Ведь не может же живой человек… здесь какая-то явная ошибка.
Когда позвонил Хольвин, у Тео только усилилось явственное ощущение, что вокруг происходит нечто необычное и отвратительное. На совещание перед началом патрулирования он пошел в совершенно расстроенных чувствах.
А после обычных инструкций и плана на день полковник Огюстер неожиданно сказал:
– Еще предупреждаю всех ликвидаторов: удвойте бдительность и будьте предельно внимательны. Не поддавайтесь на провокации.
– Что, возможны провокации? – спросил Норм. У него имелся некоторый опыт на сей счет.
– Все возможно, – Огюстер вздохнул. Тео подумал, что полковник изрядно сдал за последнее время, он казался совсем старым в свои пятьдесят с хвостиком. – Не забывайте, что криминал, не связанный с дохлятиной – не наше дело. Во всех сомнительных случаях вызывайте жандармов. А то будет, как с тем нацистом…
Нацист вместе со своими дружками-единомышленниками, изрядно накачавшись спиртным, сперва лупил парнишку-эмигранта южных кровей, а потом вытащил нож. Ликвидатор, оказавшийся на месте быстрее жандармов, выстрелил в воздух и спустил пса. Потом было самое, что ни на есть, нервотрепательное и муторное служебное расследование, а газетчики орали в голос о том, как инквизиторы травят собаками живых людей. По непонятной причине нацист, попавший в больницу с прокушенным запястьем, оказался в глазах общественности более драматической фигурой, чем юный южанин, отделавшийся сотрясением мозга и чудом не порезанный на ленточки.
Ликвидаторы мрачно разошлись. Никто из них и не ждал, что его назовут героем, если случайный горожанин будет спасен без надлежащих прав у спасателей. Судя по выражениям лиц, мысли их одолевали самые мизантропические.
Гарик, дожидавшийся в комнате дежурных, вскочил, виляя хвостом, но Тео остановил его:
– Сегодня со мной Рамон поедет. Отдыхай, – почему-то страшно стало брать сегодня щенка.
Гарик перекинулся, обиженно сказал:
– Ах, я же совсем не устал… Поедем нюхать, а? Хозяин, поедем, а?
– Мы с тобой вечером погуляем, – сказал Тео.
Гарик опечалился, снова перекинулся и лег, свернувшись на вытертом диване пестрым колечком. Из коридора Тео окликнул Феликс:
– Господин капитан, мы готовы! – он улыбался во весь рот, у его ноги сидел наконец вернувшийся в строй бесценный Рамон, черный и блестящий, и тоже ухмылялся во всю пасть, показывая сахарные клыки. – «Ради жизни и счастья живых – снова в бой!», – процитировал Феликс с веселым пафосом.
Но Тео настолько томили дурные предчувствия, что даже энтузиазм команды его не развеял и не обрадовал. Он только погладил Рамона, потрепал по шее подошедшего Сапфира и протянул им по кусочку печенья.
– Поехали, ребята.
В машине Рональд с хмурым видом слушал радио. Его физиономия – глубоко посаженные глаза, густые брови, сросшиеся на переносице, и каменные скулы – с трудом выражала оптимизм, даже когда владелец физиономии был оптимистически настроен. В дурном расположении духа Рональд казался воплощением угрюмости.
– Гей-парад разрешили, – сообщил он и переключил приемник на служебную волну. – Идиоты.
Феликс фыркнул, Тео невольно улыбнулся:
– Тебе-то какая печаль?
– Двадцать четвертого числа. В наше дежурство.
– Среди этих самых мало мертвяков, – сказал Феликс, усаживаясь за руль. – У дохлятины интересы другие. Непарадные.
– Да пойми, на улицу толпа подонков вылезет. Нацисты, экстремисты, Друзья Жизни, всякая шелупонь. Там немного, сям немного, а вместе получится достаточно, вот увидите. Никакой уважающий себя жмур такое увеселение не пропустит, помяните мое слово…
– Жандармы будут дежурить, – сказал Тео. – Не наше горе все эти стычки.
– Ха-ха! Надейся…
А день выдался свежий и солнечный, хрустальный день, голубой с золотом, неожиданный после недели дождей и пасмура. В ярком холодном свете стало очень заметно, что листва еще не побурела, что клены еще багровы, а березы еще желты всеми мыслимыми оттенками, от цвета свежего меда до канареечного и лимонного. Только рябины уже облетели, и гроздья созревших ягод на голых ветвях почему-то показались Тео сгустками запекшейся крови; он с отвращением отмахнулся от неприятной ассоциации.
Красивый день начинался тихо. Собаки осматривались и принюхивались, высунув носы в открытые окна; ни Рамон, ни Сапфир нимало не тревожились. Феликс тормознул у сомнительной аллейки, но псы пробежались по ней прогулочным шагом, оставили свои метки на деревьях и обнюхали газон так, что у людей ни малейших сомнений не возникло: интересные собаки-трансформы тут гуляли, но мертвяки не появлялись уже давно.
Сапфир даже поднял палочку и подал Феликсу в руку. Феликс сделал серьезный вид и сказал начальственным тоном:
– Брось, едем дальше.
– Жаль, – сказал Рамон, перекинувшись и потягиваясь. – Погода хорошая. Правда, Сапфир, тот здоровенный – интересный? Вот если бы драться, кто бы кого валял, ты как думаешь?
Сапфир бросил палку, тоже перекинулся и сорвал пожевать жухлую травинку.
– Это что, здоровенный. Сука тут одна проходила… Вон там, у дерева – нюхал?
– Ладно, все, – скомандовал Тео, которому вдруг стало не по себе. – Потом будем гулять. Поехали.
Псы с видимой неохотой заняли свои места. Тео вдруг подумал, что раньше они так себя не вели, не старались тянуть время. Они же понимают, что патрулирование – не прогулка… У трансформов есть некое паранормальное чутье?
Феликс вывел машину на проспект и медленно поехал вдоль тротуара, давая собакам хорошенько принюхаться. Вот тут-то эта девушка и кинулась едва ли не наперерез машине, почти под колеса.
Коротко стриженая и одетая в джинсы и куртку цвета хаки, в потертых кроссовках, она могла и не предъявлять удостоверение Лиги – на ее бледном отчаянном лице была написана та же непреклонная решимость, что и у Хольвина в критические моменты.
– Вы патрульный СБ? – спросила она Тео. – Отлично. Нам нужна помощь.
Псы, сразу выскочившие из машины, потянулись носами к ее рукам, Сапфир лизнул обветренное запястье с длинным белым шрамом, уходившим под рукав. Девушка сунула удостоверение в карман, присела, чтобы псы могли понюхать, как следует, сказала, глядя на Тео снизу вверх:
– Там Лига ничего сделать не может. Пойдемте со мной.
– Что случилось? – спросил Тео.
– Новая выставка в Галерее Ультракультуры, – сказала девушка. – Мне кажется, организованная мертвяками, потому что о людях я, все-таки, лучшего мнения. Меня оттуда выставили, потому что у организаторов есть разрешение городского совета. Но я не понимаю, как это разрешение могли получить, просто не могу понять. Это преступление и мертвечина. Я хотела доехать до вашего отделения, но вы – это еще лучше.
Рональд вынул пистолет из кобуры и проверил предохранитель. Тео свистнул псов и открыл для девушки дверцу:
– Запрыгивайте. Подадим карету к подъезду. Кстати, с кем имею честь?..
Девушка устроилась на сиденье, взглянула устало и мрачно. Тео показалось, что она недавно плакала; ее светлые ресницы слиплись в длинные треугольные стрелки.
– В удостоверении написано. Жасмин, инструктор-кинолог.
– Экзотическое имя. Вы – южанка? Редкие дела – южанка-блондинка…
Жасмин полоснула таким холодным взглядом, что Тео устыдился. Неловко пытаться фривольничать, даже условно, с сотрудником Лиги, возможно, придерживающемся аскезы. А жаль… Злая, заплаканная и сосредоточенная, с взлохмаченными волосами цвета песка и жестким обветренным лицом, с плотной фигурой и высокой грудью, которую не удалось окончательной спрятать рабочей одеждой, Жасмин была гораздо милее Тео, чем холеная офисная красотка, плод труда визажистов, диетологов и пластических хирургов. Этот тип суровой красоты, подумал Тео, не иначе, как последние судороги естественного отбора…
Мыслей как раз хватило на три минуты пути. Феликс затормозил у парадного входа в Галерею Ультракультуры. На жестяных щитах по обе стороны от дверей красовалось название выставки: «Город и псы». Инсталляции господина Хайберта.
У входа дежурили охранники в строгих костюмах, во всех их фигурах было нечто, заставившее Рамона с Сапфиром насторожиться и приподнять шерсть вдоль хребта. Несколько молодых людей одетых, как технопанки, с лицами, не омраченными даже первичными признаками интеллекта, пили у входа из жестяных банок и хохотали, слишком громко и нервно, чтобы казаться веселыми:
– Победа над природой, блин!
– Жестяк…
– Обоссался, Электровеник? Иди нервы лечи, животное…
Девчонка с торчащими лохмами, выкрашенными в ослепительно-сиреневый и кислотно-желтый цвет, с технопанковскими шипами в носу и зазубренными шестеренками в бровях, в кожаном черном мини, пьяная в дрезину, шатаясь и размазывая цветную грязь бывшей косметики по лицу, отбивалась от парня, который тянул ее за руку, и орала охраннику:
– Все равно ты мразь! И этот урод тоже мразь! Долбанутый на всю голову, гад он, а не художник! Убейтесь об стену, вы, оба!
Поодаль стояла группка мирных граждан и судачила, не подходя близко. Мирные граждане наслаждались бесплатным спектаклем, предпочитая, как и подобает дисциплинированным зрителям, пребывать на галерке, а не на сцене.
При виде патрульных СБ и технопанки, и мирная публика примолкли, с любопытством наблюдая за развитием событий. Охранник с пластмассовой маской полумертвого вместо живого лица сказал Тео:
– С животными в Галерею нельзя. И с оружием нельзя.
– СБ, ослеп?! – прошипела Жасмин.
– А ты вообще вали отсюда, истеричка, – встрял второй охранник. – На выставку разрешение Городского Совета есть, катись в свою Лигу…
– Граждане, освободите проход, – с насмешливым дружелюбием сказал Тео, бессознательно подражая тону Хольвина. – Внеплановый рейд, простая проверка. Сохраняйте спокойствие.
– С собаками нельзя, командир, – сказал охранник, снизив тон. – Не псарня же и не кабак, блин…
– Живодерня, – бросила Жасмин.
– Мы эту ведьму уже раз выводили, – сказал охранник.