Зелёный Луг — страница 8 из 10

— Федор говорит, чтобы сеяли. Он и книжку пока­зывал, в одном колхозе сеяли по сплошному снегу, а я боюсь...

— Если Федор говорит, слушайся. Он парень дело­вой. Присылай завтра за семенами.

— Правда? — встрепенулась она, как птица. — Не ждать, сеять?

— Сеять!

И, уже отходя, Галя остановилась возле ворот и тихо сказала:

— Дядя Томаш, Агата из нашей бригады ушла... к Катерине! Это же такой подрыв!

— Управитесь и без нее!

А на следующий день, закрыв амбар, Томаш сам по­шел с сеялкой на участок Кравченко. На мокрой пахоте большими пятнами белел снег, а над землей пылилась снежная крупа. Напившись из кувшина холодной сыво­ротки, Томаш полил немного на ладонь и вытер лицо.

— Через ночь от этого снега не останется и следа. Ветер сухой!

Черные леса окутались еле заметным синим дымком. Теряя перья, прогуливались по полю худые галки. А за кочками гремела река, выплескиваясь из берегов. Весна бушевала в сердце. А Чернушевичу весна принесла не­предвиденную трудность: открылась на ноге рана. Он ни­кому об этом не говорил, ибо считал, что болеть в такую горячую пору невозможно, по-прежнему вместе с Красуцким бывал на всех участках. Чернушевич настоял, чтобы на Первое мая заложить первый венец клуба, и сам стал его рубить. Отрывать от сева мужчин было нельзя, про­тив этого выступил Федор, но упрямый Чернушевич вы­тягивал из конторы Шершня, и хоть по два часа они во­зились на строительстве. Потом Шершень бежал состав­лять сводку, а Чернушевич усталый падал на кровать: болела нога. Однажды он отмахнулся от тестя:

— Ну вас... подпишите за меня.

Тот сказал: порядок.

Агата догадалась, что Юрка болен. Перед ее настой­чивостью трудно было устоять, и она сделала ему пере­вязку. Нога сильно болела. Чернушевич сказал:

— Федору надо сказать, что я болен.

— Он в районе. Не беспокойся, Юрочка, отец все сделает.

— А где отец?

— На картошке.

Ну, значит, управились хорошо! Ежедневно район требовал точных сводок о ходе сева, государство непре­рывно осуществляло контроль. Каждое звено большого хозяйства должно было работать бесперебойно, так как стране надо было залечивать нанесенные войной раны. Томашиха бралась даже ворожить, чье просо будет лучше.

— Всё против них. Сеяли в снег — раз, в воскресенье работали — два. Агата из их бригады ушла — три!

И, приступая к Томашу, недоверчиво выпытывала:

— Разве ты только лучшие семена им дал?

— Дай святой покой! — отмахивался Томаш.

В правлении задавал тон Шершень. Счетовод, тесть председателя, он держался тут хозяином, но без гонора прислушивался к мужчинам, а свое счетоводное хозяй­ство вел образцово, каждый мог получить справку о на­численных трудоднях быстро и точно. Наконец он разре­шил мужчинам взять лошадей и запахать свои приуса­дебные участки. Сам тоже облюбовал участок целины, вспахал и засеял его картошкой. Когда Никифор спросил: «Кому?» — Стефан уклонился от прямого ответа: «Осенью будет видно...»

Федор, возвращаясь из местечка, куда ездил по по­воду пенсии, был удивлен тишиной, которая царила в поле. Неужели управились? Теплый майский день, уже невидимые жаворонки звенят в голубом небе. Недоумение охватило еще сильнее, когда он увидел на своем огороде работавших девушек из бригады Кравченко.

— Конечно, я могу только благодарить за помощь, но неужели вы управились в колхозе? Сегодня же среда!

— Стефан всем разрешил работать, — сказала Га­ля. — Уже второй день на себя работают.

Федор направился в правление. На пороге его встре­тила Катерина, поздоровалась. Шершня не было. На стене висел большой щит: против каждой фамилии колхозника значилось количество отработанных дней. Внизу щита стояли цифры засеянного по культурам. Федор не мог не отметить хорошего порядка во всем этом. Он сел за стол, вынул из кармана блокнот и начал что-то подсчитывать. Независимо от сводок, которые поступали в правление, Федор ежедневно вел записи засеянной площади на участках, которые соревновались между собой. Цифры эти помогали ему вести в бригадах беседы, показывать, кто идет впереди. Получались расхождения записей в блокноте с выведенными на стене данными. Возможно, эта разница — семнадцать гектаров — образовалась в по­следние два-три дня, прошедшие со времени последней записи. Но разница могла быть в два-три гектара, а не в семнадцать. Сомнение овладело Федором, он еще раз проверил свои записи. На этот раз совсем запутался: одной рукой было неловко работать. Начал в третий раз.

И тут вошел Стефан.

— Почему в будний день остановилась работа?

— Работа идет, людям надо же управиться с огоро­дами, — спокойно ответил Стефан.

— Это постановление правления?

Тот молчал. На лице была улыбка, неопределенная — не то издевается человек, не то шутит.

— Или, может, разрешение Чернушевича? Чтобы снять всех с работы, нужно постановление правления.

— Людям надо сеять.

— Безусловно! Но это делается не так, авралом. Это надо делать так, чтобы не останавливалась работа в кол­хозе. Я вас спрашиваю: Чернушевич разрешил?

— Вот прицепился! — вышел из равновесия Сте­фан.—Конечно, разрешил. Правление собирать — волокита.

— Волокита? Наконец, есть парторганизация, со мной надо согласовывать. Отмените распоряжение, а я догово­рюсь с Чернушевичем; пока он болен, я буду руководить работами.

Они помолчали. В окно Красуцкий видел: идут девушки, впереди тоненькая Галя Кравченко, уже без привычного ватника, но в той же полинявшей косынке, маленькая, как девочка. Они ему сочувствуют, безрукий! Ничего не сделаешь! Иного чувства, видно, и не вызовешь — кому нужен калека? Противные мысли... Отогнать их! Как надоедливую муху!

— У нас не выполнен план сева, а вы отрываете и людей и тягло...

— У нас засеяно все.

— А семнадцать гектаров? По моим данным, не хва­тает семнадцати гектаров.

Стефан взглянул на него. На минуту улыбка исчезла. Но сразу же заиграла на лице снова. Он поднялся и по­дошел к стене, на которой висела доска показателей. Стоял перед нею — осанистый, статный, крепкий человек, с крутой шеей; его короткопалая, растопыренная рука лежала на цифрах доски.

— У тебя ошибка.

Это было сказано безоговорочно, твердо, уверенно.

— Возможно, — сказал Федор. — Сверимся. — Моло­дость доверчива. — Но сейчас я пойду к председателю.

Чернушевич очень взволновался, услышав все это, со­брался даже в правление, но Агата перехватила его.

— Отец придет, тогда разберетесь. Ты даже не обедал.

И когда Красуцкий ушел из хаты, Агата подала обед и чарку водки.

— Дорогой мой Юрочка... Береги себя.

Когда он проснулся, было тихо — все ушли из хаты. Открыл глаза. Заходило солнце. Его багряные лучи ле­жали на полу. И вдруг Чернушевич увидел: Альжбета, большая, массивная, и какая-то маленькая, как гриб ли­сичка, старуха стоят в трех шагах от кровати и, о чем-то перешептываясь, кивают — согласно, как-то механически. Он поднялся на локте.

— Что это вы делаете?

Шух — и бабушки нет; с минуту Альжбета неуклюже потопталась возле двери и тоже выбежала. А вместо них на пороге улыбалась обаятельная Агата.

— Юрочка родненький... Это поможет... Нога бы­стрее заживет... Не принимай всерьез... От этого не ста­нет хуже...

Он сел. Возмущение, стыд, удивление и омерзение — что преобладало?

— Как же не принимать всерьез? Не станет хуже? Ты забыла, что я член партии, что я... солдат?

Нет, он не слышал боли, когда быстро пробежал хату, подворье и оказался возле реки.

Потемнело.

И вдруг в темных кочках за рекой тихо свистнуло, свист рассыпался колокольчиками... Будто оборвалась нить и красивые бусинки покатились по металлическому полу, и оттого возник наплыв чарующих звуков...

Соловей!

А в глазах: пепел городов, деревень, трупы, много тру­пов... Дым над миром, и дым на душе... Как же он обойдется без Агаты?

10

Поля зазеленели. На участках Кравченко дружно под­нялось просо. На участках второй бригады просо всхо­дило слабо, но наконец и здесь поле покрылось всходами. То же самое было и с яровыми. Разница в росте проса, однако, была долго заметна. В сухой земле зерна мед­ленно отходили. Там, где оказалось больше влаги, всходы были дружные.

— Когда уберем, увидим. Осень покажет.

Под самую крышу поднялся сруб избы-читальни. Чернушевич проводил тут целые дни, настойчиво орудуя топором. Наконец он добился того, о чем беспокоился все время: слаженно и хорошо работали бригады, не надо было подгонять людей. Он мог теперь отдаться любимому делу. И тут всплыла новая неприятность. Началось все с Федора.

— Мы обманули государство на семнадцать гектаров.

«Карьерист или враг? — мелькнула у Чернушевича мысль. — Хочет свалить меня и все прибрать к рукам». Было очень неприятно от такой мысли, но к ней Юрка возвращался все чаще и все настойчивее.

— Этого не может быть! — сказал он грубо, резко. — Ты всюду видишь недостатки, обман... Это не моя ошибка, а твоя.

— Нет! Теперь уверен.

Мысль о том, что в район дали неправильные сводки, не покидала Федора с того времени, как он разговаривал со счетоводом. Но уверенность, с которой отвечал Стефан, исключительная аккуратность его делопроизводства заро­дили у Федора сомнения в своей правоте, он отступил, но не сдался.

Однажды он зашел к Кравченко. Девушка сидела над грудой газетных вырезок.

— Что это у тебя?

Чуть смущенное лицо Гали густо покраснело, и она мгновенно прикрыла рукой вырезки.

— Так себе... Старые заметки из газет... — Потом, взглянув на Федора, вдруг почувствовала, что он пони­мает ее. — Как прочту о рекордной выработке жней, спрячу заметку. Вот и подобрала материал. Ты погляди, десять тысяч снопов вяжут! Мне так хочется, Федорка, этот опыт использовать и у нас. А на поле все так мед­ленно растет.

Последнее она сказала так искренне и непосред­ственно, что Федор не удержался от улыбки. Хоть и моло­дая, а в партию ей пора... И он доверительно рассказал ей о своих сомнениях. Галя сначала испугалась: как можно обманывать государство? Потом возмутилась. Но возмущение вылилось на Агату, за то, что оставила их бригаду. Что отец, что дочь — одно племя. Однако Федор её успокоил и попросил помочь перемерить посевы. С тремя комсомолками из своей бригады в выходные дни Кравченко произвела обмер своих посевов. Никто в Зеленом Луге не обратил на это внимания. Привыкли к тому, что Галя со своими девушками чуть не ночует на участке. И прополка и подкормка... Теперь в Федоровых руках были безусловные доказательства того, что расчет его верен. Было засеяно на 16,33 гектара меньше, чем по сводкам.