— Ну, дорогой мой, а какъ насчетъ крысъ? — спросилъ послѣ завтрака Викторъ. — Не пойти ли въ городъ, купить отравы?
— Крысы! — угрюмо отвѣтилъ Сергѣй. — Я бы не только для крысъ, но и для себя лично купилъ яду. Впрочемъ, все равно. Пойдемъ, если хочешь.
До города, гдѣ находилась аптека Луниныхъ, было около трехъ километровъ. Дорога шла по живописному берегу небольшой горной рѣки, и Сергѣй надѣялся, что прогулка разсѣетъ его тоскливое настроеніе.
— Ты что-то мраченъ сегодня, — осторожно замѣтилъ Шоринъ, зная, что другъ его получилъ письмо изъ Лондона. — Брось глупыя мысли, несчастный поэтъ. Посмотри, какъ хороша природа!
— Причемъ тутъ природа! Скажи лучше: какъ мнѣ раздобыть хотя бы тысячу франковъ?
— А тебѣ на что?
— Нужно поѣхать въ Парижъ. Есть спѣшное дѣло.
Шоринъ зналъ, какое это было дѣло. Но, какъ истинный джентльменъ, никогда нс вмѣшивался въ чужую интимную жизнь.
— По-моему, очень просто достать, сказалъ онъ съ напускной наивностью, — попроси у отца.
— Не говори глупостей.
— Какъ сказать. Если бы я предложилъ тебѣ попросить вотъ у того туриста, который ѣдетъ на велосипедѣ, то былъ бы, дѣйствительно, глупъ. Но у родного отца… У меня, вотъ, родителей нѣтъ, одинъ только дядя. Однако, и тотъ не отказываетъ, когда я какъ слѣдуетъ беру его на абордажъ.
— Кажется, ты достаточно знаешь моего отца. Онъ до сихъ поръ считаетъ, будто я младенецъ, котораго нужно отъ всего оберегать и за каждымъ такомъ слѣдить. А при его упрямствѣ… Если онъ сказалъ — ни пенса, это дѣйствительно значитъ — ни пенса.
— Придумай тогда какую-нибудь неожиданную причину… Скажи, что тебѣ скучно, и что ты хочешь купить радіо-аппаратъ.
— Отецъ знаетъ, что я терпѣть не могу радіо.
— Въ такомъ случаѣ, — дѣло дрянь. Жаль, вотъ, что мы съ тобой не занимаемся изобрѣтеніями. А то быстро можно было бы разбогатѣть. Напримѣръ, одинъ мой знакомый придумалъ новый способъ цвѣтной фотографіи при помощи особой камеры обскуры. Получилъ сразу… знаешь сколько? 250 тысячъ фунтовъ! Какой-нибудь бухгалтеръ, профессоръ или чиновникъ всю жизнь долженъ сидѣть на стулѣ, чтобы выручить такую сумму. А изобрѣтатель присядетъ на минуту, набросаетъ чертежъ, отдѣлитъ красные лучи отъ зеленыхъ, зеленые отъ синихъ, вспомнитъ, что уголъ паденія равенъ углу отраженія, — и готово. 250 тысячъ въ карманѣ.
— Эхъ, что тамъ говорить объ изобрѣтателяхъ! — недовольно пробурчалъ Сергѣй. — Праздные разговоры.
— Ну, нѣтъ. Отчего праздные? Я не предлагаю тебѣ гнаться за великими изобрѣтеніями. Они, въ сущности, никогда не оплачиваются. Кто, напримѣръ, помнитъ изобрѣтателя утюга? Весь міръ гладитъ а онъ, ты думаешь, заработалъ что-нибудь? Ровно ничего. А вотъ обратить вниманіе на мелкія усовершенствованія, которыя такъ сказать на прогрессъ не вліяютъ, а въ жизни самого изобрѣтателя производятъ полный переворотъ, это заманчиво. Хочешь, напримѣръ, придумаемъ съ тобой приспособленіе для курящихъ: мундштукъ, собирающій пепелъ? Чтобы не нужно было искать пепельницы?
— Брось, брось, — Сергѣй грустно улыбнулся, почувствовавъ, что пріятель думаетъ своими шутками отвлечь его отъ непріятныхъ мыслей. — Изобрѣтать я ничего не собираюсь, это не моя область. Но, вотъ, детективный романъ, кажется, дѣйствительно, начну писать, чтобы стать на ноги. Это безобразіе, въ концѣ концовъ: быть взрослымъ человѣкомъ, имѣть свои взгляды, потребности — и всецѣло зависѣть отъ отца!
— А я что говорилъ? Разумѣется, пиши. Во-первыхъ, у тебя отличная фантазія. Въ твоихъ стихахъ часто бываетъ кое-какое содержаніе, что въ нынѣшней поэзіи рѣдко встрѣчается. А, во-вторыхъ, у твоего отца есть связи съ издательствами. Это — по-моему, уже половина таланта.
— Да, но бѣда въ томъ, что деньги мнѣ нужны сейчасъ, до романа.
— А что тебѣ стоитъ написать романъ спѣшно, въ недѣлю? Слава Богу, теперь не времена Тургенева или Толстого. Сегодня сѣлъ, завтра отдохнулъ, а во вторникъ — смотришь, романъ и готовъ. Въ самомъ дѣлѣ, валяй, честное слово! Если понадобится, я тебѣ помогу. Ты пиши, а я буду разставлять знаки препинанія и слѣдить, чтобы фамиліи не были перепутаны.
— Ну… а изъ какой же жизни взять сюжетъ? Изъ нашей? Или изъ американской?
— Если писать поярче, то лучше, конечно, изъ американской. Чтобы и гангстеры были, и негры, и судъ Линча, и всякія штучки, въ родѣ ограбленія съ аэроплана. Я бы, напримѣръ, сразу началъ такъ, съ первыхъ строкъ: «Джекъ Рѣзаный Носъ вышелъ изъ подъѣзда шикарнаго дома на Пятомъ авеню съ чемоданомъ въ рукѣ… Въ чемоданѣ постукивала одинокая человѣческая голова, лишенная своего родного туловища». Увѣренъ, что вниманіе читателя сразу будетъ приковано къ темѣ!
— Ты напрасно все превращаешь въ шутку, Витя, — обидчиво произнесъ Сергѣй. — Я вполнѣ серьезно съ тобой говорю. Нѣтъ, американскія темы навѣрно всѣмъ надоѣли. Лучше взять какой-нибудь новый фонъ. Эту самую Савойю, что ли? Или французскую Котъ-д-Аэюръ.
— А что же? Если серьезно рѣшилъ, то бери, конечно, Савойю. Присмотрись къ жизни и пиши.
— А преступленія здѣсь развѣ происходятъ?
— Странный вопросъ! Въ какомъ государствѣ не происходитъ преступленій? А кромѣ того: развѣ не отъ самого автора зависитъ произвести на свѣтъ всякихъ разбойниковъ?
— Да, ты правъ, нужно подумать. Набросать планъ. А, вотъ, въ чемъ еще затрудненіе. Я не знаю всѣхъ этихъ офиціальностей… Напримѣръ: кто во Франціи долженъ явиться, когда человѣка убили? Кто ведетъ слѣдствіе? Кто арестуетъ убійцу?
— Ерунда. Все можно узнать изъ разспросовъ. Справься у кого хочешь изъ мѣстныхъ жителей, каждый тебѣ охотно разскажетъ. А если стѣсняешься, я помогу. Ну, вотъ, мы уже въ городѣ. Идемъ направо, къ площади. Такъ будетъ ближе.
За нѣсколько домовъ до аптеки Сергѣй, вдругъ, остановился и нахмурился, будто вспомнилъ что-то непріятное.
— Витя, — слегка покраснѣвъ, проговорилъ онъ. — Зайди, голубчикъ, одинъ. Я подожду тебя тутъ, за столикомъ, возлѣ кафе.
— А почему нс вдвоемъ?
— Да такъ. Мнѣ не хочется встрѣчаться со старикомъ. Да и съ этой самой… Наташей тоже.
Шоринъ пытливо посмотрѣлъ на друга, ничего не сказалъ и отправился въ аптеку одинъ. Войдя внутрь, онъ увидѣлъ за стойкой хорошенькую молодую брюнетку, догадался, что это Наташа, и тутъ же про себя рѣшилъ, что Сергѣй не очень уменъ. Неужели можно добровольно отказываться отъ встрѣчи съ такой обаятельной дѣвушкой?
— Вамъ что угодно? — любезно спросила по-французски Наташа, прекращая растирать въ стеклянной посудѣ какой-то порошекъ.
— Мнѣ, мадемуазель? — съ лукавой улыбкой отвѣчалъ по-русски Викторъ. Мнѣ бы хотѣлось, прежде всего, чтобы вы говорили со мною на нашемъ могучемъ русскомъ языкѣ.
Шоринъ, считавшій себя знатокомъ женщинъ, зналъ, что всѣ онѣ, особенно русскія, очень цѣнятъ въ собесѣдникѣ загадочность характера, изысканность мысли. И потому рѣшилъ показать весь блескъ своей многогранной натуры. Произнеся послѣднія слова, онъ для таинственности многозначительно крякнулъ и придалъ лицу дьявольски — насмѣшливое выраженіе.
— А откуда вы знаете, что я говорю по-русски? — переходя на русскій языкъ, спросила Наташа.
— О, это сразу чувствуется. Человѣкъ, совершенный во всѣхъ отношеніяхъ, какъ вы, обязательно долженъ быть русскимъ. Ну, а что касается перехода къ интересующему меня дѣлу, какъ говаривалъ у Диккенса Самуэль Уеллеръ, или вѣрнѣе, не Самуэль, а палачъ, берясь за топоръ, то позвольте узнать: есть ли у васъ крысиный ядъ?
— Крысиный ядъ? — Наташа съ изумленіемъ взглянула на развязнаго молодого человѣка, у котораго на головѣ неожиданно выросъ серьезныхъ размѣровъ вихоръ и придалъ лицу угрожающе-агрессивный видъ. — Думаю, что есть. Сейчасъ узнаю.
Дѣвушка скрылась за внутренней дверью аптеки, и Шоринъ слышалъ, какъ она начала тихо переговариваться съ кѣмъ-то. Затѣмъ изнутри вышелъ почтенный старикъ съ сѣдой бородой, очевидно, отецъ, и со строгимъ видомъ обратился къ Виктору по-русски:
— Какого вамъ яда нужно, молодой человѣкъ?
— Не болѣе не менѣе какъ крысинаго, мсье.
— А что вы съ нимъ будете дѣлать?
— Я? — Шоринъ покраснѣлъ, чувствуя, что старикъ не особенно ему довѣряетъ. — Я буду дѣлать съ нимъ то, что въ такихъ случаяхъ полагается. травить крысъ.
— А вы гдѣ живете?
— Въ замкѣ у Вольскихъ. Въ качествѣ почетнаго гостя.
— А! У Вольскаго… Такъ. А развѣ тамъ много крысъ?
— Увы! По ночамъ, повѣрите ли, иногда собирается цѣлая палата общинъ.
— Странно. При мнѣ ихъ почти не было.
Старикъ подошелъ къ стѣнѣ, выдвинулъ одинъ изъ ящиковъ.
— Хорошо, я предложу вамъ средство… Имъ нужно посыпать хлѣбъ или какую-нибудь ѣду и класть возлѣ норы. Только время отъ времени возобновляйте.
— Слушаю.
— А сколько же дать? — Лунинъ поставилъ на стойку ящичекъ съ бѣлымъ порошкомъ и задумчиво посмотрѣлъ на покупателя. — Наташа! — крикнулъ онъ оборачиваясь къ двери.
— Сколько дать? По-моему, дайте на двѣ, на три сотни. Хотя точно не знаю. Я ихъ не считалъ, сказать по правдѣ.
Шоринъ произнесъ послѣднюю остроумную фразу исключительно для того, чтобы ее слышала входившая Наташа. Но Лунинъ въ отвѣтъ на эти слова нахмурился и отвернулся.
— Отвѣсь, пожалуйста, полъ-фунта порошка этому господину, — угрюмо сказалъ дочери старикъ, уходя во внутреннее помѣщеніе аптеки.
Наташа начала осторожно пересыпать бѣлый порошекъ въ мѣшочекъ.
— Вы, кажется, знакомы съ моимъ другомъ Сергѣемъ Вольскимъ, — снова игриво заговорилъ Викторъ, съ нескрываемымъ удовольствіемъ разглядывая тонкіе пальчики дѣвушки. — Онъ мнѣ про васъ много разсказывалъ.
— Очень возможно.
— Онъ въ восторгѣ отъ васъ. Я рѣдко встрѣчалъ мужчину, который такъ бы основательно терялъ голову отъ женской красоты, какъ Сережа.
Наташа пожала плечами, молча стала перевязывать пакетъ.
— Да. Говоря между нами, Сергѣй вообще очень влюбчивъ и непостояненъ, — продолжалъ Викторъ.
— Не то что я. А почему, позвольте спросить? Потому, что поэтъ. Поэты, сами знаете, какъ вѣтеръ. Сегодня дуютъ въ одну сторону, завтра въ другую. Между прочимъ, сейчасъ Сережа подъ моимъ наблюденіемъ пишетъ романъ въ сти