— Нѣтъ, Роже. Не люблю.
— Меня?
— Именно васъ. Но выйти замужъ согласна. Если хотите, свадьба можетъ быть даже чередъ нѣсколько дней. Когда угодно. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
— Не любите, но согласны? — Онъ вздохнулъ, почесалъ лысину. — Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше… Такъ. Ничего не понимаю. Очевидно, это что-то славянское. Ну, а цѣловать васъ я могу, все-таки?
— Когда позволю.
— Изрѣдка? Ну, что же. Вообще, если вы позволите мнѣ только находиться вблизи, я и то буду это самое… счастливъ. Значитъ — вы позволите сидѣть возлѣ васъ? Да? Вотъ такъ, напримѣръ… А?
Онъ поставилъ стулъ возлѣ Наташи. Придвинулся, жадно взялъ ея руку.
— Оставьте!
— Да, да. Я нечаянно. Ну, а какъ же мы будемъ жить? Ахъ, какъ я объ этомъ мечталъ! А что вы не любите, ничего. Пройдетъ лѣтъ пять, шесть, десять, ваши вкусы измѣнятся, и вы сразу полюбите. Такіе случаи бываютъ. Возьмите, напримѣръ, хотя бы мсье и мадамъ Коклико. Или можно будетъ прибѣгнуть къ гипнотизму… Я васъ вылечу.
— Вылечите? Отъ чего?
Она пренебрежительно посмотрѣла на доктора. По разсѣянному виду легко было замѣтить, что слова собесѣдника не вполнѣ доходятъ до ея сознанія.
— Отъ чего вылечу? Ясно отъ чего: отъ равнодушія ко мнѣ. Я недурно лечу гипнотизмомъ, вы это, вѣдь, знаете. У меня большія способности. Развѣ мадамъ Рубо не разсказывала, какъ я ее поставилъ на ноги послѣ трехъ сеансовъ внушенія? Правда, до сихъ поръ эта скряга не уплатила мнѣ ни сантима, но какой результатъ! Раньше была худа, ничего не хотѣла ѣсть, а теперь съ аппетитомъ пожираетъ все, какъ новобранецъ. Прибавила восемь кило.
— Глупости вы говорите. — Наташа грустно улыбнулась. — Я знаю, какой вы докторъ. Даже живого человѣка отъ мертваго отличить не можете.
— Ну, вообще можетъ быть я и не выдающійся врачъ. Но что касается моей силы внушенія, я ей придаю большое значеніе. Знаете что? — Роже таинственно понизилъ голосъ, придвинулъ стулъ ближе. Глаза пріобрѣли странный блескъ. — Какъ-нибудь ночью, когда моя любимая крошка будетъ спать, я незамѣтно подкрадусь къ ней… Положу руку на чудесный лобикъ… И начну шептать «Наташа… Моя Наташа… Ты его любишь. Любишь страстно. Своего Франсуа…» И вы увидите — все перемѣнится. Не вѣрите? Напрасно. Не такъ давно я при помощи подобнаго сеанса, хе-хе… измѣнилъ даже судьбу одного человѣка. Честное слово. Это, конечно, не преступленіе. Будьте спокойны. Роже честный человѣкъ. Но если бы Роже захотѣлъ…
— Ну, довольно. Отодвиньтесь. Вы дышите мнѣ въ лицо.
— Я? А да, вѣрно. Простите. — Докторъ отодвинулся. — Я сегодня, знаете, за завтракомъ съѣлъ немного чесноку. Чеснокъ полезная вещь. Конечно, если одинъ его ѣстъ, а другой не ѣстъ, получается какофонія. Нѣчто въ родѣ нераздѣленной любви. Но вы, навѣрно, полюбите и чеснокъ. Между прочимъ, мы сейчасъ же отыщемъ себѣ квартиру. Просторную, свѣтлую. Отдѣлаемъ ее по своему вкусу. Въ спальнѣ будутъ обои съ красными розами — символъ любви. Хорошо? Для столовой я уже знаю, что взять. Въ магазинѣ возлѣ комиссаріата въ витринѣ есть образецъ: желтый фонъ, на желтомъ фонѣ столъ, а за столомъ мужъ, жена и ребеночекъ.
Вы ничего не имѣете противъ ребеночка, а? Хе-хе. Такого маленькаго, толстенькаго. Ручки розовыя и болтаются… Болтаются… Въ воздухѣ…
— Довольно, Роже. Мнѣ объ этомъ неинтересно слушать.
— Какъ неинтересно? — Докторъ снова придвинулся. — Но вѣдь у насъ будетъ ребенокъ? Развѣ вы не хотите?
Наташа молчала. Роже опустилъ голову и потянулъ внизъ жилетъ, который за это время успѣлъ подняться высоко наверхъ и стоялъ пузыремъ.
— Конечно, это потребуетъ лишнихъ расходовъ, — задумчиво проговорилъ, наконецъ, онъ. — На содержаніе ребенка нужно считать не меньше двадцати процентовъ бюджета. Но, вѣдь, профессоръ, какъ мнѣ извѣстно, даетъ въ приданое двадцать тысячъ. У него отложена эта сумма для васъ на случай замужества.
— Да. Двадцать тысячъ есть. — Наташа презрительно посмотрѣла на доктора. — Только относительно этихъ денегъ у меня планы другіе. Я на нихъ отправлюсь въ путешествіе. Сейчасъ же, въ первый день послѣ свадьбы.
— Со мной?
— Нѣтъ, одна.
— Какъ одна? А я?
— Вы останетесь здѣсь. Впрочемъ, знаете что. Вы мнѣ уже надоѣли. Идите по своимъ дѣламъ, уже восемнадцать минутъ прошло. До-свиданья.
Онъ посмотрѣлъ на часы.
— Нѣтъ, еще двѣ минуты осталось. Хотя, дѣйствительно, пока дойду… Ну, а вечеромъ? Послѣ обѣда? Могу снова придти, чтобы переговорить о подробностяхъ?
— Вечеромъ? Приходите. Маргарита, кто тамъ звонилъ?
Вышедшая къ воротамъ прислуга поднялась на террасу.
— Васъ спрашиваетъ молодой человѣкъ изъ замка. Этотъ самый… Который былъ у васъ одинъ разъ.
Лунина смутилась.
— Хорошо. Пригласите сюда. Между прочимъ, это вашъ покойникъ, Роже, — иронически обратилась она къ доктору, на лицѣ котораго выразилось изумленіе. — Тотъ самый, котораго вы признали мертвымъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? Но развѣ онъ… опять живъ?
Роже со страхомъ взглянулъ на аллею, по которой шелъ Сергѣй.
— Странно… Не понимаю…. — забормоталъ онъ. — Это, дѣйствительно, тотъ… Но какъ же такъ? Его уже сегодня надо было похоронить!
Сергѣй поднялся на террасу, смущенно поздоровался съ Наташей. Она любезно протянула руку, но любезность была подчеркнуто — офиціальной.
— Слава Богу, что все такъ удачно окончилось, — стараясь придать голосу тонъ покровительственнаго участія, проговорила она по-французски. — Пока отецъ мой не разъяснилъ, что дѣйствіе яда не смертельно, мы всѣ васъ очень жалѣли. А вы незнакомы? Роже, позвольте вамъ представить Вольскаго младшаго. Между прочимъ, Сергѣй, я давно хотѣла васъ познакомить другъ съ другомъ. Мсье Роже — мой женихъ.
Сергѣй съ недоумѣніемъ взглянулъ на нее.
— Очень пріятно, — произнесъ онъ, кланяясь доктору, на лицѣ котораго заиграла самодовольная улыбка при словѣ «женихъ». — Я только на одну минуту къ вамъ, Наташа. Не буду мѣшать.
— Отчего же? Вы не помѣшаете. Мсье Роже все равно сейчасъ уходитъ по дѣлу. Вы уже уходите, Франсуа? — обратилась она къ доктору. — Смотрите только, приходите вечеромъ. Я буду ждать.
Роже покраснѣлъ отъ радости. Она назвала его «Франсуа!» По имени! Еще двѣ, три такихъ встрѣчи, и она безусловно полюбитъ! Франсуа! Какъ это чудесно звучитъ! Нѣтъ, она не уѣдетъ въ путешествіе. Безусловно у нихъ будетъ ребенокъ.
— О, моя дорогая! — Докторъ взялъ Лунину за руку. — Конечно. Непремѣнно. У насъ столько вопросовъ. Но скажите, мсье… — съ нѣкоторымъ недовольствомъ обратился онъ къ Сергѣю. — Почему вы все-таки живы?
— Не знаю.
— Удивительно. Вѣдь, я же васъ внимательно осмотрѣлъ. Все говорило за то, что вы трупъ. И вдругъ… Однако, отравленіе было?
— Очевидно, было.
— Я, понятно, не Богъ. Все бываетъ на свѣтѣ… Но, конечно, если бы мнѣ позволили сдѣлать вскрытіе, у меня въ рукахъ было бы гораздо больше данныхъ для заключенія. Что-жъ, поздравляю, мсье, Очень радъ. Ну, я иду. До вечера, Наташа! До свиданья, мсье.
Сергѣй посмотрѣлъ вслѣдъ удалявшемуся Роже и, когда тотъ скрылся за поворотомъ аллеи, иронически взглянулъ на Наташу.
— Это тотъ самый докторъ, о которомъ вы мнѣ говорили?
— Онъ самый.
— Кажется, вы его тогда называли, простите за рѣзкое слово… идіотомъ?
— Да. Но съ тѣхъ поръ я перемѣнила мнѣніе. Въ общемъ, онъ прекрасный человѣкъ. Преданный. Вѣрный.
Наташа говорила это серьезно, съ подчеркнутой твердостью въ голосѣ. Сергѣй слушалъ и ничего не понималъ. Откуда такая перемѣна? Что случилось за это время?
— Что жъ. Очень радъ, что вы наконецъ нашли такого… друга. — Сергѣй рѣшилъ тоже перейти на офиціальный тонъ. — Мнѣ немного совѣстно, что я нарушилъ вашъ тетъ-а-тетъ. Но зайти къ вамъ съ визитомъ посовѣтовалъ мой отецъ. Онъ считаетъ, что мсье Лунинъ спасъ меня. Между прочимъ, вы вчера днемъ заходили ко мнѣ, когда я уже лишился чувствъ?
— Можетъ быть.
— Странно. — Сергѣй горько усмѣхнулся. — Не понимаю, почему вы такъ отвѣчаете. Вѣдь, что бы то ни было, но мы все-таки друзья.
— Конечно. Но бѣда въ томъ, что я не умѣю кривить душой. Если у меня почему-нибудь измѣнилось настроеніе, я не могу дѣлать вида, что во мнѣ не произошло перемѣны. Впрочемъ, если хотите, скажу: да, была вчера. Я принесла вамъ книгу, какъ обѣщала, увидѣла, что вы безъ чувствъ, хотѣла помочь, но ничего нельзя было сдѣлать. Вы меня такъ напугали… А когда вы очнулись? Ночью?
— Да. Ну, я, пожалуй, пойду. Послѣ всей этой исторіи у меня до сихъ поръ слабость. И головокруженіе.
Наташа замѣтно встревожилась.
— Можетъ быть, вамъ слѣдовало бы что-нибудь принять? Хотите чернаго кофе? Я прикажу приготовить.
— Нѣтъ, спасибо. Отецъ ждетъ меня въ аптекѣ. А, кромѣ того, я хочу поскорѣе повидать Виктора.
Воображаю, какъ обрадуется, увидѣвъ меня! До-свиданья.
— Что-жъ дѣлать… — Она встала со стула. — Между прочимъ, скажите: пять тысячъ франковъ вы нашли въ своемъ пиджакѣ? Не знаю почему, но я такъ растерялась, когда увидѣла васъ безъ чувствъ, что начала приводить комнату въ порядокъ. Заперла выходную дверь. Переложила лежавшія на столѣ деньги въ карманъ висѣвшаго на стулѣ пиджака. Хотѣла идти въ замокъ, чтобы позвать на помощь… Но услышала около входа голосъ Виктора, еще чьи-то голоса… Стукъ въ дверь… Рѣшила, что Викторъ самъ приметъ мѣры… И скрылась въ люкъ.
Они спустились съ террасы, медленно пошли по аллеѣ къ воротамъ.
— Жаль, что вы торопитесь и не можете мнѣ разсказать, что произошло ночью и сегодня утромъ, — заговорила она. — Вотъ, между прочимъ, мой отецъ интересовался: много ли яда вы приняли, чтобы покончить съ собой?
— Я?
Сергѣй быстро повернулся къ Наташѣ. Пытливо посмотрѣлъ ей въ лицо.
— Я? — повторилъ онъ, останавливаясь. — Господь съ вами. Я не думалъ ничего принимать.
— Какъ?
Она широко раскрыла глаза.
— Не думали? Но вы же… Вы хотѣли отравиться?
— Совсѣмъ не хотѣлъ. Наоборотъ: меня кто-то отравилъ. Конечно, я знаю, что всѣ считаютъ меня самоубійцей. Рато говорилъ, будто поводомъ послужило письмо. Но, вѣдь, я сдѣлалъ на письмѣ просто ироническую приписку. Въ насмѣшку, чтобы подчеркнуть безразличное отношеніе. Наташа… Что съ вами?