего прекрасного совсем уж невыносимо было бы потерять.
– Да, – кивнула она. – Тебе и должно быть невыносимо. Но только на этом этапе, не вечно. В вечности, что бы ты ни утратил, вместо боли – любовь.
Значит, – понимаю я, который волна, ревущая в небе и накрывающая его целиком, – я уже в вечности, я весь – любовь.
Значит, – понимаю я-человек, – нет для меня места в вечности. Куда мне, какая может быть вечность, я весь – боль.
Значит, – понимаю я всей своей бесконечностью, всей крошечной огненной точкой, в которую эту бесконечность оказалось возможно вместить, – у меня есть две правды, про меня есть две правды, я сам – две правды, противоречащие друг другу. Я – такая же беспредельно честная лживая нежная сволочь, как жизнь.
– Ничего, только поначалу так трудно, а чем дальше, тем веселей, – сказала туманная женщина.
Села рядом, обняла, как друзья обнимают, когда плохи дела, и всё, чем можно утешить – сказать: «Я с тобой». Это был такой неожиданный, совершенно человеческий – в лучшем из смыслов – тёплый жест, что я ей не как сокрушительной высшей силе, а как старой подружке сказал:
– При этом, прикинь, больше всего я сейчас беспокоюсь не о городе, не о хаосе, не о наших с ним миражах, не о себе, тем более, не обо всём мире сразу, приспичит ему отмениться – ладно, его дела. А почему-то о Нёхиси. Только о нём. Лишь бы ему по башке этот парадокс не шарахнул, не лишил его радости, за которой он к нам пришёл. Хотя, по идее, он-то у нас всемогущий. Что ему вообще сделается? Но – вот.
– Так это как раз один из атрибутов полного всемогущества, – улыбнулась она. – Когда всё во Вселенной о тебе беспокоится и прикидывает, как бы так жизнь устроить, чтобы тебе и дальше было хорошо. Впрочем, в этом смысле, ты своего приятеля переплюнул. О тебе даже я беспокоюсь, а это уже перебор.
– Что?!
– Что слышал, – рассмеялась туманная гостья, Страж Порога, она же Воплощённый Трындец. – Беспокоюсь! Пришла вон, кофе тебе варю, утешаю, в смысле, пугаю до полусмерти – ну извини, как могу! – развлекаю, рассказываю о парадоксах, а сама в это время думаю, как ты о Нёхиси: лишь бы ему по башке не слишком сильно шарахнуло! Но шарахнет, конечно. Ты сейчас стоишь на своём Пороге. А то меня бы не было тут.
Это что же за адова хрень должна со мной приключиться, если даже Страж Порога обо мне беспокоится, – мрачно подумал я. – Который, если я правильно понял объяснения Стефана, даже не то чтобы отдельное существо, а просто персонификация какой-то части непостижимой силы. Там, по идее, беспокоиться просто некому, нечем, но оно всё равно беспокоится, вот уж точно – море волнуется, раз. То есть я действительно кого угодно могу довести до цугундера; будем считать это разновидностью всемогущества. Предельно узкоспециализированного, но ладно, для начала сойдёт. И это, конечно, отличная новость. Но все остальные – дерьмо.
Всё вот прямо сейчас и рушится. Это не о каком-то возможном будущем разговор. «Будущее» – умозрительная абстракция, о нём можно думать и беспокоиться, но на практике существует только «сейчас». Я, мой старый дедовский дом, то, что кажется небесами, когда я к ним поднимаюсь тёмной горячей волной, кровать, Страж Порога, пустая кофейная кружка, моя память о том, кем и чем я бываю, ноябрь за окном, поднявшийся шторм и вечность – кажется, короткая, как мгновение; ладно, вечностями не бросаются, какую выдали, такую берём.
– Ты так на меня смотришь, будто ждёшь, что я сейчас дам тебе какое-нибудь задание. Причём совершенно ужасное, чего от меня ещё ждать, – сказала туманная женщина, Страж Порога, Воплощённый Трындец, добрый друг. – Но нет никаких заданий – ни у меня, ни у Вселенной. Сам подумай, зачем это нам? Это у тебя для нас с ней задание: срочно устранить парадокс не как миру вздумается, а таким образом, чтобы тебе понравился результат. Чтобы всемогущий продолжал развлекаться в твоей компании, ваш город стоял крепче прежнего, отбросив новую волшебную тень, невозможное каждый день заново становилось возможным, дух ликовал, побеждая угрюмое свинство, кофе, ром и июньские ливни лились рекой, и всё это – благодаря тебе. Потому что ты тут главный спаситель всего, что шевелится; позиция в твоём положении практически самоубийственная, но ничего не поделаешь, такова твоя суть.
– Я, знаешь, согласен, чтобы оно как-нибудь само без меня получилось. Слова дурного никому не скажу. Просыпаешься, а вся работа за тебя уже сделана, больше не надо приносить себя в жертву – именно так я себе представляю хорошую жизнь.
Говорил, но и сам понимал, что не в моём согласии дело. Тем более, не в моих представлениях о том, что такое хорошая жизнь. Если бы они имели значение, я бы сейчас небось на каком-нибудь океанском пляже валялся, плавал, рисовал на песке, смотрел зачарованно, как мои рисунки стирает море, беседовал с духами да коктейли разноцветные с девчонками пил. Но важно не чего я хочу, а зачем я. С какой целью неизъяснимая сила меня однажды в руки взяла. Потому что если она сочтёт меня непригодным для дела и аккуратно положит на место – вот это действительно катастрофа. А всё остальное – полная ерунда.
– Будешь смеяться, но мы с Вселенной выполнили твоё задание, – наконец сказала моя чудесная гостья. – Мы с ней – удивительные молодцы.
– Что ты имеешь в виду? – опешил я.
– Есть способ разрешить создавшийся парадокс к твоему удовольствию. Без гарантий, естественно, но гарантий в принципе не бывает. Это довольно специфическое заблуждение, характерное для человеческого и сходных с ним типов ума. Своего рода защита психики, но твою-то, пожалуй, поздновато уже защищать.
– Да ясно, что без гарантий, – вздохнул я. – Чай не в доброй книжке с хорошим концом разговариваем. Зря, кстати. Я бы в такой, вот честно, пожил.
– Тут я точно помочь бессильна, – рассмеялась она. – Родился живым, а не выдуманным – вот и живи! Короче, если захочешь взять судьбу в свои руки, это можно устроить. Я тебя научу.
Не отпускай меня, – прошу я, волна, достигшая неба. – Дай мне остаться. Здесь моё место, мой вечный дом.
И сам же себе отвечаю: здесь твой дом, но возвращаться не время. Иди, играй. Вернёшься потом.
– У тебя есть бумага и карандаш?
Вопрос застал меня врасплох. Зачем ей бумага? Мы что, сейчас будем заново мир рисовать?
Глупость ужасная, но я почти взаправду поверил, что будет именно так. Подскочил и шатаясь, хуже любого пьяницы, хватаясь за стены, побрёл к столу. Хотел выдвинуть ящики, но не рассчитал свои силы, чуть ли не с мясом выдрал, оба грохнулись на пол. Но ладно, главное, бумага там нашлась. А карандаши – в стакане на подоконнике, все до единого остро заточенные, словно я заранее подготовился. Хотя я конечно не помнил, когда и зачем их точил.
– Ты сядь, пожалуйста, – сказала моя чудесная гостья. – Успокойся, сосредоточься. Может, кофе ещё сварить? Мне сейчас нужно всё твоё внимание. Думаешь, легко говорить человеческим голосом простыми словами о сложных вещах? Будь моя воля, совсем в другой момент к тебе заявилась бы. Чтобы ты, к примеру, туманом меня окружил и сразу всё понял. Но у меня, к сожалению, не было выбора. На этом Пороге ты – человек.
Пока говорила, взяла мою джезву, вымыла, набрала воды, поставила на плиту. Я честно старался выполнить инструкцию: сидел, дышал глубоко и ритмично, как Стефан когда-то учил. И мрачно думал: ладно, фигня, прорвёмся. Я уже столько невозможного с собой и всем, что под руку попалось, сделал, что любое невозможное, по идее, при виде меня должно с перепугу случаться само. Знает же, какой я упрямый. Не может не знать, что уперевшись лбом в стену, я всегда, обязательно, хоть стреляйте, сделаю ещё один шаг.
Я – волна, я – движение к недосягаемой цели. Ни остановить меня, ни отменить. Смерть возьмёт меня столько раз, сколько захочет, и отпустит столько раз, сколько я прикажу. Тэш ахо шат.