спинахъ, въ дымчатыхъ очкахъ, съ огромными палками, скрежетавшими желѣзными наконечниками о камень мостовой, въ тяжелыхъ башмакахъ, подбитыхъ гвоздями, производившихъ грозный шумъ, будто надвигались на мирный городъ несчетныя колонны вражеской пѣхоты.
А изъ домовъ выглядывали любопытныя лица. Застыли въ оконныхъ рамахъ бюсты старухъ, покорно ожидавшихъ какихъ — либо событій на улицѣ; передъ ними, вытянувшись на подоконникахъ, дремали коты. А въ одномъ изъ верхнихъ оконъ трехэтажнаго дома виднѣлась фигура молодой женщины, склонившейся надъ рукодѣльемъ и время отъ времени посматривавшей на прикрѣпленное передъ ней зеркало. Зеркало играло роль перископа и давало возможность слѣдить за всѣмъ тѣмъ интереснымъ и выдающимся, что могло произойти на троттуарѣ, внизу.
Наконецъ, вдали, на другой сторонѣ площади, показалась фигура Сергѣя. Увидѣвъ сына, Вольскій радостно улыбнулся, затѣмъ быстро овладѣлъ собой и придалъ лицу холодное выраженіе.
— Здравствуй, папа. Сергѣй остановился возлѣ отца въ нерѣшительности. — Рато сказалъ мнѣ, что ты здѣсь.
— Какъ видишь, Рато недалекъ отъ истины. Садись. Мнѣ нужно съ тобой поговорить.
— Мнѣ тоже нужно… — Сергѣй покраснѣлъ отъ обиды: отецъ даже не захотѣлъ протянуть ему руки.
— Я очень сожалѣю, папа, о происшедшемъ. Но думаю, что въ будущемъ тебѣ не придется больше терпѣть непріятностей изъ-за меня.
— Я бы очень хотѣлъ, чтобы это осуществилось, другъ мой. Ты достаточно выросъ для того, чтобы понимать, какіе поступки доставляютъ людямъ радость, а какіе вызываютъ отвращеніе. Ты хочешь закусить? Или выпить чего нибудь?
— Нѣтъ, спасибо. Чтобы не безпокоить тебя слишкомъ долго своимъ присутствіемъ, я перейду прямо къ дѣлу. Прежде всего, разрѣши передать тебѣ пять тысячъ франковъ. Бандиты просили вручить тебѣ эту сумму за ненадобностью.
Сергѣй вынулъ изъ кармана деньги, положилъ ихъ на столъ.
— Вотъ какъ? — Вольскій усмѣхнулся. — Славные люди эти бандиты. Очевидно, у нихъ совѣсть не окончательно заглохла?
— Да, очевидно.
— Эти деньги, какъ разсказывалъ мнѣ Рато, Викторъ положилъ на твой столъ, и онѣ куда-то исчезли?
— Да. Но я случайно обнаружилъ ихъ впослѣдствіи въ карманѣ своего пиджака. Ну, а теперь мнѣ нужно сказать кое-что уже не о бандитахъ, а о своихъ собственныхъ планахъ. Послѣ всей этой исторіи, папа, я не считаю возможнымъ оставаться въ твоемъ домѣ и ухожу отъ тебя навсегда.
— Въ самомъ дѣлѣ? А куда же, дорогой мой, ты… уходишь?
Я поступлю въ качествѣ служащаго въ аптеку Лунина. Прежній ихъ помощникъ уѣзжаетъ на-дняхъ, и я займу его мѣсто. Надѣюсь, тебѣ это должно быть пріятно. Во-первыхъ, я стану независимымъ человѣкомъ, что ты очень цѣнишь; а во-вторыхъ, тебѣ не придется испытывать изъ-за меня огорченій.
— Что-жъ… Твое дѣло.
У Вольскаго отъ одной мысли, что сынъ его будетъ жить здѣсь же, около замка, и работать въ качествѣ мелкаго аптекарскаго служащаго, потемнѣло въ глазахъ.
— Всякій трудъ, мой дорогой, заслуживаетъ уваженія… Это вѣрно. Только какъ же тогда съ университетомъ? Ты такъ и не окончишь его?
— Университетъ? Это пустяки. Мало ли людей не кончаетъ университета изъ-за недостатка средствъ.
— Да, вѣрно. Но жаль. Тебѣ остался только годъ. А студентомъ ты былъ хорошимъ, нужно сказать правду.
— Ничего не подѣлаешь. У кого есть возможность, тотъ учится. У кого нѣтъ, тотъ долженъ примириться со своей участью.
— И ты это твердо рѣшилъ?
Павелъ Андреевичъ пристально посмотрѣлъ въ глаза сыну.
— Да. Твердо.
Сергѣй стойко выдержалъ взглядъ отца. Старикъ почувствовалъ, что сынъ дѣйствительно не притворяется, и въ душѣ его шевельнулось нѣчто въ родѣ удовлетворенной гордости. — Молодчина, сынокъ! — подумалъ онъ. — Совсѣмъ какъ я. Крѣпкій характеръ.
— Ну, хорошо, — слегка повеселѣвъ и смягчивъ тонъ, заговорилъ онъ. — Разъ ты рѣшилъ, противорѣчить не буду. А теперь все-таки поѣшь чего-нибудь… Ты уже завтракалъ?
— Мнѣ ѣсть не хочется. Благодарю.
— По-моему, поѣсть не мѣшаетъ. Посмотри, какое у тебя блѣдное лицо. Эй, гарсонъ!
— Папа, не безпокойся, пожалуйста. Если захочу, самъ потребую.
— Послушай… Ты съ кѣмъ такъ разговариваешь? Вольскій вспылилъ. — Прошу тебя оставить этотъ тонъ! Гарсонъ! Дайте карточку.
— Въ такомъ случаѣ… — Сергѣй всталъ. — Если мой тонъ не нравится, я могу сейчасъ же уйти.
Старикъ изумленно посмотрѣлъ на сына. Передъ нимъ стоялъ совершенно взрослый человѣкъ, съ надменнымъ выраженіемъ лица, съ холоднымъ блескомъ въ глазахъ.
— Чортъ возьми… — пробормоталъ онъ, почувствовавъ, что почва уходитъ изъ-подъ его ногъ. — Еще службы не получилъ, а уже такъ разговариваешь? Ну, хорошо. Не хочешь ѣсть, не надо. Садись и отвѣть на нѣсколько вопросовъ, которые меня интересуютъ. Ты тоже, какъ Рато, думаешь, что тебя отравили?
— Да.
Сергѣй сѣлъ.
— Какже это могло быть? Ты, вѣдь, все время находился въ подземельѣ. Къ тебѣ кто-нибудь туда приходилъ?
— Никто.
— Ну, положимъ, я знаю отъ Рато, что туда приходила Наташа. Но ты, вѣдь, Наташу не подозрѣваешь?
Сергѣй отвелъ взглядъ въ сторону.
— Нѣтъ. Наташа тутъ непричемъ.
— А кто тебѣ приносилъ ѣду? Шоринъ?
— Да. Онъ клалъ ее въ условленное мѣсто въ коробку, а я ночью бралъ. Рато предполагаетъ, что кто-то прослѣдилъ за Викторомъ и положилъ въ жестянку отравленную ѣду.
— Рато кажется знаетъ, кто это, но не хочетъ говорить. — Вольскій задумался. — Посмотримъ, на кого онъ укажетъ. Можетъ быть, въ концѣ концовъ окажется, что это былъ Роберъ. Недаромъ, тотъ со страху умеръ, когда ты пришелъ въ себя.
— Нѣтъ, не думаю, чтобы Роберъ былъ причастенъ. А что касается его испуга, то это естественно. Не легко было перенести такую картину: гроза, громъ, молнія… И, вдругъ, среди всей этой обстановки, я поднимаюсь изъ гроба.
Вольскій поблѣднѣлъ. Со страхомъ взглянулъ на сына.
— Какъ изъ гроба? Развѣ ты… лежалъ въ гробу?
— Да, въ гробу. Мало того. Когда я приподнялся, оглянулся и рѣшилъ выскочить, гробъ пошатнулся, и я вмѣстѣ съ нимъ упалъ на полъ. Такого зрѣлища слабое сердце старика, понятно, не могло выдержать. Онъ вскрикнулъ. И затѣмъ…
Сергѣй внезапно смолкъ. Увидѣлъ, какъ отецъ качнулся на стулѣ и дрожащей рукой потянулся къ стакану съ водой.
— Что съ тобой, папа?
— Ничего… — Павелъ Андреевичъ съ усиліемъ старался поднести къ губамъ стаканъ. — Сейчасъ… пройдетъ…
— Папа… Милый… Я… Помогу…
Сергѣй торопливо придвинулся, взялъ изъ руки отца стаканъ и далъ ему сдѣлать нѣсколько глотковъ.
— Что? Сердце? — съ нѣжнымъ участіемъ спросилъ онъ, сообразивъ, что не нужно было говорить про гробъ. — Теперь лучше?
— Проходитъ.
Старикъ откинулся на спинку стула.
— Вызвать доктора? Да?
— Нѣтъ… Отошло. Только слабость… Я за эти дни… очень усталъ.
— Это я виноватъ, — тономъ искренняго раскаянія проговорилъ Сергѣй. — Я понимаю, какъ все это подло. Прости меня, папа.
— Ты… негодяй, Сережа. — Вольскій опустилъ голову. — Ты меня самого могъ вогнать въ гробъ. Дрянной мальчишка.
— Да, негодяй. Ты правъ. Что? Легче? Ну, слава Богу. Вотъ еще. Выпей.
— Спасибо. — Старикъ почувствовалъ, что силы постепенно возвращаются къ нему. — Значитъ, ты все-таки… любишь отца?
Онъ улыбнулся странной растерянной улыбкой. Сергѣй никогда не видѣлъ у него такого жалкаго выраженія лица.
— Я всегда тебя любилъ, папа, — положивъ свою руку на руку отца и гладя ее, проговорилъ Сергѣй. — Я такъ раскаиваюсь…
— И ты… не уйдешь отъ меня? Не забывай… я одинъ…
— Никогда! Будемъ жить вмѣстѣ.
— Хорошо… А теперь вызови Рато. Нужно обсудить, какъ быть дальше. Кстати… Черезъ нѣсколько дней поѣзжай туда… Въ Парижъ. Я знаю, у тебя есть кто-то, кого ты хотѣлъ повидать. Не стѣсняйся.
— Нѣтъ, папа. — Сергѣй смутился. — Теперь мнѣ не хочется ѣхать.
Павелъ Андреевичъ хотя и зналъ отъ Рато о содержаніи письма Кэтъ, однако, сдѣлалъ видъ, что ему ничего неизвѣстно.
— Что же… Значитъ, напрасно задумалъ всю эту исторію? А можетъ быть у тебя новые планы? Я охотно помогу, если хочешь.
— Планы?
Сергѣй смутился еще больше. Планы у него, въ самомъ дѣлѣ, были, и планы довольно серьезные. Онъ рѣшилъ ихъ осуществить независимо отъ отца, когда предполагалъ порвать съ нимъ и поступить на службу къ Лунинымъ. Но теперь обстоятельства измѣнились. Онъ помирился съ отцомъ. Отецъ сейчасъ въ такомъ хорошемъ настроеніи, такой милый, покорный.
— Да, есть планы. — Сергѣй опустилъ глаза. — Но только… Это неважно.
Отправивъ сына въ отель, Вольскій остался одинъ и сталъ обдумывать: что теперь предпринять?
Пока Рато не выяснитъ окончательно, кто покушался на жизнь Сергѣя, ѣхать въ замокъ опасно. А, вдругъ, опять будетъ попытка отравить его? Или погубить мальчика другимъ способомъ? Пожалуй, лучше всего гдѣ-нибудь переждать. Пусть сыщикъ ѣдетъ въ замокъ одинъ, закончитъ разслѣдованіе, и тогда можно вернуться. А, можетъ быть, поселиться здѣсь, въ отелѣ?
Павелъ Андреевичъ вздохнулъ. Имѣть замокъ въ тридцать комнатъ и нанимать номеръ по сосѣдству въ отелѣ… Какое безобразіе! А, можетъ быть, сегодня же все выяснится? Не лучше ли, въ такомъ случаѣ, поѣхать куда-нибудь на автомобилѣ или отправиться, напримѣръ, въ гости къ Лунину? Вольскій вспомнилъ, какъ Сергѣй во время бесѣды покраснѣлъ, когда разговоръ коснулся Наташи. Можетъ быть въ связи съ нею находится новый планъ, о которомъ сынъ не хотѣлъ говорить до конца?
Не даромъ сыщикъ указывалъ, когда они ѣхали сюда изъ Женевы, что, по его мнѣнію, дочь профессора нѣсколько разъ была въ подземельѣ и приходила туда даже вчера, когда Сергѣй уже лежалъ безъ сознанія. Рато намекнулъ, что молодые люди, должно быть, влюблены другъ въ друга. Кромѣ того, онъ твердо увѣренъ, что къ исторіи съ отравленіемъ Лунины нисколько не причастны. Да и дѣйствительно: старикъ, вѣдь, самъ объяснилъ, что проданный имъ для истребленія крысъ ядъ для людей несмертеленъ.