В конверте лежала всего‑навсего одна квитанция. Квитанция эта была выдана частной закладной конторой братьев Розенбаум в Лондоне и удостоверяла, что означенные братья приняли в заклад простые никелевые часы, под которые были выданы десять шиллингов. Квитанция была выписана на имя Гардинга. Что означала эта квитанция, Олива не могла понять.
Несомненно, Гардинг не был из породы тех людей, что вынуждены, нуждаясь в десяти шиллингах, закладывать часы. Чего ради отнес он эти часы в заклад и чего ради хранил так тщательно квитанцию? После недолгого колебания Олива положила конверт в шкатулку и заперла её, а квитанцию спрятала в укромном уголке ящика комода. Услышав стук в дверь, она захлопнула ящик и воскликнула:
— Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге показался тот самый человек, который настиг её в саду и отнес в комнату. Что‑то страшное было в его облике. Казалось, что он нетрезв.
— Не шумите, — сказал он, — не то услышит Грегори и мне несдобровать.
Она заметила, что ключ остался с наружной стороны двери, а человек даже не попытался извлечь его из замочной скважины. Затем он захлопнул за собой дверь.
— Меня зовут Бриджерс, — сказал он. — Гардинг, должно быть, говорил вам обо мне. Я Гораций Бриджерс… — и он достал из кармана небольшую черепаховую табакерку. Постучав по крышке указательным пальцем, он открыл её и протянул Оливе. Табакерка наполовину была заполнена блестящим белым порошком.
— Возьмите понюшку, — сказал он, — и все заботы улетучатся мигом.
— Благодарю вас, нет, — она недоуменно посмотрела на него. — Я не знаю, что это такое.
— «Белый ужас», «белая пыль», — прохихикал Бриджерс, — и нечто лучшее, чем «зелёная пыль». Не так ли? Как вам угодно, — продолжал он, пряча табакерку. — Вы отказываетесь от рая на земле.
Казалось, что незнакомец чего‑то боится. Он все время прислушивался к окружающему и замолкал на полуслове. Для Оливы было большим облегчением то, что он не делал никаких попыток приблизиться к ней. Несомненно, он находился под действием. какого‑то наркотика. Глаза его расширились и сверкали необычным блеском, руки, белые и подвижные, ни минуты не оставались в покое.
— Меня зовут Бриджерс, — повторил он. — И я буду брачным свидетелем Гардинга. Вам ведь известно, что здесь происходит?
— Что здесь происходит? — повторила девушка.
— Что здесь происходит? Что здесь готовится? Я попытался выжать это из Грегори, но он хранит молчание. Чего ради посылаются люди в Канаду, Америку, Австралию, Индию? Будьте милы по отношению ко мне и расскажите, в чем тут дело. Я был и в конторе. Там тысячи запечатанных конвертов и в конвертах деньги, пароходные билеты. Тысячи заполненных телеграфных бланков. Меня не проведешь. Чего ради прибегает он к помощи свихнувшихся ученых, таких, как Сперанца, Мексон, я? Почему он избегает работы с молодыми питомцами университетов?
Из того, что она услышала ей стало ясно, что для Бриджерса она была в этом доме не пленницей, а добровольной помощницей Гардинга в его начинаниях. По‑видимому, Бриджерс плохо понимал то, что происходило а этом доме.
— Я расскажу вам обо всем, после того как вы меня доставите обратно в мою квартиру, — сказала она. — Здесь я не располагаю нужными мне доказательствами.
— Вы ведь знаете, что мне нельзя отсюда отлучаться, — рассмеялся Бриджерс. — Вы ведь все знаете. Я неоднократно часами наблюдал за тем, как вы здесь работали по ночам. Вы писали, писали и писали. Без конца.
Олива поняла заблуждение Бриджерса. Гильда Гордон была примерно её роста и с фигурой, похожей на её. Бриджерс, видевший её издалека, решил, что ночной посетительницей этой комнаты была Олива.
— Чего ради вы хотели убежать? — неожиданно спросил он, но девушка сумела отвлечь его внимание от этой темы.
— Так что же вы хотите, чтобы я вам рассказала? — заговорила она. — Вам известно не меньше, чем мне.
— Мне известно далеко не все, — сказал он. — Я знаю только, что он собирается жениться на этой девушке. Когда свадьба?
— На какой девушке? — переспросила Олива.
— На Крессуелл, или Предо, или как там она зовется, — ответил Бриджерс. — Она служила в магазине, а на самом деле она…
Овладев собой, Олива спокойно спросила:
— А почему он решил жениться именно на ней? — Вы что, считаете меня дураком? — ухмыльнулся он. — Всем известно, что она с миллионным приданным.
— Миллион приданого? — в голосе девушки зазвучало неподдельное изумление.
— Ну конечно, — ответил он. — Она — наследница состояния старого Миллинборна.
Внизу послышались шаги, и Бриджерс поспешно выбежал из комнаты, оставив дверь незапертой.
Она подождала несколько мгновений и выскользнула на лестницу. Очутившись на площадке перед второй дверью, она чуть не вскрикнула от радости — Бриджерс впопыхах не закрыл выдвижные двери. Она стремительно сбежала по лестнице и очутилась в большой столовой, которая была пуста. Олива бросилась к входной двери, быстро открыла её и попала прямо в объятия Гардинга.
16
Когда в Лондоне случается какое‑нибудь особенно крупное преступление и когда внимание всего населения приковано к преступникам, а их имена на устах у каждого мужчины, каждой женщины, каждого едва научившегося говорить ребенка, то и тогда вы сможете найти в Скотленд‑Ярде отделение, в котором ничего не будет известно о случившемся. Офицеры этого отделения не будут интересоваться происшедшим преступлением, а если кто‑нибудь из них и будет осведомлен о фамилии жертвы или преступника, то это будет чистой случайностью. Это отделение Скотленд‑Ярда, до такой степени индифферентное к тому, что совершается преступным миром в пределах Соединенного королевства, занято другим делом: оно занято преступлениями, совершающимися за пределами Англии. Центр этой организации помещается на берегу Темзы, но ответвления её вы найдете и в Париже, и в управлении шефа полиции в Пекине. Это отделение очень слабо знает о том, что таит в себе преступный мир Лондона, но зато оно досконально осведомлено о действиях чикагских бандитов или о новых выступлениях какой‑нибудь тайной организации в Китае. И отделение это именуется отделением П.‑в.
Как‑то на улицах Кракова пожилой еврей поспорил с менее пожилым поляком. Спор шел об единственном объекте, достойном того, чтобы из‑за него спорили. По крайней мере, таково было суждение об этом населения этой местности. Спор шел о сравнительно мелкой сумме в 260 злотых, а когда еврея, находившегося при смерти, доставили в больницу и он дал показания, шеф краковской полиции оказался настолько поражен тем, что ему пришлось услышать, что поспешил передать показания дальше — в Вену. Вена препроводила полученный материал в Берн. В Берне глава полиции задумчиво почесал затылок и препроводил показания в Париж. Из Парижа признание старого краковского еврея направилось в Рио‑де‑Жанейро, Нью‑Йорк и Лондон.
Инспектор этого загадочного отделения Скотленд‑Ярда, ознакомившись с этими показаниями, направился к инспектору Мак‑Нортону.
— Из Кракова мы получили занятное сообщение. Я думаю, что оно окажется интересным для нашего друга Белла.
— Что именно сообщают вам? — осведомился Мак‑Нортон.
— Произошло убийство, — начал свое повествование офицер международного отделения, — и, прежде чем убитый скончался, он нацарапал завещание, в котором велел своему сыну (тот работал на международном рынке зерна) не продавать своих запасов дешевле, чем по тысяче злотых за меру. На наши деньги это составит тридцать фунтов стерлингов за меру.
— Тридцать фунтов? — изумился Мак‑Нортон. — Но это же неслыханно! Парень, должно быть, был в горячке.
— Нисколько, — ответил офицер. — Он был в Кракове весьма известным коммерсантом и во время войны делал крупные поставки провианта и фуража для правительства. Шеф Краковской полиции осведомился у него, в здравом ли он уме, и тот пояснил, что в Галиции, Венгрии и ряде других стран группа бандитов скупает все наличные запасы зерна и что он работал на эти банки. Перед смертью он пробормотал несколько невнятных слов, в которых упоминалось о каком‑то необычайном открытии — «зелёной пыли». Мак‑Нортон многозначительно свистнул. — И это все? — спросил он. — Все, — ответил офицер. — Я вспомнил, что Белл неоднократно упоминал об этой «зелёной пыли», и решил довести это до его сведения. А где Белл? — Он вчера выехал из Лондона, — ответил Мак‑Нортон.
— Вам известно, где он?
— Нет. Но, быть может, Китсон осведомлен о его местопребывании?
Китсона Мак‑Нортон застал в холле отеля. Адвокат бросился к нему навстречу.
— Вы имеете какие‑нибудь известия от Белла?
— Утром он был вместе с пастором Манном в Кингстоуне, а затем куда‑то исчез. Я говорил с тамошним полицейским инспектором, но ему ничего о нем не известно. Он знал только о том, что Белл разговаривал с пьянчужкой.
Мак‑Нортон сокрушенно покачал головой.
— Я хочу потолковать с вами об этой истории с «зелёной пылью». До сего времени Белл занимался ею на свой собственный страх и риск, пора и нам приняться за дело.
— Вы считаете, что все настолько серьезно?
— Я полагаю, что это дело международной важности, — ответил Мак‑Нортон. — Единственное, что нам пока известно, сводится к тому, что существует адский замысел разрушить снабжение всего мира хлебом и что во главе этого дела стоит Гардинг. Белл более чем кто‑либо осведомлен о происходящем, но он ограничивается смутными намеками. Я занялся выяснением прошлого Гардинга и установил, что до недавнего времени он был вполне порядочным человеком и единственное, в чем его можно было обвинить, так это в общении с подозрительными личностями. Из его ближайших сотрудников с темным прошлым пока что известны следующие лица: Мильсон — врач, в девятисотых годах осужденный за убийство, Бриджерс — американский химик, сидевший в тюрьме за контрабандную торговлю наркотиками, и, наконец, также успевший побывать в тюрьме Грегори. Мой перечень был бы неполным, если бы я не упомянул о некой девице Гильде Гордон, о которой нам вообще ничего не известно.