— Можетъ быть, мсье Рато, я все-таки разскажу вамъ вкратцѣ, что случилось? — нерѣшительно предложилъ Суриковъ.
— Нѣтъ. Лишнее. Мнѣ все главное уже извѣстно. И про подземелье. И про пять тысячъ. И про смерть. Вотъ одно неясно, пожалуй. Какъ идти туда. Прошу васъ, молодой человѣкъ, показывайте дорогу.
— Да, да… — растерянно пробормоталъ Викторъ.
— Только… Все-таки… Откуда вамъ это извѣстно?
— Идите, идите впередъ. Время слишкомъ дорого, чтобы заниматься праздными разговорами.
— Вотъ входъ, — раздвинувъ кусты, проговорилъ, наконецъ, Шоринъ. — Здѣсь нѣсколько ступенекъ, а затѣмъ дверь.
Онъ потянулъ дверь къ себѣ и почувствовалъ, что она нс поддается усиліямъ.
— Что такое? — удивленно пробормоталъ онъ. — Кто-то заперъ изнутри?
Спустившись вслѣдъ за Викторомъ, Рато въ свою очередь попробовалъ открыть дверь, но тоже тщетно.
— Задвинутъ засовъ, — сказалъ онъ. — А вы, молодой человѣкъ, выходили въ послѣдній разъ отсюда?
— Да. Часа два тому назадъ.
— И она открывалась свободно?
— Да. Не понимаю…
— А въ подземелье есть еще другой какой-нибудь входъ?
— Нѣтъ. Мы съ Сергѣемъ не видѣли. Отсюда идетъ коридоръ, который кончается комнатой.
— Хорошо. А окно имѣется?
— Оно съ той стороны.
— Идемте, въ такомъ случаѣ, къ окну.
Они стали продираться сквозь заросли.
— Очевидно, кто-то тамъ былъ… — бормоталъ Викторъ, отцѣпляя отъ костюма колючія вѣтки ежевики и медленно продвигаясь впередъ. — Но кто?
Окно оказалось полуоткрытымъ. Къ счастью, отъ старой рѣшетки, когда-то вдѣланной въ камень, оставался теперь одинъ только боковой прутъ, и худому человѣку, хотя и съ трудомъ, можно было пролѣзть внутрь.
— Я попробую, — сказалъ Викторъ, ставъ къ окну спиной и просунувъ въ отверстіе ноги. — А вы, господа, отправьтесь назадъ къ двери. Я отворю вамъ.
Спустившись въ комнату, онъ быстро прошелъ по коридору, впустилъ спутниковъ и вернулся съ ними въ комнату Сергѣя.
— Вотъ… На диванѣ….
Рато подошелъ къ Сергѣю, взялъ за руку, потрогалъ голову, разстегнулъ жилетъ и приложилъ ухо къ сердцу.
— Мертвъ, — поднимаясь съ пола, произнесъ онъ. — Нужно послать за врачемъ, чтобы окончательно удостовѣриться. А ну, что тутъ вокругъ?
— Вотъ… Мѣшочекъ съ ядомъ… — Викторъ подошелъ къ полкѣ.
— Не торопитесь. Дойдемъ и до яда.
Сыщикъ обошелъ комнату, осмотрѣлъ письменный столъ, прочелъ письмо Кэтъ, изслѣдовалъ содержимое полокъ, заглянулъ въ мѣшочекъ съ ядомъ, пытливымъ взглядомъ окинулъ стѣны и началъ осмотръ пола.
Пока онъ занимался всѣмъ этимъ, спутники его молча стояли возлѣ дивана и съ грустью смотрѣли на лежавшаго Сергѣя. Секретарь прослезился. Онъ тяжко вздохнулъ, досталъ изъ кармана платокъ, снялъ очки, вытеръ глаза.
— Какой прекрасный юноша… И погибъ!..
— Сергѣй былъ для меня самымъ близкимъ человѣкомъ… — пробормоталъ Шоринъ, усиленно хмурясь, чтобы не послѣдовать примѣру Сурикова и не выказать слабости, недостойной мужчины. — Я его… очень любилъ.
— Отецъ останется совершенно одинокимъ… — продолжалъ подавленнымъ голосомъ Николай Ивановичъ. — Жена умерла. Теперь сынъ… Перенесетъ ли онъ это?
Почувствовавъ, что предательская слеза все-таки катится по щекѣ, Викторъ быстро отвернулся, подошелъ къ письменному столу, посмотрѣлъ на него, увидѣлъ банку отъ консервированнаго молока, вспомнилъ про пять тысячъ… И испуганно, вдругъ, воскликнулъ:
— Украли деньги!
Рато поднялъ голову. Суриковъ отошелъ отъ Сергѣя, направился къ столу.
— Вотъ я тутъ положилъ… — растерянно бормоталъ молодой человѣкъ. — Всѣ пять бумажекъ… Нарочно прикрылъ банкой… Чтобы не упали…
— Можетъ быть, сюда еще кто-то входилъ? — стараясь отвлечься отъ тяжкихъ мыслей, безразлично проговорилъ Николай Ивановичъ.
— Разумѣется. Вѣдь, я же говорю, что дверь была не заперта, когда я ушелъ!
— Нѣтъ, это не самоубійство… — Сыщикъ продолжалъ осматривать полъ возлѣ стѣны. — Вотъ я вижу разрѣзъ. Тутъ находится люкъ, который ведетъ внизъ.
— Люкъ? Значитъ… Кто-нибудь оттуда?
Обрадованный Шоринъ быстро подошелъ къ Рато, нагнулся къ полу.
— Сдвиньте столъ въ сторону. Вотъ такъ. Теперь возьмите съ полки электрическій фонарикъ. Я его только что видѣлъ. Ну-ка, попробуемъ.
Сыщикъ ухватился пальцами за выступъ доски у самой стѣны и сталъ тянуть вверхъ. Четыреугольный люкъ приподнялся.
— Ну, вотъ… — удовлетворенно заговорилъ Викторъ. — Очевидно, тотъ, кто заперъ дверь, взялъ деньги и бѣжалъ черезъ этотъ ходъ. Сейчасъ все узнаемъ.
— Посвѣтите мнѣ. — Рато нащупалъ ногами ступеньки, началъ спускаться. — Теперь можете потушить. Тутъ тоже проведено электричество.
Онъ протянулъ руку къ выключателю, зажегъ свѣтъ. Спустившись за нимъ, Суриковъ и Викторъ очутились въ нижней комнатѣ. Сыщикъ внимательно осмотрѣлъ ее, снялъ что-то со столика, стоявшаго у стѣны, положилъ въ саквояжъ. Затѣмъ всѣ направились въ коридоръ и черезъ нѣсколько минутъ вышли къ обрыву возлѣ шоссе.
— Погодите минутку, — доставая изъ саквояжа небольшой фотографическій аппаратъ, произнесъ Рато. — По-моему, мы несомнѣнно имѣемъ дѣло съ преступленіемъ.
Нагнувшись къ землѣ, онъ обошелъ свободное отъ растительности пространство возлѣ входа въ подземелье и сдѣлалъ нѣсколько снимковъ, затѣмъ двинулся дальше, къ тому мѣсту, гдѣ Сергѣй ночью бесѣдовалъ съ Наташей, щелкнулъ аппаратомъ нѣсколько разъ и вернулся.
— Скажите, молодой человѣкъ, — небрежно спросилъ онъ. — Дочь этого русскаго профессора, навѣрно, довольно граціозна?
— Кто? Дочь Лунина? Пожалуй…
— Худенькая?
— Да.
— Но старомодному носитъ длинные волосы?
— Да.
— Ну, идемъ дальше. Покажите теперь то мѣсто, гдѣ находится жестянка для продуктовъ, о которой вы мнѣ говорили.
— Я… говорилъ?
— То-есть не мнѣ, а Николаю Ивановичу. Все равно.
Шоринъ проводилъ спутниковъ черезъ кусты къ старому саду и направился къ зарослямъ.
— Вотъ, здѣсь.
— Отлично, — осмотрѣвъ жестянку, сказалъ Рато. — А теперь, господа, посидите гдѣ-нибудь въ сторонѣ, а я осмотрю кусты. Очень хорошо, что здѣсь ежевика. Люблю ежевику. Жаль только, незрѣлая…
Викторъ съ удивленіемъ слѣдилъ за дѣйствіями Рато. Точно такъ же, какъ и у входа въ подземелье, тотъ осмотрѣлъ землю возлѣ жестянки, сдѣлалъ нѣсколько снимковъ, обошелъ кустъ со всѣхъ сторонъ и углубился въ заросли.
— Николай Ивановичъ… — боязливо спросилъ Викторъ. — Рато, дѣйствительно, вашъ другъ?
— А почему ему не быть моимъ другомъ?
— Да… Конечно. Но изъ него могъ бы выйти отличный сыщикъ. Откуда, напримѣръ, онъ узналъ подробности нашего разговора?
— Не знаю…
Суриковъ погрузился въ мрачныя мысли о происшедшемъ.
Черезъ нѣсколько минутъ Рато вернулся изъ зарослей, держа въ рукѣ букетъ колючихъ вѣтвей ежевики.
— Срѣзалъ на память, — бережно пряча вѣточки въ чемоданъ, съ легкой усмѣшкой пробормоталъ онъ. — Ну, а теперь… Одинъ вопросъ, господа. Кто въ замкѣ зналъ о существованіи подземнаго хода?
— Только я и Сергѣй, — увѣренно произнесъ Викторъ.
— А прислуга?
— Нѣтъ.
— Вотъ развѣ, можетъ быть, сторожъ Роберъ? — хмуро замѣтилъ Суриковъ. — Онъ здѣсь живетъ съ незапамятныхъ временъ. Хотите допросить его?
— Не мѣшало бы. Но, во всякомъ случаѣ, нуженъ порядокъ. Поэтому я совѣтую сдѣлать такъ. Мы съ вами, Николай Ивановичъ, разыщемъ сторожа и разспросимъ его. А вы, Шоринъ, отправляйтесь за докторомъ. Доктору мы скажемъ, что никакого преступленія не подозрѣваемъ, что молодой человѣкъ давно думалъ покончить съ собой и, какъ видно, принялъ ядъ. Полиціи пока о смерти тоже не нужно сообщать. Это можно сдѣлать, когда мсье Вольскій вернется. А я сейчасъ же послѣ ухода врача долженъ исчезнуть.
— Какъ? Хотите уѣхать?
Суриковъ испуганно посмотрѣлъ на сыщика.
— До завтрашняго утра только. Мнѣ нужно поближе ознакомиться съ семьей Луниныхъ.
Пославъ Виктора за докторомъ, сыщикъ отправился съ Суриковымъ къ оранжереѣ, гдѣ въ небольшой полуразрушенной пристройкѣ, служившей раньше складомъ земледѣльческихъ инструментовъ, помѣщался Роберъ.
Какъ видно, когда-то здѣсь находились огромныя теплицы, въ которыхъ разводились диковинные цвѣты и, судя по остаткамъ высокихъ столбовъ, быть можетъ, экзотическіе кустарники и даже деревья. Теперь же всюду была мерзость запустѣнія. Лежали въ травѣ порыжѣвшіе желѣзные переплеты отъ парниковъ, груды почернѣвшихъ отъ времени стеколъ, кирпичи, камни съ присохшимъ цементомъ. И торжествующій плющъ вился по столбамъ, перекидывался съ куста на кустъ, густо заплеталъ развалины стѣнъ.
— Вотъ здѣсь его дверь, мсье Рато. Я постучу.
— Нѣтъ, нѣтъ, входите лучше внезапно. А затѣмъ извинитесь.
Рато толкнулъ дверь. Передъ нимъ оказалась убогая кухня съ проржавѣвшей плитой и некрашеннымъ столомъ посрединѣ. Въ глубинѣ находилась вторая дверь, ведущая въ каморку, служившую Роберу спальней.
— Кто тамъ? — раздался изнутри тревожный голосъ.
Сквозь открытую вторую дверь Рато замѣтилъ, какъ старикъ подбѣжалъ къ стоявшему у окна столику, сгребъ съ него какіе-то мелкіе предметы, выдвинулъ ящикъ и сбросилъ все это внутрь.
— Мы стучали, но вы, навѣрно, не слышали, — хмуро произнесъ по-французски Суриковъ. — Намъ нужно съ вами поговорить объ одномъ дѣлѣ, Роберъ.
Старикъ загородилъ своей фигурой столъ и растерянно началъ кланяться поочередно то секретарю Вольскаго, то сыщику.
— Пожалуйста, мсье… Очень радъ, мсье… Къ вашимъ услугамъ, мсье….
— Дѣло, вотъ, въ чемъ. Скажите: вамъ извѣстно, что въ нашемъ замкѣ имѣется подземелье, идущее отъ стараго сада къ шоссе?
— Подземелье? — Старикъ, какъ будто, обрадовался. — Да, мсье. Извѣстно. Подземелье есть. Да. Но только будьте спокойны, я въ него никогда не вхожу.
— Я васъ не спрашиваю, входите вы или нѣтъ. Но почему до пріѣзда мсье Вольскаго, когда я васъ просилъ показать все имѣніе, вы мнѣ ничего не упомянули о подземномъ ходѣ?