— Именно?
— От недостатка знаний, друже.
Рушковский принялся оглаживать свой нос, как это делал всегда, когда решал какую-то важную проблему. Его лицо выражало понимание и горечь. Те знания, которые они получили за три года учения в Харьковском сельскохозяйственном училище, давали право называться агрономами, позволяли учить крестьян, а после многих лет практической работы — и студентов института. Но когда требовалось разобраться в сложнейших явлениях развития растений, знаний этих явно не хватало.
Конечно, образование Пустовойта и его друга с окончанием училища не прекратилось. Напротив, ощущение несоразмерности между давно задуманным и ограниченностью личных возможностей подхлестывало обоих, побуждало настойчиво пополнять знания. Не было журнальных новинок по агрономии, которые они не прочитывали и не обсуждали бы вместе. Книги позволяли Пустовойту идти в ногу с развитием идей и взглядов в агрономии. Он следил за всеми достижениями биологии, особенно селекции.
Однако не все удавалось до конца понять в этих книгах и журнальных статьях. Авторы писали для людей, уже подготовленных к восприятию сложного и сложнейшего.
Идти за разъяснениями к Носатовскому?.. Спрашивать других знакомых профессоров?.. Ни в коем случае! Сам, только сам! Это уже шло от самолюбивого характера.
Вот почему в те годы молодой агроном работал по двадцать часов в сутки; жене его и Рушковскому оставалось только удивляться столь неуемной энергии. Иначе Пустовойт не мог.
А осенью 1923 года Кубанский сельхозинститут был взволнован неожиданной вестью. Приемная комиссия получила заявление гражданина В. С. Пустовойта, пожелавшего поступить на первый курс института…
Событие из ряда вон выходящее. Человек, уже известный в кругу селекционеров, с успехом читающий курс лекций студентам, теперь сам садился на ученическую скамью.
О его решении до поры до времени не знала жена, не знал об этом и ближайший друг Серхей Рушковский.
Но когда узнали.
— Все продумано и взвешено, — сказал Пустовойт своему другу. — Убежден, что осилю два курса за год. Зато…
И он с загадочной улыбкой обнимает Рушковского.
Потом они мирно сидят, и Сергей Владимирович подсказывает другу, какие книги сгодятся, когда дело дойдет до органической химии.
Пустовойта принимают на первый курс.
Всех лекций Пустовойт, естественно, не посещал, но в дни ненастные, когда нет полевых работ, он с утра — в аудиториях, в другие же дни — только на вечерних занятиях. И неизменно с учебниками в руках, чтобы во всякую вдруг выдавшуюся свободную минуту открыть книгу, пробежать несколько страниц, законспектировать, запомнить.
Случались дни, когда Пустовойт из шести академических часов четыре проводил на положении студента, а два за кафедрой, в качестве преподавателя.
Второй и третий курсы он окончил за один год. С наступлением весны часто читал свои лекции прямо в поле. Вечернее время отдавал лабораториям. Оценки получал хорошие. «Троек не принес», — обычно говорил он жене, едва переступив порог своего дома.
В июле 1926 года Василий Степанович сдает государственный экзамен. Его квалификационные темы, называются так: «Головня и борьба с нею», «Подсолнечник и его возделывание на Кубани», «Краткий обзор работ с масличным подсолнечником за период 1912–1925 годы».
13 июля этого года он принимает поздравления от своих коллег-студентов, от профессоров.
У него на руках свидетельство об образовании.
В нем сказано:
«На основании Постановления СНК РСФСР от 8 июня 1925 года и «Положения о Государственных Квалификационных Комиссиях», гр. Пустовойту В. С. присваивается квалификация ученого агронома, что и удостоверяется подписями и приложением печати».
Через несколько дней Ученый совет Кубанского сельскохозяйственного института избрал Василия Степановича Пустовойта заведующим кафедрой генетики, селекции и семеноводства.
На этой кафедре молодой ученый работал до 1930 года. Доцент, потом профессор института. Именно к этому времени Пустовойт передает в хозяйства свои первые высокомасличные сорта подсолнечника.
Мало кому из неспециалистов приходилось видеть растения дикого подсолнечника из Центральной и Северной Америки. Он ни чуточки не похож на нынешний культурный подсолнечник. Есть формы, по размерам и внешнему виду напоминающие всем известную полевую ромашку. Шляпка — с пятикопеечную монету. Длинные лепестки — белые, кремовые или желтые. Семечки до того мелкие, что их почти невозможно различить невооруженным глазом. Есть ветвистые формы. В пазухе листьев у них на коротком коричневом стебле располагаются многочисленные шляпки в венчике желтоватых листочков. Наконец, есть формы гигантские, трехметрового роста, с лопушистыми листьями и малыми соцветьями. Существуют однолетние формы и многолетние. И у всех так мало общего с тем подсолнечником, который мы знаем!
Среди четверти миллиона цветковых растений дикий подсолнечник если и мог чем-нибудь удивить любопытное человечество, то разве что своим ярко-желтым круглым соцветием — корзинкой, которая, ко всему прочему, имела одну оригинальную особенность: с утра до вечера следовала за солнцем, поворачиваясь с востока на запад. Эта способность смотреть солнцу в лицо и в ясный день, и в облачный умиляла некоторых ботаников. Оригинальный, красивый цветок проделал в XVI веке путь из Америки в Европу, появился в Испании, а оттуда, именно как цветок, как декоративное украшение скверов, садов и оранжерей, потихоньку поплелся по всей Европе.
Новые условия жизни, а главное, сперва бессознательный отбор человеком самых интересных, самых крупных цветов, а потом и осознанное, чисто потребительское желание получить побольше приятных на вкус семечек привело к постепенному улучшению форм «гелиантуса-аннууса» — растения солнечного вращения, как окрестил подсолнечник великий ботаник Карл Линней. Кстати, растение это и народ окрестил очень похоже. У немцев оно получило название зонненблюм, у сербов — солнекруг, на Украине — соняшник, у русских — подсолнечник.
Когда растение уже с Балканского полуострова попало к нам, на Украину и юг России, в нем трудно было обнаружить первородные черты. Благодаря селекции подсолнечник стал рослым, с одной крупной шляпкой и редкими шершавыми листьями. У него теперь были более крупные масличные семена, весьма приятные на вкус.
Во второй половине XVIII века впервые в России попробовали получать масло из этих семян промышленным путем. Масло понравилось, оказалось выгодным сеять молодую культуру наряду с коноплей и льном. Вскоре подсолнечник завоевал общее признание, под него стали отводить большие площади.
В 1880 году, как свидетельствует статистика, в России сеяли ежегодно 80 тысяч десятин, к началу XX века — свыше 200 тысяч, а когда Василий Степанович Пустовойт прибыл по приглашению канцелярии наказного атамана области Войска Кубанского для работы в сельскохозяйственную школу «Круглик», что рядом с городом Екатеринодаром, подсолнечник уже сеяли по всему югу России, и площадь, занятая им, измерялась сотнями тысяч гектаров.
Тогда же, в первом десятилетии нашего века, на подсолнечник обратили внимание русские ученые. Растение очень нуждалось в помощи и поддержке прежде всего потому, что были у него страшные враги, которые резко снижали урожай семян, а в иной год и просто уничтожали его. Врагом номер один была подсолнечная моль. Гусеницы этой моли густо заселяли шляпку подсолнечника, вгрызались в семечки, и крестьянину доставались в августе только пустые корзинки, увитые тонкой и липкой паутиной. Вторым врагом новой культуры было растение-паразит, вредоносная заразиха, мельчайшие семена которой то несколько лет как бы дремали в почве, не прорастая и не давая знать о себе, то вдруг трогались в рост все сразу, десятками, сотнями тысяч на десятине, впивались в корни молодого подсолнечника и высасывали из растения жизнь. «Фиолетовая смерть» регулярно опустошала подсолнечные поля, оставляя частокол из черных, будто обугленных стеблей.
Кто мог помочь растению в борьбе с такими врагами? Только образованные, знающие специалисты. Изучением подсолнечника, поиском средств его защиты занялись прежде всего селекционеры. Они стремились также поднять урожайность новой культуры и масличность семян. Ну что это за урожай, если даже в хороший год удается взять всего 50 пудов семян с десятины при мас-личности в 25–30 процентов! Самое большое — это 8— 10 пудов масла с десятины. Урожай едва оправдывал затраченный труд.
Широкую селекцию подсолнечника в 1905–1910 годах проводил на Харьковщине профессор Борис Карлович Енкен. В Саратове, на опытной сельскохозяйственной станции, организованной известным агрономом Стебутом, подсолнечником занялась опытный селекционер Евгения Михайловна Плачек. В агрономической литературе появились сведения о работе с подсолнечником на Вейделевском опытном поле под Воронежем, на опытном поле в Омске. Вскоре распространились первые улучшенные сорта подсолнечника — «зеленка», «фуксинка», «курбанок», «серый». Семянки у них стали крупнее, но зернышко в крупной и толстой кожуре было по-прежнему маленьким. Такой подсолнечник называли грызовым. «На зубок» он действительно был хорош, но масла давал всего 10–15 пудов с десятины. Немного, если сравнивать с коноплей или льном.
Обо воем этом агроном Пустовойт знал и до 1908 года, когда еще работал в станицах Петропавловской и Темиргоевской сразу после окончания сельскохозяйственного училища. Вот там он нагляделся на подсолнечник и его беды, там впервые, должно быть, задумался над судьбой этого интересного и полезного растения.
Впрочем, в биографии Василия Степановича Пустовойта так и остался невыясненным этот очень существенный вопрос: почему он занялся подсолнечником, почему этому растению, а не пшенице, не просу, отдал он всю свою жизнь?
Мы познакомились с Пустовойтом в начале пятидесятых годов.
В то время он много разъезжал по Кубани, приехал как-то и к нам в Динскую МТС. Тогда колхозы в нашем районе начали сеять его сорта 1646 и 1813. Селекционер, естественно, хотел их видеть в полевых условиях и знать, как оценивают новые сорта агрономы-практики.