Словно собираясь пуститься наутёк, Вальтер отступил ещё на один шаг. Но Гуннар сразу же шагнул следом за ним, — в каждой руке он держал по палке.
— За что ты избил Пээтера?
Вальтер вновь сделал шаг назад. И Гуннар снова шагнул вперёд.
— Так разве я… Парни Казе. Я удерживал их. Я не ударял. Ни разу. Честное слово!
До чего противно было на него смотреть! Как метался из стороны в сторону его взгляд, останавливаясь то на Гуннаре, то на Урве Таммик, то на Калью! Какое приниженное и плаксивое выражение появилось у Вальтера на лице! С какой готовностью сваливал он вину на своих приятелей!
— Вальтер! Не ври!
В голосе Урве Таммик слышалась угроза. Казалось, старшая пионервожатая хотела предупредить его: «Не ступай на эту дорогу, — завязнешь ещё глубже».
— Я… не вру, — гнусавил Вальтер. — Это они…
— Замолчи! — вновь перебила его Урве Таммик. — На палке, которую швырнули в голову Пээтера, выжжены твои инициалы. Ты что, забыл об этом?
Старшая пионервожатая поднесла палку к лицу Вальтера. На конце рукоятки ясно выделялись буквы «ВК».
Вальтер стоял опустив руки. Ветер трепал полу его серого плаща. В воздухе кружились сорванные с деревьев листья; беспомощные, они были во власти ветра, словно подбитые птицы.
Гуннару стало до боли стыдно, что в его дружине есть такой пионер. Председатель совета дружины многое отдал бы за то, чтобы все происшедшее оказалось лишь дурным сном. Но — чудес на свете не бывает.
И Гуннар отвернулся от Вальтера, ещё раз приподнял рейки, с отвращением на них взглянул и бросил через плечо назад, в кусты.
Урве Таммик выжидательно смотрела на пионеров. Как поведут они себя дальше? Какие чувства испытывают они к Вальтеру, — жалеют его или презирают?
Она ни о чём не договаривалась с ними заранее. Здесь присутствовали председатель совета дружины, председатель совета отряда и звеньевая. Кому же, как не им, решать!
Гуннар, Калью и Вильма некоторое время стояли в задумчивости. Затем все трое, словно сговорившись, медленно направились к калитке, не произнеся ни слова. Слышался только шелест осенних листьев у них под ногами.
Урве Таммик пошла следом за своими пионерами. Пионервожатая была рада, что они закончили разговор с Вальтером именно так.
Хлопнула калитка.
Вальтер остался один; он всё ещё стоял среди заваленного строительным мусором двора.
Через несколько дней состоялся сбор отряда.
Пионеры расселись за длинным столом, покрытым зелёной материей. У большинства лица были серьезные и решительные и лишь у некоторых — выжидательные: дескать, посмотрим сначала, что скажут другие.
Но про себя каждый рассуждал примерно так:
«Мало ли какой поступок можно совершить. Можно сделать глупость, вести себя по-дурацки. Иной раз бывает и такое, что не хочешь, да причинишь кому-нибудь неприятность. Это совсем другое дело. Это не подлость. Но использовать форму зелёных масок для того, чтобы отомстить Пээтеру, избить свою звеньевую… Бросить тень на чужое имя! А самое ужасное — мучить животных. Какая гнусность! Фу! Когда подумаешь об этом, по телу пробегает дрожь отвращения, словно ты дотронулся до чего-то омерзительного и липкого».
Учитель Норман сейчас среди своих учеников. Поглаживая рукой подбородок, он задумчиво переводит взгляд с одного на другого.
Рядом с ним, опираясь локтями о стол, сидит старшая пионервожатая.
Гуннар познакомил собравшихся с обстоятельствами дела, подчеркнул, что отряд должен сказать своё веское слово.
— Пусть сначала выскажется Пээтер! — потребовали ребята.
— Он знает больше всех!
Пээтер поднялся с места.
— Чего тут много говорить. Вальтер хотел отрубить собаке хвост. Напал на Вильму. И… и на меня тоже. Всё и так ясно. Где это видано, чтобы пионер так поступал! Взбучку хорошую ему следовало бы дать. Разговоры на него не действуют — как с гуся вода. Его ведь предупреждали.
Пээтер с грохотом пододвинул стул и сел.
Пионеры зашумели. Видали, что надумал! Взбучку! Ну и Пээтер!..
— Как будет выглядеть эта взбучка практически?
Задавая вопрос, учитель Норман наклонился вперёд, словно боялся не расслышать ответа Пээтера.
Пээтер растерянно осмотрелся. Его сунутые под стол руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Действительно, как?.. Ну и сморозил!..
Не найдя выхода из затруднительного положения, он пожал плечами.
Кто-то вскочил с места. Раздался слегка хрипловатый прерывистый голос.
Пээтер поднял голову.
Кто это? Неужели?..
Да, действительно, говорил Волли Кангур.
— Мы предупреждали. Никакого толку. Продолжает своё… Исключить! Исключить из пионерской организации. Чего доброго, нас всех начнут считать такими. Но… но Пээтер говорит глупости… Какая может быть взбучка!
Раскрасневшийся оратор опустился на стул. Было заметно, как поднимаются и опускаются плечи Волли, — он тяжело дышал от возбуждения.
Пээтер не мог отвести глаз от этих худеньких плеч. Волли удивлял и восхищал его. Вот он какой — Кангур, его товарищ по классу, товарищ по отряду, а Пээтер так долго просто не замечал его. Ни в классе, ни дома, хотя они уже около полугода соседи.
Последнее время Пээтер очень внимательно присматривался к Волли, и постепенно тот нравился ему всё больше. А это смелое выступление Волли окончательно убедило Пээтера, что Кангур — стоящий парень.
Из задумчивости Пээтера вывел голос Калью — спокойный, глуховатый, почти скорбный, как в тот раз, когда Калью говорил об аресте своего отца.
Пионеры насторожились. Калью редко говорил таким тоном.
Председатель совета отряда поднял руку и начал один за другим загибать пальцы.
— Избил товарища по классу. Издевался над собакой. Запугивал Волли. Наплевательски отнёсся к требованиям пионерской организации…
Вскоре были загнуты все пальцы и одной, и второй руки. Но перечисление позорных поступков Вальтера продолжалось.
Время от времени присутствующие смотрели в конец стола. Там, на краешке стула, сгорбившись, сидел виновник неприятного для всех разговора. С той минуты, как начался сбор, Вальтер не изменил позы. Он точно боялся сесть поудобнее, точно хотел показать всем, какой он несчастный.
Курвитс ни разу не взглянул на своих товарищей. О чём он думал? Что заставило его сидеть, не поднимая глаз, — страх? Стыд? Или притворство?
Пээтер представил себя на месте Вальтера и ясно почувствовал, что не вынес бы такого осуждения.
Вдруг голос Калью изменился. Казалось, мальчик уже не в силах был сдерживаться и дал волю своему гневу.
— О чём ты в самом деле думаешь! — страстно воскликнул председатель совета отряда. — Что за человек из тебя вырастет? Быть дураком, быть трусом — это куда ни шло… Но быть подлецом — это… У меня слов не хватает. Страшнее уже ничего не придумаешь. Никто не захочет стоять рядом с тобой, считать тебя своим товарищем. Потому что в один прекрасный день ты его подведёшь… А разве с тобой мало говорили? Но всё без толку. Как ты мне всегда отвечал? «Не разоряйся! Какое кому дело до моих поступков!» Вот они, твои слова.
— Скоро пойдём на завод работать, — продолжал он. — Через три — четыре года. Встанем у станков. А ты занимаешься тем, что топишь мух в чернильнице…
Калью умолк так же внезапно, как и заговорил. Щёки его пылали. Нервы были напряжены до предела. Он понимал, что надо ещё многое сказать, чтобы Вальтер… чтобы все поняли, как отвратительна подлость. Но Калью не находил слов. Не знал, как выразить переполнявшие его чувства.
И он тяжело опустился на стул.
Ребята затаили дыхание. Надолго запомнят они этот момент. В особенности восклицание Калью: «Что за человек из тебя вырастет?»
Ведь каждый член отряда чувствовал: вопрос этот обращён не только к Вальтеру.
С места поднимается старшая пионервожатая.
— Волли Кангур предлагает исключить Вальтера из рядов пионерской организации. Есть другие предложения?
Молчание.
— Хорошо. Тогда проголосуем. Кто за то, чтобы исключить?
Отряд должен вынести приговор. Да или нет.
Руки поднимаются: одни сразу, другие медленно, третьи — лишь после того, как Калью начинает подсчитывать голоса.
Вальтер боится шевельнуться. Даже глаза его перестают бегать.
Калью считает:
— Один, два, три, четыре.
Затем, махнув рукой, говорит:
— Чего тут считать! Единогласно. Руки подняли все.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
— Вальтер Курвитс! Встань!
Решение отряда — закон. Калью снимает с шеи Вальтера красный галстук.
Вальтер стоит в конце стола. Он больше не пионер. Он больше не товарищ по отряду. Теперь он всего лишь одноклассник.
— Можешь идти! — Старшая пионервожатая указывает на дверь.
— И помни, Вальтер, все ошибки можно исправить. Как в тетради, так и… в своём сердце, — говорит учитель Норман.
Бывает ли у преподавателя более грустная минута, чем та, когда осуждают его ученика? Вряд ли. Не удивительно, что в глазах Аугуста Нормана появляется какой-то странный блеск.
Тяжело ступая, пересекает Вальтер комнату. Вслед ему никто не смотрит. Нет. Это было бы чересчур больно. Терять товарища всегда нелегко.
Звук шагов уходящего глухо раздаётся в комнате.
Внезапно шаги замирают.
Все поднимают головы.
Вальтер стоит держась за ручку двери. Он оборачивается и обиженно бормочет:
— А парни Казе?.. Ведь они тоже пионеры…
Волли не выдерживает:
— Вон!
Вальтер скрывается за дверью.
Отряд молчит. Всем становится ещё тяжелее. Тяжело и стыдно за одноклассника.
По-видимому, для того, чтобы исправить свои ошибки, Вальтеру понадобится немало времени.
Глава 15. В кинотеатре
В зале постепенно гаснет свет. Зрители делают последние приготовления: один ищет очки, второй торопливо шелестит конфетной обёрткой, третий хочет напоследок шепнуть на ухо соседу что-то важное.
На стенах ещё тускло светятся продолговатые, похожие на трубки лампы. Понемногу меркнут и они. Вскоре в погружённом во мрак зале, точно глаза циклопов, остаются гореть только кроваво-красные сигнальные лампочки над дверьми.