— Совсѣмъ нѣтъ, Павелъ Андреевичъ. Не комедія. Но я… Я только относительно безпокойства.
— А что сынъ стараго солиднаго человѣка изображаетъ бандита, скрывается, шантажируетъ — это тоже комедія?
— Помилуйте… Въ смыслѣ моральномъ, разумѣется, печально…
— Вы представляете, что я долженъ буду испытывать, если кто-нибудь узнаетъ про этотъ позоръ?
Вы понимаете, какими глазами мнѣ придется смотрѣть на окружающихъ? А что скажетъ Ольга Петровна, которая всегда подчеркиваетъ превосходство своего сына надъ моимъ?
Старикъ продолжалъ возмущаться. Суриковъ, зная характеръ шефа, молча выжидалъ, пока вспышка гнѣва пройдетъ. И черезъ нѣсколько минутъ, дѣйствительно, Вольскій сталъ успокаиваться.
— А что еще обидно, Николай Ивановичъ, — смягчившись, устало продолжалъ онъ. — Это оцѣнка моихъ умственныхъ способностей. Мальчишки, очевидно, считаютъ меня совершеннымъ идіотомъ. Думаютъ, будто я не могу разобраться въ самыхъ элементарныхъ вещахъ.
— Простите, Павелъ Андреевичъ, но я нс вывожу изъ этого письма подобнаго непріятнаго заключенія.
— А я вывожу. Если бы они считали меня разумнымъ человѣкомъ, они должны были бы потребовать не пять, а по крайней мѣрѣ пятьдесятъ тысячъ франковъ! Вѣдь пять тысячъ это чортъ знаетъ что! Издѣвательство!
— Сумма, въ самомъ дѣлѣ, слишкомъ ничтожная. Но по-моему, въ ней все-таки есть хорошая сторона. Она указываетъ, такъ сказать, на скромность и застѣнчивость авторовъ письма.
— Какъ? Застѣнчивость? — Вольскій, уже вполнѣ успокоившійся, чуть снова не вспылилъ, но во время сдержалъ себя.
— Хороша застѣнчивость, чортъ побери. Во всякомъ случаѣ, Сергѣй поплатится у меня за свою скромность. А этотъ долговязый зеленый дьяволъ… Ноги его не будетъ въ моемъ домѣ. Клянусь!
— Хорошо, Павелъ Андреевичъ, — стараясь перевести разговоръ на болѣе спокойную дѣловую почву, почтительно заговорилъ Суриковъ. — А каковъ у васъ планъ дальнѣйшихъ дѣйствій? Вы рѣшили предпринять что-нибудь опредѣленное?
— Рѣшить сразу не такъ легко. Потому-то я и пригласилъ васъ. Конечно, проще всего отнести деньги въ пещеру и по возвращеніи Сергѣя жестоко его наказать. Но можно иначе. Положить деньги, дать знать полиціи и накрыть мальчишекъ въ то время. когда они пойдутъ за добычей. Наконецъ, еще одинъ планъ… Подождать пріѣзда сыщика и предоставить ему вывести хулигановъ на чистую воду, не придавая дѣлу огласки. Вы, когда снова вызвали Камбона, хорошо разобрали его слова? Сыщикъ дѣйствительно, будетъ у насъ черезъ пять дней?
— Мнѣ кажется, да. Хотя телефонная связь здѣсь ужасна, однако, я ясно разобралъ. Детективъ пріѣдетъ прямо изъ Ліона, закончивъ тамъ какое-то очередное дѣло.
— Въ такомъ случаѣ, третій планъ, какъ-будто, самый лучшій. Не находите?
— Да, я тоже такъ думаю… Отдавать деньги и дѣлать видъ, что повѣрили дѣтской затѣѣ обидно. Звать полицію тоже непріятно: все окрестное населеніе будетъ знать. А сыщикъ… Все равно онъ извѣщенъ. А его участіе заставитъ молодыхъ людей признаться въ неблаговидномъ поступкѣ и принести повинную.
За завтракомъ Вольскій сидѣлъ хмурый, мрачный. Прежняя тревога, конечно, прошла. Но взамѣнъ нея расло негодованіе противъ сына и его пріятеля.
— Кстати, Павелъ Андреевичъ, — заговорилъ Викторъ, рѣшившій прервать тягостное молчаніе за столомъ, — вчера поздно вечеромъ я наблюдалъ странные огни на вершинѣ той самой злополучной горы. Очевидно, тамъ ночевали пастухи.
— И отлично дѣлали, что ночевали, — не глядя ни на кого, сурово отвѣтилъ Вольскій.
— Я сегодня утромъ былъ въ городѣ, — спокойно продолжалъ Викторъ, — и кое-кого разспрашивалъ, существуетъ ли въ окрестностяхъ какая-нибудь шайка бандитовъ. Оказывается, не такъ давно въ городѣ было совершено одно нападеніе. Ограбили пекарню и захватили около двухъ тысячъ франковъ выручки.
— Что жъ… Грабителямъ хватитъ этихъ двухъ тысячъ до тѣхъ поръ, пока ихъ посадятъ въ тюрьму.
Старикъ, боясь приступа гнѣва, старался не смотрѣть на Шорина. Онъ не прочь былъ бы дать волю чувствамъ, стукнуть кулакомъ по столу и предложить этому бездѣльнику немедленно оставить замокъ. Но, понимая, что подобный скандалъ внесетъ осложненіе въ задуманный планъ, благоразумно сдержался.
— Ольга, — сказалъ онъ послѣ завтрака, увидѣвъ отправлявшуюся на обычную прогулку кузину. — Ты сегодня опять получила отъ Жоржа письмо?
— Да.
— Очень радъ, что онъ пріѣдетъ. Твой Жоржъ прекрасный молодой человѣкъ.
— Я точно такого же мнѣнія о немъ.
Ольга Петровна, держа въ одной рукѣ большую сумочку, а въ другой складной стулъ, благосклонно улыбнулась и торжественно направилась къ воротамъ.
Несмотря на принятое послѣ бесѣды съ Суриковымъ рѣшеніе, Вольскій все-таки продолжалъ колебаться: стоило ли выписывать сыщика? Не проще ли прекратить всю эту исторію и дать пять тысячъ франковъ?
Съ одной стороны, мысль о томъ, что мальчишки, получивъ деньги, будутъ считать его дуракомъ, приводила старика въ ярость. Но, съ другой стороны, посвящать чужого человѣка, хотя бы и сыщика, въ подобное скандальное дѣло тоже противно. Вѣдь, онъ не разсказалъ о немъ даже своей кузинѣ!
Промучившись такимъ образомъ четыре дня, Вольскій, наконецъ, не выдержалъ и вызвалъ къ себѣ въ кабинетъ Виктора. Тотъ эти послѣдніе дни былъ задумчивъ и грустенъ. Чтобы не навлекать на себя излишнихъ подозрѣній, онъ старался почти никуда не отлучаться изъ замка, два дня даже не носилъ ѣды своему другу. Только вчера утромъ, перехвативъ у почтальона письмо на имя Сергѣя и увидѣвъ по штемпелю, что оно изъ Парижа, очевидно, отъ Кэтъ, онъ рискнулъ пробраться къ жестянкѣ и положить туда письмо. Вѣдь несчастный влюбленный такъ долго ждалъ этого посланія! Нужно было порадовать его хотя бы этимъ въ томительномъ одиночномъ заключеніи.
— У меня къ вамъ небольшое порученіе, — спокойно сказалъ Вольскій, плотно прикрывая дверь въ коридоръ. — Садитесь и слушайте.
Молодой человѣкъ сѣлъ. Лицо его дышало необыкновенной искренностью и чрезвычайной почтительностью.
— Дѣло это секретное и заключается вотъ въ чемъ. Мнѣ стало извѣстнымъ, что Сергѣй похищенъ бандитами. Я получилъ письмо, въ которомъ эти господа требуютъ выкупа въ пять тысячъ франковъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? Пять тысячъ?
Шоринъ изобразилъ крайнюю степень изумленія.
— Какіе негодяи! — возмущенно добавилъ онъ.
— Да. Негодяи, которыхъ слѣдовало бы, по крайней мѣрѣ, повѣсить. Однако, щадя свое здо-ровьс, я рѣшилъ ничего не предпринимать противъ бандитовъ и соглашаюсь на ихъ условія. Тѣмъ болѣе, что одни только идіоты могутъ назначить такую жалкую сумму выкупа.
— Дѣйствительно… Идіоты…
— Не говоря уже о томъ, что они просто подлецы.
— Разумѣется… Подлецы…
— Ну, а теперь слушайте дальше. Хулиганы требуютъ, чтобы я положилъ деньги въ какую-то пещеру. Вы сами знаете, что я не въ такомъ возрастѣ, чтобы лазить по горамъ и знакомиться со всякими пещерами. Такъ вотъ… Вамъ извѣстно, гдѣ здѣсь есть пещеры вблизи насъ?
Викторъ задумался.
— Да, извѣстно… Есть, напримѣръ, по ту сторону города, у склона горы, гдѣ развалины замка. Есть пещера около рѣки. Есть, кажется, и возлѣ фермы, сзади насъ.
— А около часовни святой Терезы?
— О, да. Около часовни тоже есть. Вѣрно.
— Такъ вотъ о ней, значитъ, и идетъ рѣчь. Я дамъ вамъ сейчасъ конвертъ, въ которомъ находятся пять тысячъ, вы возьмете его и отнесете въ пещеру возлѣ часовни. Положить нужно слѣва отъ входа и прикрыть камнемъ…
— Понимаю.
— Только сдѣлайте это сейчасъ же, не медля. Вы понимаете, конечно, будь я помоложе и здоровѣе, я бы такъ дѣла не оставилъ. Я бы вывелъ негодяевъ на чистую воду. Я бы засадилъ ихъ въ тюрьму за вымогательство. Но не стоитъ волноваться изъ-за презрѣнныхъ тварей. Итакъ, ступайте. Между прочимъ, по дорогѣ отыщите Николая Ивановича и попросите явиться ко мнѣ.
— Слушаю.
Спрятавъ конвертъ въ карманъ, Шоринъ удалился. Черезъ нѣсколько минутъ въ кабинетъ вошелъ Суриковъ.
— Вы меня звали, Павелъ Андреевичъ?
— Да. Дорогой мой. Вы знаете… Я опять перерѣшилъ.
— Относительно чего?
— Относительно сына. Мнѣ такъ противна вся эта исторія… Протелефонируйте снова Камбону, чтобы онъ задержалъ сыщика и не посылалъ сюда. Пусть уплатитъ что нужно за безпокойство.
— Такъ… Только не знаю… Вѣдь, детективъ этотъ, какъ извѣстно, находится уже въ Ліонѣ…
Раздавшійся въ холлѣ звонокъ заставилъ Сурикова на время исчезнуть. Переговоривъ по телефону, онъ вернулся къ шефу крайне смущенный.
— Къ сожалѣнію, уже поздно говорить съ Камбономъ, Павелъ Андреевичъ. Сыщикъ прибылъ. Звонилъ сейчасъ со станціи, сказалъ, что удалось кончить дѣло раньше, и спрашиваетъ, можетъ ли ѣхать къ вамъ.
— Безобразіе! Какъ ни рѣшу, все не такъ!
Вольскій покраснѣлъ отъ досады.
— Я сказалъ, что справлюсь у васъ. Можетъ быть, мнѣ отправиться на станцію, разсчитаться съ нимъ и отказать?
— Что? Отказывать въ пріемѣ человѣку, который тащился Богъ знаетъ откуда? Вы понимаете, какъ это для него оскорбительно?
— Да… Понимаю. Въ такомъ случаѣ, я предложу, чтобы онъ ѣхалъ сюда.
— Еще чего не доставало! Приглашать человѣка, который никому не нуженъ!
— Въ такомъ случаѣ… Въ такомъ случаѣ, какъ прикажете отвѣтить?
— Отвѣчайте, что хотите. Все равно. Я, въ концѣ концовъ, брошу замокъ и уѣду. Всѣ мнѣ надоѣли! Довольно!
— Павелъ Андреевичъ… — мягко заговорилъ Суриковъ, боясь, какъ бы у старика не начался сердечный припадокъ. — Если позволите, я поступлю такъ. Скажу, чтобы онъ подождалъ меня на станціи, выѣду къ нему съ Джекомъ, предупрежу, какъ мы раньше съ вами условились, будто онъ мой гость… И пусть онъ у насъ пробудетъ сегодняшній день, а завтра отправится обратно въ Парижъ.
— Хорошо, — уже успокоившись и досадуя на свою несдержанность, покорно произнесъ Вольскій. — Пригласите. Вы, конечно, правы. Спасибо.
Выйдя за ворота, Викторъ отправился по направленію къ часовнѣ. Шелъ онъ туда медленно, нерѣшительно, видъ былъ недовольный, сконфуженный. Только теперь, получивъ деньги, онъ почувствовалъ, что вся эта выдумка съ бандитами, дѣйствительно, гнусная вещь. Кромѣ того, какъ теперь быть? Сразу нести пакетъ къ Сергѣю, или сначала для видимости положить въ пещеру, а затѣмъ — завтра, напримѣръ, взять?