Конечно, в то время Орловский еще не знал настоящих фамилий партизанских командиров. Не знал, что это его старые партизанские соратники. В тех же Машуковских лесах, например, он долго искал связи с отрядом Комарова. И вот в партизанскую землянку Орловского вошел огромный, закутанный по глаза в башлык мужчина. Развернулся — да это же Василий Корж! Вот тебе и Комаров!..
«Соколы» и сам Орловский завидовали отряду Коржа. Это был боевой диверсионный отряд. «Соколы» же — отряд разведывательный. Орловскому надлежало создать конспиративную сеть во всех окрестных селах, насадить своих людей в Барановичах, Пинске, Бресте… Не рисковать понапрасну. Не увлекаться взрывами и диверсиями. Лично Орловскому как офицеру госбезопасности было также вменено в обязанность бороться с проникновением лазутчиков в партизанские отряды.
Но попробуй удержи партизана от диверсий. Только высокой дисциплиной удавалось Орловскому сдерживать своих людей. А сеть создавалась медленно, и Орловский нервничал.
Пришел в отряд Петр Савостюк из деревни Кулени, бывший боец отряда Мухи-Михальското.
— Здравствуй, командир. Принимай снова в отряд.
Как объяснишь старому солдату, что он нужнее отряду там, в Куленях?
Пришел Александр Федорович, племянник Никиты Федоровича, тоже бывшего бойца Мухи-Михальского. Принес пулемет, винтовку, гранаты… И тоже был отослан назад — сидеть, ждать особых распоряжений.
Постепенно дело налаживалось. Уже во многих селах имел Орловский своих людей, все шире раздвигал рамки действий отряда. Разведники Орловского прочно оседлали железные и шоссейные дороги, имели агентуру на железнодорожных станциях. Летели в Центр радиограммы…
И снова удивлял Орловский личной храбростью. Например, когда среди бела дня нагрянул «в гости» к сельскому старосте Татариновичу, дом которого стоял обочь села Своятичи, где был расквартирован сильный фашистский гарнизон. Не староста Татаринович, верный фашистский холуй, интересовал Орловского. У Титариновича в тот день бражничал начальник полицейского участка Николай Шетырко — человек странный, изломанный, незаурядный. Вот ведь вроде бы и служит фашистам, а идет пьяный по деревне — ругает их на чем свет стоит. Утром проспится — и снова служит, и лютует, лютует, но в этой лютости что-то от самовзбадривания, от попытки заглушить совесть, забыться…
Втроем пошли на дело: Орловский, Ивашкевич и Хусто Лопес. Вот именно — взяли и пошли. В этой неслыханной дерзости и заключался весь расчет. То есть открыто, среди бела дня вошли в хутор, только что не постучались в дом Татариновича, а распахнули дверь рывком, вбежали, направив на собутыльников оружие.
— Ну? — сказал Татаринович.
Но на него не обратили внимания. Орловский уперся своим тяжелым, немигающим взглядом в Шетырко:
— Встать! Дай посмотреть на тебя, мерзавца! Ты что же, Николай, не слышал, что партизаны объявились? Почему не идешь в отряд, почему фрицам служишь? Или ты и в самом деле продался?
Шетырко опешил от такого обращения. Встал на вытяжку, одернул френч:
— Лейтенант Красной Армии Николай Шетырко готов выполнить любое задание Родины.
Татариновича отвели в сарай и расстреляли. А Николаю Шетырко прострелили в нескольких местах гимнастерку, и он налегке, без шинели, будто спасаясь от партизан, побежал в Своятичи. Продолжать службу у фашистов, но только в пользу партизан.
Конечно, Николая еще не раз и не два перепроверили, прежде чем вплотную привлекли к работе. Однажды подослали к нему Александра Федоровича. Тот «сообщил» Шетырко, что знает, где в Машуковских лесах партизаны устроили базу. На другой же день через «почтовый ящик» Шетырко сообщил Роману: «Шорник из Куленей Александр Федорович выследил ваш отряд. Держу его в «холодной». Предлагаю казнить предателя».
Пришлось вмешаться, выручать Александра.
Николай Шетырко стал лучшим агентом отряда, выявляя каждое вновь прибывшее карательное подразделение гитлеровцев. Самого же его фашисты даже повысили по службе. Орловский, опираясь на помощь Шетырко, планировал даже поездку в Минск для приведения в силу приговора о смертной казни гаулейтера Белоруссии Вильгельма Кубэ. По разным причинам это оказалось невыполнимым.
Да, Вильгельм Кубэ… Кровавый диктатор Белоруссии. Чуть позже, всего через несколько месяцев народное возмездие свершится — палач Белоруссии гаулейтер Кубэ найдет смерть от бомбы, подложенной в его постель белорусской патриоткой.
Но это будет потом, потом… А пока — сногсшибательная новость. Сюда, в Машуковские леса, едет охотиться на кабанов… Кубэ. Да, да, Кубэ, собственной персоной. Его пригласил главный комиссар Барановичей Фридрих Фене. С ними обергруппенфюрер Фридрих Засорнас… Охрана — 50 эсэсовцев.
Связываться с Москвой времени не было. Это как раз тот случай, когда Орловский должен был принять решение самостоятельно.
Под рукой Орловского в тот момент было всего 13 партизан. 13 человек против 50 эсэсовцев…
Засаду готовили тщательно. Утром 17 февраля 1943 года партизаны зарылись в снег по бокам лесной дороги. День выдался хмурый, морозный. В такой мороз лежать в снегу и не шевелиться — воистину мучение.
Скрип санных полозьев. Облачка пара от дыхания лошадей. Двое розвальней. Охрана верхом. Едут настороженно, с автоматами наизготовку. На передних розвальнях крупнокалиберный пулемет. На вторых санях вальяжно развалился гитлеровец в медвежьем тулупе. Кубэ? Фене? Партизаны ждут сигнала Орловского. Он медлит. Видит, что эсэсовцы наготове. Все-таки 50 человек…
Орловский не подал сигнала открыть огонь. Решил дождаться возвращения «охотников». Пусть расслабятся, пусть выпьют шнапса за удачную или неудачную охоту.
Целый день провели партизаны в снегу. В седьмом часу вечера еще издали услышали пьяные возгласы. Возвращаются. Орловский напрягся, подался вперед…
И взъярился, вскипел в глухомани Машуковских лесов последний в биографии Орловского бой. Вот уж воистину — смешались в кучу кони, люди!.. Пулеметный треск, конское ржанье, душераздирающие крики испуганных эсэсовцев. Орловский видел, как тот, в медвежьей шубе, опрокинулся навзничь в санях, а возница нахлестывает, нахлестывает взбесившихся лошадей — и вот уже выбрались розвальни из вороха конских и людских тел на простор. Эх, сейчас бы хоть парочку гранат!..
Гранат не было, но были толовые шашки со взрывателями. Орловский метнул первую шашку наперерез бегу коней; они вздыбились на момент и понеслись дальше. Орловский схватил вторую шашку, широко замахнулся.
В этот момент пуля ударила в шашку, чиркнула по взрывателю… Взрыв!
Повалившись на снег, Орловский скрипел зубами от нестерпимой боли, раздирающей тело. Орловский был в сознании до самого конца боя. Победного боя!
Трупами эсэсовцев усеяна дорога. Убит Фене, убит Засорнас. Лишь двоим эсэсовцам-охранникам удалось бежать.
Гаулейтера Кубэ среди «охотников» не оказалось.
Хусто Лопес завернул тяжелораненого командира в ту самую медвежью доху, отнес на руках в розвальни…
В марте 1943 года в «Правде» появилась информация о барановичевской акции советских партизан.
Еще раньше в фашистских газетах были опубликованы некрологи Фонса и Засорнаса, подписанные Кубэ.
Примечательно, что в первой радиограмме, направленной после боя комиссаром Ивашкевичем (Миша) в Центр, ни слова не говорится об уничтожении Фенса и Засорнаса. Партизанам не до них. Все заслонило тяжелое ранение любимого командира. К тому же среди фашистов не оказалось Кубэ.
Ивашкевич радировал: «17.II группа устроила засаду на приехавших на охоту в Машуковский лес крупных немецких чиновников. Среди них должен был быть Кубэ. Во время боя в руках Романа взорвался толовый заряд. У Романа перебита правая рука и повреждена левая».
Центр откликнулся мгновенно: «Куда направлен Роман после ранения? Кто его лечит? Кто из бойцов отряда наблюдает за его лечением? Какие медикаменты нужны для лечения? Сможет ли отряд принять людей из Москвы?»
Ивашкевич — Центру: «Роман в сопровождении бойцов Яши и Лориса направлен в партизанский отряд Цыганкова… У Романа ампутирована правая рука и три пальца на левой. Операция прошла удовлетворительно. После операции Роман чувствует себя хорошо».
…Кони уже выбились из сил, а Хусто Лопес (Лорис) все погонял, погонял… Завернутый в медвежью доху, Орловский лежал в розвальнях на руках у партизана Якубовского (Яша). В отряд прибыли глубокой ночью. Хирурт Лекомцев, кончив осмотр, сказал: «Немедленная ампутация».
Но как оперировать? Ни инструментов, ни наркоза. А уже начиналась гангрена…
Лекомцев прокипятил слесарную ножовку. Вместо наркоза Орловскому дали стакан спирта.
Наступил рассвет, но в землянке давно потеряли счет времени. А уже поднялись все фашистские гарнизоны окрест. Рвались с поводков собаки, взяв четкий след…
Около восьми утра каратели вышли прямо к базе отряда «Бати», где шла трудная операция. Завязался бой. Лекомцев прервал операцию. Отряд «Бати» отходил, ведя неравный бой. И снова кони несли Орловского, который был без сознания, в глубь леса. Хусто Лопес расстрелял три автоматных диска…
Оторвались от погони и еще три часа углублялись в глухомань. Здесь, в покинутой лесной сторожке, хирург Лекомцев завершил операцию. Таким образом, в общей сложности она длилась четырнадцать часов.
А потом восемнадцать часов Орловский был без сознания. А потом тянулись долгие дни медленного выздоровления…
Орловский — Центру (23 мая 1943 года): «Выздоровел. Чувствую себя бодро. Приступил к командованию отрядом».
Выздоровел… Его правый глаз почти не видел. Правое ухо ничего не слышало. Голова раскалывалась от болей, которые теперь будут его сопровождать всю жизнь.
Дважды «Соколов» окружали каратели. В фашистских донесениях отряд Орловского теперь значился так: «Отряд Безрукого». Погиб Николай Шетырко, был ранен Хусто Лопес. «Соколы» добыли ценнейшую информацию о концентрации на станции в Барановичах эшелонов с отравляющими веществами. Опираясь на эту информацию, Советское Верховное командование предупредило фашистов об ответном возмездии, которое последует, если они применят ОВ…