Зелёный Луг — страница 7 из 10

— Но не разваливается! — посмеивался Томаш, ука­зывая на новую хату.

Бесед вокруг письма было много. Чернушевич посо­ветовался со Стефаном. Тот сказал, что письмо не приказ: можно выполнить, а можно и обойти. Конечно, осень была сухая, снегу потом выпало мало, влаги недоста­точно, но что-то не верится, что какими-то еловыми ла­пами можно задержать весенние воды. На этот раз Стефан ничего определенного не посоветовал, но Черну­шевич решил, что письмо можно подшить в дело, а са­мому заняться электростанцией. Все было готово, уже ставили столбы, оставалась только проводка. И тут опять выручил тесть. Однажды он запряг коня и куда-то по­ехал. Вечером привез две большие катушки полевого ка­беля.

— Откуда? — обрадовался Юрка.

— Трофейный! — сказал тесть почти серьезно.

Из местечка приехал монтер, сначала не хотел делать проводку из этого провода, но потом смягчился.

Когда Федор пришел в хату Шершней, проводку уже закончили. Стефан крутил в пальцах новенький патрон, висевший над столом на красном проводе. Монтер сидел на лавке рядом с Чернушевичем, и тот оживленно рас­сказывал:

— В конюшне лампочка, коровник тоже освещен! Мо­лочная электрифицирована! И все от маленького движка.

Федор догадался, о чем идет беседа, но все же спро­сил:

— Где это такое?

— В Германии видел.

— Да!

Агата подвинула Федору табуретку.

— Завтра в вашей хате начнем. В воскресенье из района привезут провод, тогда сделаем внешнюю провод­ку, и все будет готово. Жаль, что клуба нет.

— Жаль. Хоть бы избу-читальню иметь на первый случай, — сказал Федор. — Надо построить хоть один дом, чтобы и правление в нем было и изба-читальня.

— Будем строить! — уверенно сказал Чернушевич.

— Но есть более неотложные дела. Районный отдел предупреждает, что весна будет сухая.

— Ты про это письмо? Хозяева говорят — глупость.

Федор взглянул на Стефана, тот не выпускал из рук патрона и посмеивался.

— Что говорят — это неважно. Государство много де­лает такого, что старым людям кажется ненужным и уди­вительным. Каналы строят, моря, новые растения выра­щивают.

— Я это знаю, сержант.

Может, и не хотел прерывать его, но Стефанова улыб­ка заставила.

— Думаю, что надо сделать то, что предлагают в письме.

— Чтобы только людей занять, — заметил Стефан. Выпустил из рук патрон, и тот закачался. — Все это глу­пость! Может, для какой страны это и хорошо, а у нас засухи никогда не было.

— Но может быть!

— Кто знает, что будет. Природа свои законы пра­вит.

— А люди свои.

Из беседы ничего не вышло. Федор даже рассердился, что Чернушевич больше молчал, а все время отвечал ему Стефан. Федор наконец простился, решив отложить бе­седу до следующего раза. Он попросил, чтобы из района прислали лектора. Лекция на тему, как человек управляет природой, состоялась в переполненной Ганниной хате. Слушали ее очень внимательно, потому что лектор гово­рил об очень интересных вещах. О том, как волей боль­шевиков переделывается человек, как этот человек-титан переделывает природу, заставляя ее быть послушной, о том, как за Полярный круг пришли яблони, как сухие пустыни ожили от воды, которая пришла по каналам, как по маленьким рекам пошли океанские пароходы, как вспыхнуло в медвежьих углах электричество. Под конец пришел в хату и Чернушевич. Сначала он разглядывал людей, думал о своем, а потом и его увлек лектор. После лекция Федор пересказал содержание письма и предло­жил организовать бригаду для работы по снегозадержа­нию. Но тут поднялась Галя Кравченко, комсомолка, и сказала, что несколько юношей и девушек хотят органи­зовать постоянную бригаду и эта бригада проведет ра­боты по снегозадержанию, все полевые работы, сев, будет присматривать за яровыми, только пусть правление за­крепит за бригадой определенные участки.

— Молодухи! — чуть с юмором вскрикнула Катери­на.— Девчата, видно, нас и за работников не считают?! Председатель, я тоже хочу в молодую бригаду!

— Ты, Катерина, старших собери, — тихо подсказа­ла Ганна, но ее услышали.

Так от разговора про каналы, океанские корабли, про чудеса науки и техники беседа перешла к насущным бы товым вопросам жизни Зеленого Луга, и в хате стало го­рячо, шумно. Рядом с Федором уже стоял Чернушевич и отвечал на вопросы. Хорошо, что учитель догадался от­вести к себе приезжего лектора, а то, чего доброго, остал­ся бы гость без ужина. Наконец оформили две женские бригады, и народ с шумом высыпал из хаты. Федор и Чернушевич остались одни. Председатель повел черным глазом на парня.

— Ты — неутомимый! — хрипло сказал он.

Федор пошел и открыл двери. В хате было накурено, белым клубом в нее ворвался морозный воздух.

— Надо прислушиваться к людям, — сказал секретарь парторганизации, — к передовым людям. Мы с тобой коммунисты, и наше дело возглавлять движение масс, на­правлять его в нужное русло.

— Я, по-твоему, не обращаю внимания на людей? Оторвался от масс?

Федор несколько минут молчал, поглядывая на Чернушевича, тот стоял в расстегнутом полушубке, в кителе с орденами и медалями. На плечах еще заметны были по­лоски от погон.

— Нет, товарищ лейтенант, я этого не сказал. Однако ты слушаешься таких людей, которые не очень любят новое, советское.

— Например?

Покрасневшие щеки Федора будто от упрямого взгля­да Юрки начали бледнеть, а глаза вместе с тем темнеть. И вдруг в глубине этих всегда открытых, а сейчас по­чему-то суженных глаз блеснул огонек.

— Например? Ты очень хочешь, чтобы я назвал фа­милию? Пожалуйста! Хотя бы Шершня.

Руку, которой Чернушевич опирался о стол, свело в кулак. Им бы стукнуть по столу, но сдержался.

— Это мой тесть, родня... Да откуда ты наконец взялся такой? Коммунист!

Федор уже успокоился. Он прикрыл двери. Хорошо, что мать задержалась на улице.

— Откуда взялся? Биографию? — Он весело засмеял­ся, по-мальчишески, молодо. — Родился в Зеленом Луге, знаю тут каждого... Учился, потом на войну ушел. И вот там, перед одной атакой, приняли меня в партию. Вопро­сов нет, товарищ лейтенант?

Чернушевич сел.

— Ты пьян или одурел...

— Нет не одурел,— Федор опустился рядом. — Я ува­жаю тебя как старшего и по годам, и по званию, и по стажу. Однако я сказал то, что думаю. Тебе кажется, что это письмо мелочь, но вся наша жизнь состоит из та­ких мелочей.

Он повторил слова Харченко, но мысли об этом даже не возникало — слова были его собственные.

— Из мелочей складывается целое. Вот теперь у нас есть две бригады. Весна покажет, как соревнование по­высит дисциплину, какой это даст эффект. Наше же хо­зяйство запущено, сколько земли дерном покрылось за годы оккупации. Даже если прогноз райотдела и не то­чен, этой работой мы не ухудшим, а улучшим дело...

— Почему не побеседовать об этом со мной? — пре­рвал его председатель. — Ты думаешь — я против? Удиви­тельный человек! Я просто не успеваю.

Федор сказал, что Чернушевич чересчур увлекся элек­тростанцией, мельницей.

— Это плохо?

— Нет, не плохо. Но кроме этого есть тысяча других, более срочных нужд.

Чернушевич наконец пожаловался, что у него не хва­тает на все времени, что до многого не доходят руки. Когда пришла Ганна, они уже спокойно беседовали ме­жду собой, и она никогда бы не догадалась, что за не­сколько минут перед этим они готовы были оскорбить друг друга. Вместе обсудили, кого назначить счетоводом. Чер­нушевич намекнул на Шершня. Красуцкий на это за­метил:

— Пусть работает. Лучше руководить им, чем он бу­дет руководить нами.

9

В конце марта подули ветры и снег начал исчезать. Припекло солнце, хлынула вода — весна началась дружно. У Томаша было много работы: шла очистка семян, часть их надо было обменять на сортовые, самому ездить в район на базу. Одним словом, встречался он с женой только поздно ночью, но, несмотря на это, Катерина за­брасывала его новостями, как пулями. Шутка ли — Кате­рина была бригадиром полеводческой бригады, в нее вхо­дили пожилые женщины, они соревновались с девушками. Бригада Кравченко выполнила весь цикл работ по задер­жанию снега, и теперь все видели, что под хвойными ветвями снег на участках бригады задержался значи­тельно дольше, чем везде. Однако это еще ничего не зна­чит! Катерина поглядывала то на небо, то на реку, брала мокрую бурую землю на ладонь, растирала ее пальцами. Она убеждала, что скоро надо сеять, как только тронется река. И вот лед тронулся, буйная весенняя вода взорвала его, закружилась возле новой мельницы, все ходили смо­треть, как она работает, и установили: хорошо! Наконец закончили проводку, и как-то вдруг хаты осветились элек­тричеством. Беда вот только, что не было механика, и Чернушевичу пришлось наспех учить парня, а пока тот осмелится работать самостоятельно — самому приходилось много времени тратить возле двигателя. Катерина была вне себя: мы засеем, а у них еще снег? Как же они, Томашок, по снегу сеять будут? Сплывет.

— Дай мне святой покой, Катерина, — отмахивался Томаш. — И зачем ты ввязалась в это дело?

— Как зачем? — злилась Катерина. — Тебе можно было председателем быть, а мне и бригадиром нельзя?

Томаш хотел напомнить, что тогда, когда он был вре­менным председателем, она его упрекала, а он на это не обращал внимания.

На участках бригады Катерины начали сев. Томаш отпустил семена, а когда жена сказала: «Ты там получше дай!» — он на нее поглядел так, что она замолчала. В конце дня в амбар пришла Галя Кравченко. В корот­ком ватнике, в полинявшем платке, тоненькая, с пух­лыми, как у ребенка, губами. Пришла и села на сусек.

— За семенами?

— Нет, дядя Томаш, за советом. Сеять или не сеять? У нас и снег и мокро очень! Говорят, сплывут семена.

Томаш взглянул на нее. Грустное лицо, синие глаза, мутные, от слез, что ли? С ума сошли! Старая кипит, как котел, а эта плачет, будто по любимому. Но сердце у То­маша мягкое. Он сел рядом с Галей.

— Посеете, не грусти.

Галя доверчиво заспешила: