Мальчик хотел было вырваться, но оглянувшись, мигом вытащил руки из карманов и поспешно поклонился:
— Здравствуйте!
— Здравствуй, здравствуй, ученик Киви! Так, кажется, твоя фамилия? Или у тебя есть прозвище? Есть? Мотаешь головой. А если бы и было, что с того. Между приятелями всякое случается… Прозвища даются чаще всего шутки ради.
Перед Пээтером, улыбаясь, стоял старик с большими усами. Он опирался на можжевеловую трость, но голова его ничем не была прикрыта, словно у юноши. И ветер трепал серебристо-белые, такого же цвета, как и усы, волосы. Да, годы добросовестно поработали над ними. Ни одной тёмной прядки!
Лицо старика было всё иссечено морщинами. Они, точно глубокие борозды, сбегали ко рту и мясистому носу.
Молодыми казались лишь глаза старика. Они смотрели живо и словно бы с озорством, хотя их тоже окружала частая сеть морщинок.
В петлице синего плаща гордо красовался тёмно-зелёный лист дикого винограда. Пээтеру сразу вспомнилось, что у товарища Нымма (это был он!) всегда что-нибудь воткнуто в петлицу: какой-нибудь цветок, листик, колосок или просто, веточка.
Учитель Аугуст Норман и пенсионер Кристьян Нымм — два самых популярных человека в школе. Кристьян Нымм без всякой платы взялся помогать учительнице естествознания по работе в школьной теплице. Сколько желающих находится каждую осень потрудиться там, — прямо диву даёшься! Под руководством товарища Нымма хотят заниматься все, — охотников в десять раз больше, чем позволяет помещение…
Старичок Нымм запахнул полы куртки Пээтера и заботливо застегнул несколько пуговиц.
— Разве можно так… Ведь ветер-то не посмотрит, что ты боксёр, он не из пугливых. Надует тебе хворобу да ещё и присвистнет в придачу. Куда путь держишь, голова ты садовая?
Пээтер, застыдившись, принялся разглядывать свои ботинки.
— Никуда. Просто прогуливаюсь.
— Прогуливаешься? — недоверчиво переспросил Кристьян Нымм. — Но ведь у вас сегодня должен быть сбор отряда. Вы же хотели взять в оборот Вальтера Курвитса.
— Я убежал со сбора! — выпалил вдруг Пээтер и торопливо, перескакивая с одного на другое, стал обо всём рассказывать.
Пээтеру очень хотелось, чтобы ему посочувствовали, — ведь Кристьян Нымм хорошо его знал. Ещё с тех времён, когда теплицу начали строить. Сколько раз он хвалил Пээтера. Уж старик-то непременно скажет, что с Пээтером поступили несправедливо, что его зря оскорбили и опозорили, что зелёные маски просто-напросто хулиганы, что им надо отомстить: вызвать их на открытый бой…
Старик Нымм поднял руку и застегнул последнюю, верхнюю пуговицу на куртке Пээтера. Затем разгладил ладонью смятый клапан кармана, похлопал мальчика по руке и — ничего не сказал.
— Товарищ Нымм, разве я не прав? Прав ведь? Верно?
Всей душой ждал Пээтер поддержки.
Но старик покачал головой.
— Видишь ли, сынок, чтобы ты был прав по всем пунктам, этого сказать нельзя. Уж наверное, знак на руке и на дверях тебе поставили не просто так, а за дело. А что касается нападения на тебя… ведь зелёные маски объяснили…
Пээтер не стал слушать дальше. Он повернулся на каблуках, пробормотал что-то, похожее на «будьте здоровы!» и, словно пришибленный, пошёл прочь: через газон и через низкую живую изгородь, сквозь кусты — прямиком к улице Койду.
«Старик Нымм тоже считает, что я заслужил весь этот позор. Проклятые маски!» — думал мальчик.
Ах, если бы он мог собственноручно их проучить! Он вышел бы один против трёх и нокаутировал бы противников одного за другим. Безжалостно. Приволок бы их на сбор, поставил бы перед всем отрядом! Заставил бы признаться. По отношению к другим они, может быть, и правы, но его, Пээтера, обидели зря.
Уже возле дверей своего дома Пээтер заметил, что в руках у него нет портфеля, — остался на стуле в пионерской комнате.
Ничего не поделаешь, придётся вернуться. Наверное, сбор уже кончился и все разошлись по домам.
Но на ближайшем углу Пээтер остановился, точно вкопанный.
Навстречу ему шла Вильма!
Что надо ей в этих краях?
Ого! В руках у девочки два портфеля! И, хочешь верь, хочешь нет, один из них — портфель Пээтера. Коричневый, с двумя замками, перехваченный ремешком (замки иногда преподносят неприятные сюрпризы).
Наконец Пээтер приходит в себя и направляется к Вильме.
И вот они уже стоят друг против друга.
Щёки Вильмы раскраснелись от ветра. Глаза смотрят испытующе, но доброжелательно.
— Твоя сумка. Или, как любит говорить Пауль, портфель.
— Спасибо, — Пээтер берёт свой портфель у девочки.
— Жалко, что тебя не было. Вальтер хотел отпереться, — говорит Вильма.
— Ах! Кто станет теперь меня слушать! Мои слова уже ничего не значат. Ведь я в сравнении с Вальтером чёрен, как дёготь. Опозорили перед всем городом. Чего доброго, скоро ещё и в газете ославят.
Произнеся эти злые слова, Пээтер быстро зашагал прочь. Он шёл не оглядываясь. Но с каждым шагом у него всё сильнее щемило сердце.
«В чём Вильма-то виновата? Зачем я с нею так?.. Ведь она же принесла мне портфель…»
Пээтер остановился, посмотрел назад.
Девочка уже скрылась за углом.
Пойти за нею? Догнать?
Пээтер долго стоял в нерешительности. По улице навстречу ему катились гонимые ветром листья.
Настроение Пээтера не улучшилось и к вечеру. Учить уроки не было ни малейшего желания. Сегодня его не привлекала даже география. А география была его любимым предметом, — ведь он собирался стать моряком. Не хотелось идти и в детский сад за Вийве. А о том, чтобы наколоть дров и принести их домой, даже думать было противно.
Но дрова были нужны, в квартире стало холодно. Пришлось пойти. Волоча за собою пустой мешок, Пээтер вышел на лестницу. В дверях подвала навстречу ему попался Волли. Под мышкой он держал какие-то четырёхугольные дощечки, приколоченные к длинным палочкам. Во всяком случае, так показалось Пээтеру.
Расстроенный Пээтер, вероятно, и не заметил бы дощечек, если бы Волли не спрятал их за спину. Испуганное движение соседа сразу бросилось Пээтеру в глаза.
— Что там у тебя?
Волли, продолжая держать дощечки за спиной, пробормотал:
— Ни… Ничего. Просто так… Наколол лучины для растопки. Из обрезок досок. Хорошие, сухие.
— Чего же ты их за спину-то прячешь?
— Ни… ничего я не прячу… Просто они чуть не упали.
— Чуть не упали, говоришь?! Ну и напустил туману… — Пээтер махнул рукой и, хлопая мешком по ноге, начал спускаться в подвал.
Раздался стук топора. Настроение Пээтера с каждым ударом становилось всё лучше. Работа словно отогнала невесёлые мысли.
Мальчик взмахивал топором всё веселее. Гора расколотых поленьев росла и росла. И вот уже дров для плиты хватило бы на два, потом на три, на четыре, на пять дней… А топор всё поднимался и опускался. Пээтер даже начал посвистывать.
Наконец мальчик разогнул спину, потянулся и начал укладывать пахнущие смолой сосновые поленья в мешок.
«Сейчас затоплю плиту. Потом сяду за уроки, — решил он про себя. — Сделаю побыстрее. Приведу домой Вийве. А потом послушаю радио. Сегодня опять будут транслировать песни мужского хора. Уж на этот раз я не прозеваю».
Таща мешок с дровами вверх по лестнице, Пээтер вспомнил, как Вильма принесла ему забытый в школе портфель.
И настроение мальчика стало ещё лучше.
Глава 11. Ещё одна новость
Сумрак, словно пушистый тёмно-серый платок укутал аллеи парка. Платок этот прорывали лишь вершины деревьев, тянувшиеся к ещё светлому небу. Но у подножия деревьев и между кустами одержала победу тьма. Там всё — трава, цветы, скамейки — постепенно сливалось в сплошную чёрную массу.
На улице, огибавшей парк, вспыхнули окна домов — словно глаза. Глаза эти были разных оттенков: желтоватые, голубоватые, красноватые. Некоторые из них едва светились, точно боялись привлечь к себе внимание. Освещённых окон становилось всё больше и больше. Вскоре они образовали вокруг парка, погрузившегося во мрак, неровную линию огней.
Дома́ смотрели на парк равнодушно, словно в такой поздний час там уже не могло происходить ничего интересного.
Но так ли это?
Представим себе, будто мы видим в темноте ничуть не хуже, чем при дневном свете. Что же в таком случае мы заметили бы сегодня вечером в парке?
На дорожках появляются дети. Их довольно много. Может быть, дюжина, а может быть, и больше. Они торопливо перебегают от дерева к дереву, от кустика к кустику.
Вспыхивают синеватые круги карманных фонарей. Раздаётся стук, приглушённый говор…
Среди детей находится кто-то высокий. По-видимому, он за старшего: показывает что-то рукой, достаёт что-то из ящичка, который у него под мышкой.
Смотрите-ка: два мальчика идут в нашу сторону. Подходят к одному из кустов.
Понаблюдаем, что они станут делать.
Первый втыкает в землю палочку, на которой закреплена выкрашенная в белый цвет дощечка с какой-то надписью. Второй осторожно ударяет молотком: тук-тук-тук. Палочка входит глубоко в землю.
— Достаточно, — шепчет тот, кто стучал молотком.
Вспыхивает фонарик. Снопик света вырывает из темноты белую дощечку. Теперь мы тоже видим, что на ней написано: название куста на эстонском языке. Ниже, в скобках, по-латыни.
А чем заняты ребята поодаль, возле деревьев?
Попытаемся выяснить.
Здесь тоже действуют двое. На этот раз девочка и мальчик.
— Это тутовое дерево. Отыщи.
Свет от фонарика скользит по рукам девочки. В руках у неё точно такие же дощечки, какие мы уже видели у тех, кто возился возле куста.
— Есть!
Опять слышится: тук-тук-тук…
И вот уже колышек с дощечкой вбит в землю возле дерева. На белом фоне — чёрные буквы:
Тутовое дерево
/Moris/
Девочка отступает на шаг назад, оглядывается. Где же дорожка? Вот она.
Девочка вновь подходит к дощечке и слегка её поворачивает. Теперь надпись будет хорошо видна прохожим.