— Какъ когда. Во всякомъ случаѣ, я не люблю болтливыхъ людей, въ особенности на прогулкахъ.
Шоринъ смущенно улыбнулся, взялъ свертокъ, который протянула ему Наташа, повертѣлъ его въ рукѣ и задумался. Чего бы еще купить, чтобы не уходить сразу?
— Ахъ, простите, — заговорилъ онъ, будто бы неожиданно вспомнивъ. — Чуть не забылъ. Дайте еще очищенной соды.
— Соды? Сколько?
— Ну… Полфунта, что ли. Или четверть.
— Тоже для прогулки?
Едва сдерживая смѣхъ, Наташа нагнулась къ большой стеклянной банкѣ и стала пересыпать оттуда соду въ мѣшечекъ.
— Да… Тоже для прогулки, — не смущаясь, бодро отвѣтилъ Викторъ. — У насъ есть одинъ крѣпкій напитокъ, такъ мы его будемъ разбавлять. На подобіе сода-виски…
— Надѣюсь, больше вамъ ничего не надо? — передавая пакетъ, со снисходительной улыбкой спросила Наташа.
— Кажется, ничего. Разрѣшите уплатить.
— Два франка пятьдесятъ сантимовъ сдачи. Вотъ. — Наташа протянула Шорину деньги. — Кстати… Когда начнете экскурсію, скажите Сергѣю, чтобы онъ принялъ одну таблетку хинина передъ подъемомъ на гору, а другую, когда взберется. А что касается іода, то, къ сожалѣнію, іодъ едва ли предохранитъ васъ отъ бандитовъ, которыхъ въ этомъ году много развелось въ нашихъ горахъ.
— Что? Бандиты? У васъ есть бандиты? Ура!
Наташа испуганно взглянула на Шорина. — Чему радуется этотъ типъ? — подумала она, замѣтивъ неподдѣльный восторгъ на физіономіи молодого человѣка.
— И что же они? Просто нападаютъ? — нервно спросилъ Викторъ. — Или похищаютъ людей съ требованіемъ выкупа?
— Не знаю. Иногда просто убиваютъ. Иногда похищаютъ. Всего хорошаго, до-свиданья.
— Всего хорошаго… Вотъ пріятная новость! Спасибо вамъ!
— Сережа, — весело сказалъ Шоринъ, подходя къ столику кафе, гдѣ сидѣлъ его другъ. Представь: планъ нашъ пріобрѣтаетъ вполнѣ солидное основаніе. Здѣсь, понимаешь, дѣйствительно, есть бандиты! Убиваютъ. И даже похищаютъ, съ цѣлью выкупа!
— Въ самомъ дѣлѣ? Чудесно, если такъ.
Сергѣй опустилъ голову къ бокалу, сдѣлалъ глотокъ и недовѣрчиво добавилъ:
— А это тебѣ кто сказалъ?
— Наташа.
— А она не выдумываетъ?
— Зачѣмъ ей выдумывать? У насъ завязались такія хорошія дружескія отношенія… Между прочимъ, скажу тебѣ откровенно: большая кокетка эта твоя подруга дѣтства. Стрѣляла сейчасъ въ меня глазами, ужасъ. Въ общемъ, я бы не прочь за ней серьезно поухаживать. Очень остроумна, образована… А кругомъ, очевидно, нѣтъ интересныхъ мужчинъ. Поневолѣ душа довѣрчиво потянулась ко мнѣ.
— Очень радъ за тебя. Надѣюсь только, вы въ вашей бесѣдѣ не касались меня?
— Конечно, нѣтъ. Такъ увлеклись флиртомъ, что не до тебя было. Впрочемъ, погоди, вру. Когда я покупалъ у!нея всю эту дрянь — соду, хининъ, іодъ, она спросила, для чего мнѣ хининъ, а я отвѣтилъ, что для тебя. Будто ты хочешь принять его передъ подъемомъ на гору, чтобы не заболѣть.
— Зачѣмъ же ты это сказалъ?
— Что-жъ такого? Тебѣ она не нравится, даже противна. Ну, а намъ обоимъ было очень забавно.
— Прости меня, Витя… Но откровенно скажу, что ты свинья. Нравится или не нравится, все равно. Это не по-джентльменски. Идемъ.
Пробывъ въ лѣсу до наступленія темноты, оба пріятеля окольными путями, избѣгая людныхъ мѣстъ, стали пробираться къ замку. Благополучно продѣлавъ весь путь, они углубились, наконецъ, въ чащу сада и спустились въ подземелье, осторожно освѣщая коридоръ электрическимъ фонаремъ.
— А какъ-же со свѣтомъ? — спросилъ Сергѣй, входя въ потайную комнату. — Вѣдь, если зажечь лампочку, окно будетъ свѣтиться.
— Когда горитъ свѣтъ, окно нужно чѣмъ-нибудь прикрывать. Вотъ, возьми плэдъ.
Нацѣпивъ на оконную раму плэдъ, молодые люди зажгли свѣтъ и начали устраиваться. Викторъ аккуратно разставилъ на полкахъ все только что купленное въ городѣ, Сергѣй же занялся приведеніемъ письменнаго стола въ порядокъ.
Окончивъ приготовленія, друзья рѣшили закусить, распить на новосельи бутылку вина, и затѣмъ лечь спать.
— А знаешь, братъ, — благодушно заговорилъ Викторъ, наливая вино себѣ и Сергѣю. — Я почему то увѣренъ, что романъ тебѣ удастся на славу. Вотъ, въ газетахъ я читалъ, будто въ Нью-Іоркѣ какой то преступникъ, сидя въ тюрьмѣ, изобрѣлъ особую гидравлическую машину, дающую огромный процентъ экономіи. Въ наше время, когда жизнь черезчуръ безпокойна, и всѣ другъ другу мѣшаютъ, изобрѣтать или творить можно только въ тюрьмѣ или вотъ въ такихъ уютныхъ мѣстахъ, какъ это.
— Пожалуй, ты правъ, — согласился Сергѣй, осушая стаканъ. — Недаромъ, средневѣковые монахи были самыми образованными людьми своего времени. Кругомъ рыцари сражаются, бьются, а тѣ сидятъ спокойно взаперти и занимаются Аристотелемъ или Платономъ.
— По-моему, — продолжалъ Викторъ, снова наливая себѣ вина, — въ концѣ концовъ, только тюрьма и спасетъ міръ отъ полнаго исчезновенія писателей и ученыхъ. Отравитъ какая-нибудь женщина своего мужа изъ ревности, посадятъ ее, а смотришь — черезъ годъ, черезъ два, вдругъ, получилась Жоржъ Зандъ. Или убьетъ кто-нибудь прохожаго, ограбитъ… А въ тюрьмѣ возьметъ и напишетъ «Войну и миръ».
— Ну, что же, — зѣвая, проговорилъ Сергѣй. — Не пора ли и спать?
— Давай. Ты располагайся на диванѣ, а я, вотъ, на томъ столѣ у стѣны. Будетъ отлично.
— Нѣтъ, извини. Ты будешь спать на диванѣ.
— Не спорь, несчастный. Какъ опытный спортсмэнъ, я легче тебя приспособляюсь къ походной ЖИЗНИ. Мѣшокъ подъ голову, плэдъ снизу…. Чѣмъ не постель? А ты знаешь: крысъ совсѣмъ не слышно.
— Прекрасно. Какъ будто вывели всѣхъ.
Викторъ подождалъ, пока Сергѣй уляжется, потушилъ свѣтъ, взобрался на столъ.
— Тебѣ удобно? — спросилъ съ дивана Сергѣй.
— Очень. А тебѣ?
— Великолѣпно.
— Ну, спи.
Они помолчали.
— Сережа!
— Ну?
— А ты не будешь здѣсь бояться ночевать одинъ?
— Глупости.
— Я тоже думаю, что глупости. Но все-таки въ мірѣ бываютъ иногда странныя вещи. Ты, между прочимъ, вѣришь въ астрологію?
— Нѣтъ. Спи.
— Я тоже не вѣрю. А вотъ, представь, мой дядя Володя, хотя и профессоръ математики, а вѣритъ. Онъ говоритъ, что нынѣшняя физика ведетъ къ мистикѣ, а потому средневѣковая алхимія и астрологія совсѣмъ не такая чепуха. Когда я спросилъ дядю, неужели какой-нибудь Сиріусъ можетъ вліять на его судьбу, онъ, знаешь, что отвѣтилъ? Онъ отвѣтилъ: не только Сиріусъ, даже ты, Викторъ, и то иногда вліяешь.
— Что-жъ… Можетъ быть, дядя и правъ. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Они помолчали.
— Сережа, — снова заговорилъ Шоринъ. — А намъ нужно не забыть еще одного: какъ составить письмо отъ бандитовъ. Ты думаешь, по-французски или по-русски?
— Разумѣется, по-французски. Гдѣ же савойскіе бандиты научатся русскому языку?
— Это вѣрно. Хотя… Современные бандиты, знаешь, бываютъ иногда гораздо образованнѣе насъ съ тобой. Это тебѣ не прежніе нечесанные свирѣпые люди.
Сергѣй ничего не отвѣтилъ.
— Вотъ, въ газетныхъ иллюстраціяхъ, — продолжалъ Викторъ, — только прочтя надпись, можно узнать, кто передъ тобой: общественный дѣятель или разбойникъ. Правда, въ Старомъ Свѣтѣ разбойники еще не достигли особенно высокаго культурнаго уровня, но зато въ Америкѣ… Шикъ! Ты что? Храпишь уже?
— Гм… — промычалъ во снѣ Сергѣй.
— Ну, Богъ съ тобой, не просыпайся. Видно, усталъ за день.
Черезъ нѣкоторое время уснулъ и Шоринъ. Отъ выпитаго-ли вина или отъ разыгравшагося желанія пофилософствовать, но различныя назойливыя мысли не сразу оставили его сознаніе. Лѣзли въ голову и астрологія, и завоеванія техники, и спиритизмъ, и алхимія. А передъ самымъ погруженіемъ въ сонъ, ему даже показалось, будто гдѣ-то недалеко ходитъ женщина, постукивая каблучками, и протяжно вздыхаетъ.
Но это, навѣрно, только такъ показалось.
Денъ былъ жаркій. Долина покрылась знойной мглой, очертанія далекихъ горъ тонули въ раскаленномъ туманѣ. Воздухъ застылъ на мѣстѣ подъ взглядомъ неистоваго солнца. И гигантскіе каштаны, обычно ведущіе надъ площадкой замка нескончаемыя бесѣды мирнымъ шелестомъ листьевъ, теперь беззвучно насторожились. Покорно замерли вѣтви, не осмѣливаясь нарушить покоя. И только цвѣты, яркимъ покровомъ устлавшіе ближайшія клумбы, сильнѣе благоухали. Ярче былъ ароматъ розъ.
— Что-то они не идутъ, а уже скоро двѣнадцать, — сидя на площадкѣ подъ деревьями въ обществѣ кузины и секретаря, недовольно проговорилъ Павелъ Андреевичъ. — Воображаю, какъ имъ возвращаться въ такую жару.
— Да, — согласился Суриковъ. — Жара феноменальная. Я ходилъ на почту въ десять часовъ и то едва взобрался на нашу гору при своемъ возвращеніи.
— Сами виноваты, — склонясь надъ кускомъ шелковой матеріи и дѣлая на ней мережку, наставительно замѣтила Горева. — Кто въ такіе дни надѣваетъ крахмальные воротнички и шерстяной костюмъ?
— Ничего не могу подѣлать, Ольга Петровна. Самъ понимаю, что въ суконномъ костюмѣ въ это время человѣкъ подобенъ термосу. А, вотъ, привыкъ такъ одѣваться.
— Я бы при такихъ условіяхъ немедленно лишила себя жизни. Шея съ трудомъ поворачивается. Подбородокъ упирается въ лезвіе воротничка… Посмотрите на себя, Николай Ивановичъ: у васъ скоро, должно быть, глаза вылѣзутъ изъ орбитъ.
— Не бѣда. — Суриковъ устало улыбнулся. — Если начнутъ вылѣзать, имъ все равно помѣшаютъ очки. А что женщины лѣтомъ одѣваются умнѣе мужчинъ, это вѣрно. Я вообще думаю, что зимой и лѣтомъ мужчины съ женщинами мѣняются ролями. Зимой благоразумнѣе мы. А лѣтомъ вы.
Суриковъ искоса взглянулъ на Вольскаго и, чтобы отвлечь старика отъ непріятныхъ мыслей, шутливо продолжалъ:
— Когда, напримѣръ, я вижу въ январскіе дни дамъ въ тоненькихъ чулкахъ и съ открытой шеей, мнѣ, знаете, начинаетъ казаться, будто мужчины и женщины представляютъ собой двѣ различныя расы. Которыя появились на свѣтъ на совершенно различныхъ широтахъ. Вы — подъ экваторомъ, а мы у полюсовъ.
— Замѣчательная теорія, — презрительно пробормотала Горева.