Вот и озеро Кошкуль. Тихо шумят прибрежные тростники. От воды поднимается редкий туман и относимый ветром уплывает в сторону. Берег покрыт кочками и густой жёсткой травой. Подоткнув полы плаща, прыгаю с кочки на кочку, пробираюсь к маленькому острову. Там у меня стоит не заметный для постороннего глаза скрадок из веток и тростника. Люкс шлепает по воде где-то за тростниками. Переход по кочкам требует сноровки, поскользнёшься — примешь холодную ванну, а в ином месте и вообще не выберешься без посторонней помощи.
Найти скрадок на маленьком острове помогают метки — завязанные узлом стебли тростника. В скрадке сухо и уютно, есть небольшая железная печка, из душистого сена устроена постель. Здесь я иногда остаюсь на ночь. Несколько отверстий в стенках скрадка — по бокам и впереди — служат и бойницами, и окнами. Перед островком широкое плёсо, на него часто опускаются утиные стайки.
Вынимаю из чехла ружьё, заряжаю и кладу перед собой открытую коробку с патронами. Люкс, мой славный пёс, ложится у ног, смотрит на меня умными глазами. На охоте он ведёт себя серьёзно, знает, здесь не до шуток.
Удобно устроившись, я смотрю то в одно, то в другое отверстие скрадка. На воде покачиваются утиные чучела: несколько хохлатых чернетей и красноголовых нырков. Чуть поодаль плавают чучела кряковых уток и три чирка.
Небо заметно светлеет, дождя уже почти нет, зато подул ровный восточный ветерок. Ходьба и утренняя свежесть давно разогнали сонливость.
Первая стайка уток, как это часто бывает на охоте, появляется внезапно. Она летит из-за противоположных тростников и сворачивает влево, к чучелам. Едва успеваю поднять ружьё и сделать выстрел. Ближняя птица перевёртывается в воздухе, падает в воду. Люкс смотрит на меня и, получив молчаливое разрешение, бросается за первым трофеем. Скоро он приносит в скрад крупного крякового селезня. Положив птицу, сеттер занимает своё место.
Утки сегодня летят хорошо. То и дело слышен свист крыльев: проносятся стайки кряковых, чернети, стремительно разрезая воздух, летят чирки. Завидев чучела, птицы меняют направление полета и сворачивают к моему островку.
Я доволен охотой. Шесть уток разных пород уже лежит в скраде, но Люкс ещё не закончил свою работу. Он лазает где-то в тростниках, выискивая упавших птиц. Последним собака приносит селезня-широконоску. Мельком взглянув на птицу, хочу бросить её к другим, но… что это? На правой лапке селезня поблескивает широкое кольцо, по всей вероятности, алюминиевое. На кольце выгравированы буквы, нерусские. Призываю на помощь скудные познания в немецком языке и пытаюсь разобрать слова. Ничего не получается. Охотничьим ножом пробую соскоблить присохшую кое-где грязь, но, боясь повредить буквы, тут же отказываюсь от этой затеи, хотя желание узнать, что написано на кольце, разгорается.
Собрав вещи и уложив уток в рюкзак, мы с Люксом трогаемся в обратный путь. Я думаю о кольце. Кто, когда, в какой стране окольцевал широконоску?
Птиц кольцуют во многих странах. Занимаются этим люди, изучающие жизнь пернатых — орнитологи. Научные работники наших заповедников, биологических станций и охотничьих хозяйств регулярно проводят кольцевание различных пород птиц и выпускают их на волю. А потом в Бюро кольцевания начинают поступать сообщения из разных районов страны и других государств: убита, поймана или найдена погибшей такая-то окольцованная птица, в такое-то время, в такой-то местности, номер и серия кольца такие-то. Вот и всё. Но эти сведения помогают учёным выяснить многие важные вопросы: где останавливаются на гнездование птицы, где они зимуют, какими путями летят весной и осенью и многое другое. С каждым годом птиц кольцуют всё больше и у нас, и за рубежом: десятками, сотнями тысяч. Недавно из одной статьи я узнал, что кольца «изобрёл» датчанин Мартинсон в 1899 году. Серебряными кольцами он «обручил» аистов, прилетевших на крышу его дома. Теперь кольца делают из алюминия.
…Дома я снимаю с лапки селезня кольцо, осторожно обмываю его в тёплой воде и с помощью сильной лупы начинаю изучать надпись. Аккуратно переписываю на бумагу букву за буквой. И вот что получается: «Wadarasa… 43… Dhar…». Безуспешно пытаюсь расшифровать написанное с помощью словарей и, устав от этого занятия, принимаю единственно правильное решение: письмо с кольцом надо послать в Москву, в Бюро кольцевания птиц. Там-то сумеют прочесть надпись, там опытные люди.
Проходят дни. Мы получаем письма из Троицка и Воронежа, из Самарканда, Перми, из Ленинграда и Саратова. Только Москва молчит. Что же они там? Забыли?
Каждый раз, возвращаясь с работы, я спрашиваю:
— Нет ли письма из Москвы?
— Из Москвы? Нет. Твой товарищ прислал письмо из Иркутска. Из Волгограда пришла телеграмма от брата. У них родилась дочь.
— Очень хорошо, надо её окольцевать.
— Что?! — жена делает большие глаза.
И вот однажды…
— Тебе письмо. Из Москвы!
Жена улыбается. Я бегу в комнату. На столе голубой конверт. Обратный адрес: Москва, Бюро кольцевания птиц. Вскрыть конверт, извлечь сложенный вдвое листок тонкой бумаги — дело нескольких секунд. Сажусь на первый попавшийся стул и читаю. Научный сотрудник пишет, что в Индии, в городе Дар, было окольцовано двести уток различных пород. Одна из них и попала под мой выстрел.
Большой и трудный путь проделала широконоска, прежде чем попала к нам, на Южный Урал. Тысячи километров пролетела она над просторами Индии и Советского Союза. Селезень побывал и там, где стоят чудесные пагоды, дворцы, построенные тысячи лет назад, где на многие сотни километров тянутся таинственные джунгли, населенные диковинными зверями и птицами. Летел он над полями и лесами, над городами и сёлами нашей страны, видел грандиозные стройки, огни могучих гидростанций, летел над степями, преображёнными руками советских людей в плодородные нивы…
Я достаю фотографию селезня-широконоски. Обыкновенная утка. Таких тысячи, и все они дважды в год летят с севера на юг и обратно. Некоторые из них несут на лапках легкие алюминиевые кольца. Они помогают человеку познавать природу.
С этого памятного случая я внимательно осматриваю каждую добытую на охоте птицу: не попадется ли такая, у которой на лапке заблестит маленькое колечко.
ДРУЖБА
В последние дни Люкс вёл себя загадочно. Он где-то подолгу пропадал, и я не мог понять, куда убегает пёс. Исчезновения эти чаще всего приходились на утро и послеобеденное время. Поведение собаки меня беспокоило. Я терялся в догадках и решил проследить за Люксом.
Он словно узнал об этом и несколько дней очень ловко обманывал меня. Но однажды я всё-таки подсмотрел за ним. После обеда сеттеру, как всегда, налили в чашку суп, а рядом положили большую кость с остатками мяса. Люкс быстро съел суп и, прихватив кость, вышел из кухни. Я поспешил к своему «наблюдательному пункту» — кухонному окну. Собака постояла на крыльце, оглядываясь по сторонам, словно желая убедиться, не подглядывает ли кто за ней.
«Сейчас Люкс где-нибудь в укромном месте зароет кость», — подумал я. У собак, как у лисиц и некоторых других зверей, есть привычка зарывать в землю остатки пищи — на «чёрный день». Но потом они редко находят свою кладовую, вероятно, забывают о и ей.
Люкс быстро сбежал по ступенькам крыльца и… исчез. Я тут же вышел во двор, но, к своей досаде, нигде не увидел пса. Он снова провёл меня! Целый час я ходил по соседним улицам, звал сеттера, но он не показывался. Наступал вечер, и сумерки уже окутывали дома, а собака не приходила.
После ужина я ушёл в маленькую комнату, зажёг настольную лампу и раскрыл книгу. Но читать не мог, беспокойство не покидало меня. Куда убежал Люкс? Что значат его отлучки? Вернётся ли он сегодня? Может быть, в это время его уже везут на живодёрню…
Сколько прошло времени — не знаю, но вот дверь слегка скрипнула. Что-то тёмное и гибкое бесшумно проскользнуло под стол. Конечно же, это вернулся четвероногий бродяга. Но я не подал и виду, что заметил его возвращение, продолжая читать книгу.
Люкс вёл себя под столом настолько тихо, что не увидь, как он пролез в комнату, я не догадался бы о его присутствии. Сеттер знал, что провинился и заслужил наказание, но ему не хотелось подставлять под арапник свою белую в кофейных пятнах шкуру. Хитрый пёс надеялся, что всё обойдётся мирно.
Часовая стрелка уже коснулась цифры 12, в ломе все давно улеглись спать, и установилась та особенная тишина, какая бывает только ночью. Закрыв книгу, я зевнул и тихо сказал:
— Этот противный бродяга Люкс, верно, всё ещё где-то шляется. Уж и задам я трёпку негодяю, когда он вернётся.
«Негодяй» под столом не издал ни одного звука.
— Пойду спать, — продолжал я, — видно, Люкс не вернётся. Надо как следует выпороть дрянную собаку — будет знать, как самовольно убегать из дому.
Я встал и направился к двери. Сзади послышался тихий визг. Это Люкс, не выдержав, выполз из-под стола.
— Так ты здесь, бродяга!
Сеттер на брюхе пополз ко мне, и виновато заглядывая в глаза, колотил хвостом по полу. «Виноват», — говорил весь его вид.
— А где у меня арапник?
Визг жалобный, взгляд тоскливый, хвост стучит по полу часто-часто.
— Проси прощения, негодник!
Люкс переворачивается на спину, поджимает все четыре лапы и замирает. Так он просит прощения. Ну что тут делать? Я не устоял — столько кроткой покорности было во всей его фигуре, готовность безропотно принять наказание. Примирение состоялось.
Но на другой день история повторилась. В этот раз сеттер взял большой ломоть серого хлеба и бесследно исчез! Я снова был одурачен.
Тогда я додумался: надо последить за собакой не из окна кухни, а спрятаться прямо во дворе.
Перед обедом я вышел во двор и укрылся за сараем. В доме шёл обед обычным порядком. Жена собрала всё, что осталось от обеда и выложила в миску собаки. По моей просьбе она бросила туда же одну крупную кость с мясом.
И вот на крыльце появился Люкс. В пасти он держал кость. Постояв и убедившись, что за ним никто не подсматривает, сеттер сбежал по ступенькам и скрылся… под крыльцом дома! Так вот где он прячется! Но зачем?