— Погодите…
— Дайте руку.
— Пойдемъ… Сядемъ… Въ бесѣдку…
— Но неужели вы тоже… Могли подумать?
— Сережа… Почему-же… Вы сразу… Не сказали… Впрочемъ, нѣтъ. Что я говорю! Какая глупая! Садитесь. Только не подумайте ничего. Слышите? Вы не смѣете воображать! Со мной бываетъ… Иногда. Вдругъ руки или ноги… Дрожатъ. Значитъ, я ошиблась?.. Значитъ…
— Наташа…. Любимая…
— Я такъ волновалась. Такъ страдала! Вчера весь день не находила себѣ мѣста. Не знала, что дѣлать… Какъ я счастлива!
— Наташа… Теперь я все понимаю…
Вечеръ спускался на долину беззвучный, торжественный. Внизу надъ полями уже распростерлась сѣрая мгла. Складки горъ охватили синія тѣни. Зелень лѣсовъ потемнѣла, готовясь послѣ знойнаго дня къ ночному покою. И только скалистыя вершины еще ярко горѣли, провожая солнце розовымъ сіяніемъ отвѣтныхъ лучей.
Въ саду было тихо. Вдоль узкихъ дорожекъ подъ сводчатымъ сплетеніемъ вьющихся розъ сгущался сумракъ. Благоухали на клумбахъ цвѣты. Красный отсвѣтъ скалъ игралъ на пескѣ, покрывавшемъ площадку.
Большая золотистая кошка съ бѣлыми пятнами, пушистая, выхоленная, лѣниво спустилась съ террасы, подошла къ бесѣдкѣ, остановилась, съ любопытствомъ заглянула внутрь. И, на мгновеніе застывъ въ удивленіи, махнула хвостомъ, недовольно мяукнула… И задумчиво направилась назадъ къ дому.
Дойдя пѣшкомъ вмѣстѣ съ Вольскимъ до своей виллы, Лунинъ открылъ калитку, пропустилъ гостя впередъ, направился вмѣстѣ съ нимъ внутрь дома.
— А гдѣ моя дочь? — спросилъ онъ прислугу.
— Мадемуазель въ саду.
— Одна?
— Нѣтъ. Тамъ еще одинъ молодой человѣкъ.
— Это Сергѣй, — лукаво произнесъ Павелъ Андреевичъ. — Пусть молодые люди бесѣдуютъ. Не будемъ мѣшать.
Профессоръ распорядился накрыть столъ на четыре прибора, далъ прислугѣ кое-какія указанія относительно обѣда и повелъ Вольскаго въ кабинетъ. Здѣсь, сидя въ мягкихъ креслахъ, оба старика дружески стали бесѣдовать на разныя темы. Сначала говорили о Сергѣѣ, о послѣднихъ событіяхъ въ замкѣ. Затѣмъ вспомнили прошлое: совмѣстныя поѣздки на Ривьеру, когда ихъ жены были еще живы; прежнюю уютную жизнь въ Парижѣ, до войны, безъ автомобилей, безъ радіо, когда люди были лучше, веселѣе, деликатнѣе; перешли, наконецъ, на тему о кризисѣ, объ угрожающемъ положеніи міровой промышленности; и Лунинъ разсказалъ подробно о всѣхъ неудачахъ, которыя его преслѣдовали въ послѣднее время.
— Да, дорогой мой, во всѣхъ областяхъ сейчасъ такъ, — сочувственно сказалъ Павелъ Андреевичъ. — Въ нашемъ дѣлѣ тоже положеніе тяжелое. Ну, хорошо: а не хотѣли-ли бы вы возобновить прежній разговоръ о совмѣстной работѣ? Помните, когда я въ первый разъ былъ у васъ, я предлагалъ одну комбинацію. Только теперь думаю поставить вопросъ шире: полностью возобновить ваше прежнее дѣло, если вы на это согласны. Я вложу необходимый капиталъ, вы — свой опытъ, и начнемъ работать на половинныхъ началахъ.
Лунинъ грустно улыбнулся.
— Возстановить дѣло? — нерѣшительно произнесъ онъ. — Какъ вамъ сказать. Я очень благодаренъ, конечно. Но, очевидно, все это вы говорите только подъ вліяніемъ добраго чувства. Я совсѣмъ не хочу, чтобы случайность, спасшая Сергѣя, могла повліять на ваши дѣловыя соображенія.
— Дмитрій Антоновичъ… — Вольскій дружески положилъ руку на колѣно старика. — Повѣрьте, что эту мысль я сообщаю вамъ вполнѣ обдуманно и безъ всякаго намѣренія отблагодарить васъ. Я знаю вашъ талантъ, вашу извѣстность въ ученомъ мірѣ. А, кромѣ того… Кромѣ того, у меня есть еще одна идея…
Павелъ Андреевичъ оглянулся, откашлялся и съ таинственной улыбкой добавилъ:
— Дѣло въ томъ, что сынъ мой и ваша дочь, какъ м!нѣ кажется, не вполнѣ, такъ сказать, равнодушны другъ къ другу. А вы понимаете, какъ это обстоятельство можетъ упростить наши отношенія? Вѣдь и я старъ и вы. Жить намъ недолго. А свои дѣла мы передадимъ дѣтямъ. Кстати, замокъ опять вернется къ вашей семьѣ.
Лунинъ съ растроганнымъ видомъ выслушалъ Вольскаго. Но на лицѣ его выразилось смущеніе.
— Вы что-нибудь имѣете противъ этого плана?
Павелъ Андреевичъ, удивленно посмотрѣлъ на профессора.
— Для меня, дорогой мой, это было бы большой радостью. Вашъ Сергѣй мнѣ очень нравится. Во всѣхъ отношеніяхъ прекрасный порядочный юноша.
— Ну, вотъ. А, кромѣ того, онъ безусловно остепенится. Женитьба заставитъ его выкинуть изъ головы всякія дѣтскія бредни.
— Да, конечно. Но дѣло въ томъ, что… — Лунинъ замялся. — Дѣло въ томъ, что тутъ, навѣрно, какая-нибудь путаница. Сегодня Наташа говорила мнѣ о своихъ планахъ. И заявила, что… выйдетъ замужъ за доктора Роже.
— Какъ? — Вольскій приподнялся въ креслѣ. — За доктора?
— За доктора.
— А Сергѣй какъ же?
— Не знаю. Но вы видите…. Обстоятельства складываются, къ сожалѣнію, иначе.
— Что жъ это такое? — Павелъ Андреевичъ вспылилъ. — Значитъ, Рато выдумалъ? И я тоже не такъ понялъ настроеніе Сергѣя? Погодите. Гдѣ этотъ мальчишка? Господи, сколько мнѣ хлопотъ съ этимъ бездѣльникомъ! Ну, все равно. Черезъ годъ, черезъ два я все-таки его женю. Даю слово! Не могу больше терпѣть. А что касается дѣла, то во всякомъ случаѣ мое предложеніе остается въ силѣ. Можетъ быть, вы дадите мнѣ стаканъ воды?
Лунинъ всталъ, торопливо направился въ столовую. Однако, не успѣлъ онъ взяться за графинъ, чтобы налить воды, какъ въ комнату вошли молодые люди. Прическа у Наташи была, противъ обыкновенія, въ сильномъ безпорядкѣ. Лицо странное: излишній румянецъ, особый блескъ въ глазахъ. Что же касается Сергѣя, то тотъ сконфуженно шелъ сзади, осторожно переступая съ ноги на ногу, будто карманный воръ, пойманный съ поличнымъ во время своей неблаговидной работы.
— Наташа… — Профессоръ пытливо посмотрѣлъ на дочь. — Павелъ Андреевичъ у насъ. Въ кабинетѣ.
— Да? Я пойду поздороваться.
— Сережа, идите и вы туда. Я сію минуту вернусь.
Молодые люди вошли въ кабинетъ. Увидя сына, Вольскій протяжно вздохнулъ, устало протянулъ руку его спутницѣ.
— Здравствуйте, дитя мое. Очень радъ васъ видѣть. Сережа, знаешь, я кажется на-дняхъ поѣду домой въ Лондонъ.
— Ну, что ты, папа? Къ чему? Здѣсь такъ чудесно.
Сергѣй бросилъ тревожный взглядъ на Наташу.
— Теперь въ Савойѣ очень хорошо, Павелъ Андреевичъ, — краснѣя подтвердила она. — Конецъ августа и сентябрь лучшее время для отдыха.
— Нѣтъ, ужъ, извините. Хватитъ съ меня этого отдыха. Конечно, я радъ былъ бы побывать на вашей свадьбѣ, но что дѣлать. Очень ужъ утомился отъ лѣтнихъ удовольствій.
— Папа… — Сергѣй взволнованно посмотрѣлъ на отца. — А вы… откуда знаете? Вѣдь я…
— Что ты? — Вольскій съ досадой взглянулъ на сына. — Что ты? Причемъ тутъ ты, скажи пожалуйста?
Вошелъ Лунинъ со стаканомъ, подалъ его Павлу Андреевичу.
— Благодарю васъ. — Старикъ сдѣлалъ глотокъ, поставилъ стаканъ на столъ. — Вотъ, погоди. Наташа выйдетъ замужъ за доктора, а я тебя, какъ только окончишь университетъ, тоже женю на комъ нибудь. Увидишь.
— Я? За доктора? — Наташа разсмѣялась. — Простите… А кто вамъ говорилъ, что я выхожу за доктора?
— Какъ кто говорилъ? — вмѣшался Лунинъ. — Я говорилъ. Съ твоихъ словъ.
— Ну, нѣтъ, извините. Я совсѣмъ не желаю губить своей жизни. Конечно, можетъ быть, я и выйду замужъ. Но не за Роже, будьте покойны.
Вольскій безпомощно взглянулъ на профессора и уронилъ голову на грудь. — Что же это такое въ самомъ дѣлѣ? — съ отчаяніемъ подумалъ онъ. — Очевидно, они рѣшили меня окончательно доканать!
— Въ такомъ случаѣ, я ничего Не понимаю, — сурово замѣтилъ профессоръ. — Ты, моя милая, мѣняешь свои рѣшенія два раза въ день. Утромъ говоришь одно, вечеромъ другое.
— Докторъ сегодня придетъ къ намъ, и я ему скажу всю правду. А что касается моего дѣйствительнаго рѣшенія, то…
Наташа посмотрѣла на отца, на Вольскаго. Повернулась къ Сергѣю, спрашивая его многозначительнымъ взглядомъ: говорить ли? И когда тотъ осторожно кивнулъ головой, торжественно произнесла:
— Если вы, Павелъ Андреевичъ, и ты, папа, ничего не имѣете противъ, я выйду замужъ за Сергѣя.
Когда на виллѣ Лунина уже собирались сѣсть за столъ, и растроганный хозяинъ по случаю полнаго примиренія съ семьею Вольскихъ отправилъ прислугу за шампанскимъ, а Наташа въ качествѣ хозяйки весело хлопотала на кухнѣ, на шоссе, ведущемъ изъ замка, можно было наблюдать странное зрѣлище.
Какой-то долговязый молодой человѣкъ, безъ шапки, въ сѣтчатой рубашкѣ безъ рукавовъ, съ разстегнутымъ поясомъ, который равномѣрно позвякивалъ металлической пряжкой, бѣжалъ по направленію къ городу, прижавъ къ груди руки и выбрасывая назадъ длинныя Ноги. Волосы скорохода буйно растрепались. Нѣсколько прядей безпомощно свалилось на лобъ; нѣсколько вихровъ, наоборотъ, вздыбилось у темени, покачиваясь во время бѣга отъ встрѣчнаго вѣтра. Лицо молодого человѣка было красно и влажно. Широко раскрытые глаза выражали радостное изумленіе, нижняя челюсть отъ нервнаго напряженія отвисла, мясистыя толстыя губы широко раскрылись, обнаруживъ два барьера крупныхъ желтыхъ зубовъ.
Проѣзжіе автомобилисты, мчавшіеся отъ Шамони по направленію къ Женевскому озеру, настойчиво гудѣли, завидѣвъ издали человѣка, бѣжавшаго посреди дороги и не обращавшаго никакого вниманія на все окружающее. Встрѣчные пѣшеходы съ удивленіемъ останавливались, глядѣли вслѣдъ незнакомцу и, принявъ его за чемпіона бѣга на дальность разстоянія, переводили любопытный взглядъ назадъ: не покажется ли изъ-за поворота фигура второго кандидата на призъ, а за нею цѣлая группа отставшихъ.
Но молодой человѣкъ, какъ легко показывало дальнѣйшее наблюденіе, бѣжалъ одинъ, безъ конкурентовъ, и очевидно безъ всякаго намѣренія получить премію. Поравнявшись съ небольшимъ рестораномъ, одиноко стоявшимъ возлѣ дороги, онъ слегка замедлилъ бѣгъ, соблазнившись мыслью утолить жажду; но затѣмъ, пренебрежительно махнувъ рукой, побѣжалъ дальше, приведя въ смущеніе стоявшаго у дверей жандарма.
— Ты какъ думаешь, Шарль? — спросилъ жандармъ хозяина ресторана, вынимая изъ кармана свистокъ. — Не лучше ли свистнуть, чтобы онъ остановился?