Оставшиеся ждали, что скажет раис (председатель). Он молчал. Тогда кто-нибудь не выдерживал:
— Зачем вы нас вызывали, раис?
— Вы сами знаете, — сердито отвечал он. — Хорошо работали бы — не вызвал бы!
Все так привыкли к этому, что если кто-нибудь задерживался в кабинете раиса до полуночи, понимали: дела плохи.
Советы Урунходжаев тоже иногда давал необычные. Однажды к нему пришел следователь районной прокуратуры. Принес уголовное дело. Один из колхозных шоферов, оказывается, не зная того, перевозил краденые вещи.
— Что делать с этим шофером? — спросил следователь.
— Вам нужен мой совет? — вопросом на вопрос ответил Урунходжаев.
— Очень нужен.
— Отлично, — сказал раис и, так как дело было зимой, взял папку с уголовным делом и бросил ее в печку.
— Что вы наделали! — воскликнул следователь.
— Вы же спрашивали у меня совета, — ответил раис. — Я хорошо знаю этого человека. Он случайно попал в беду. К тому же у него восемь детей, а работают только двое: он и жена. Сами его накажем, предупредим!..
Мы много ездили с Урунходжаевым по полям и фермам. Наблюдали, как тянулись к нему люди. Каждого он норовил расспросить. В зависимости от ответа поступал по-разному. Иногда говорил: «Очень хорошо». Иногда несколько раз повторял свой вопрос. Видимо, ответ его не удовлетворял. Иногда говорил, нахмурившись:
— Придете ко мне в десять часов вечера.
Одному бригадиру, показывая на нас, он сказал:
— Вот приехали из Душанбе корреспонденты проверять твою работу.
Разъяснил нам:
— Люди бывают разные. Иных ничем не проймешь, а корреспондентов боятся. — Помолчал и добавил: — Я знаю этих людей всю жизнь. Многие выросли у меня на глазах. У многих я научился уму-разуму, а многих сейчас сам учу, особенно молодых…
В своем блокноте мы записали некоторые его фразы:
«Чтобы не мучиться — надо быть дураком».
«Каждый колхоз имеет ворота. Эти ворота — бухгалтерия».
«Разница между дорогой и арыком в том, что по дороге можно идти в обе стороны, а вода бежит по арыку только в одну».
«В колхозе сотни людей хотят стать председателем, но нужен только один».
«Земля похожа на дойную корову: сколько ей дашь, столько от нее и возьмешь»..
«На соленой земле растут сладкие дыни».
«Если угостишь — колхоз не обеднеет. Если унесешь — обеднеет».
«Коробочки хлопка с этого поля, как манту, которое подают в иных столовых: лука много, мяса нет».
«Голова председателя должна быть как вычислительная машина и работать круглые сутки».
Когда эта документальная повесть вышла в свет на таджикском языке, Саидходжа Урунходжаев доживал последние дни. Он лежал не дома, не в больнице, а в колхозном саду.
— Я должен видеть поля и сады! — говорил он.
Была трудная весна. В колхозе дела не ладились. Урунходжаев знал это и, собрав последние силы, велел принести микрофон. Его просьбу выполнили, и по местному радиоузлу он обратился к колхозникам с пламенной речью. Все, кто слышал его, даже не могли подумать, что через несколько минут раиса не станет.
Врачи рассказывали:
— За всю свою тяжелую и мучительную болезнь он ни разу не пожаловался.
Сейчас его нет, но есть колхоз имени Саидходжи Урунходжаева — легендарного человека, одного из организаторов колхозного производства в Таджикистане, дважды Героя Социалистического Труда.
Глава перваяЗАПЕВ
Было, не было… Начало всех начал, запев любой песни. Было, не было, а время шло, и ветры с Могол-Тау склоняли ветви и осыпали землю цветами яблонь, и несли белые снежинки далеко до облаков.
Было ли, не было…
В один из знойных дней, когда уже три года существовала Советская власть в этих местах, на кате сидел коренастый мужчина лет тридцати в коротком халате и чустской тюбетейке. Его хорошо знали в чайхане Занбарчорсу, где всегда было полно народу и вокруг рассказчика собирались любопытные.
— Как-то собрались мы в чайхане Нурали варить плов. Один чистил лук, другой резал мясо. Я должен был варить плов, а на долю Саидходжи выпало собирать хворост. На улице шел мокрый снег. Где он мог найти сухой хворост? Для плова все уже было готово, но Саидходжа не двигался с места.
«Эй, Саидходжа, что будем делать?»
«Не беспокойтесь, дядя», — ответил Саидходжа.
Пришло время разжигать огонь. Саидходжа вышел на улицу. Там, конечно, не было ни одной сухой веточки. Он вернулся в чайхану и протянул руку к потолку. (Тут все засмеялись, потому что знали, какой рост у Саидходжи.) Поднял руку к потолку и оторвал одну рейку. Чайханщик всплеснул руками:
«Ты с ума сошел? Потолок упадет!»
Саидходжа оторвал вторую рейку.
«Есть у меня сухие дрова. Сколько хочешь сухих дров. Возьми, Саидходжа!» — воскликнул Нурали…
…На кате сидел другой человек. Он говорил:
— В чашмаи Арзана разделились на две группы и стали тянуть палку. Потом подошел Домуллоджан. Взял палку в руки, а мы восемь человек стали с другой стороны и не могли ее перетянуть.
— Кто такой Домуллоджан? — спросил один из собеседников.
— Брат Саидходжи. Ты не здешний?
— А кто такой Саидходжа?
— Сын Урунходжи, — ответили сразу несколько человек.
— Кто же из них сильнее: Саидходжа или Домуллоджан?
— Домуллоджан говорит, что его брат сильнее, а Саидходжа говорит, что его брат сильнее. А ты еще много будешь задавать вопросов?
В чайхану вошли двое, и мгновенно разговор- смолк. Наступило молчание. Все встали с мест, приложив руки к груди в знак приветствия. Едва кивнув в ответ, новые посетители направились к пруду и сели на кат.
Мы уже не первый раз упоминаем это слово, не объяснив его. Кат — это возвышение, нечто вроде суфы. Суфа — это почти то же самое, что и кат, — возвышение со спинкой для сидения, вроде квадратной кровати. На ней постелен ковер. На ковер стелется скатерть — дастархан, но об этой скатерти мы еще успеем поговорить. Словом, стелется скатерть, на нее ставится поднос, а на поднос можно ставить все, что угодно: и сласти, и фрукты, и всевозможные лепешки, и зелень с кислым молоком, и рыбу, а обычно для начала — чайник чаю с лиалой. Раз пришли в чайхану, торопиться некуда, вылей чай, потом все будет.
Итак, двое вошедших сели на кат. Один из них был кози Пошоходжа, а другой муфтий мулло Бободжан. Муфтий должен знать все мусульманские законы, ссылаясь на которые он мог определить, кто прав, а кто виноват. По его определению кози (судья) вершил суд.
Чайханщик вился мелким бесом вокруг гостей. Он отряхивал полотенцем невидимые крошки с ковра, бесконечно кланялся, не осмеливаясь при этом поднять голову.
— Завари крепкий чай, — приказал мулло Бободжан. — Плов был вкусный настолько, что я объелся.
— Зеленый чай поможет, — согласился Пошоходжа. Чайханщик поставил под кат обувь почетных посетителей и попятился к выходу. Он не слышал, о чем беседовали новые гости, а если бы услышал, то узнал бы вот что:
— Сначала пришли русские, а за ними революция, — начал Пошоходжа.
— Хоть русский, хоть мусульманин — все равно, — сказал мулло Бободжан. — Только нищие делают революцию.
— Вы правы, — согласился Пошоходжа. — А вы слышали, что натворила эта сволочь?
— Кого вы имеете в виду?
— Сына Урунходжи.
— Этого бродягу Саидходжу? Мне кое-что известно.
— Очень хорошо, что вам известно. Теперь я скажу, что мне известно. Если он попадет в руки Шарифбая, то с него живьем шкуру сдерут.
— А вы знаете, где искать Саидходжу?
— Сегодня не знаю, но завтра мои люди скажут. Тут в чайхане есть люди, которые знают, где находится этот негодяй.
— Да, быть ему без шкуры.
— Если он попадет в руки Шарифбая!..
Саидходжа поднялся по тропинке в гору Могула. На нем еще была шкура. Лучше б ее не было! Стояла такая нестерпимая жара, особенно здесь, в каменной пустыне, где солнце уже давно сожгло все травы.
Сейчас в горах можно было напиться только в Бедаге. Под сенью деревьев бил родник с ледяной водой. Небольшой родник. Отойдешь от него на два шага — и воды нет, опять пустыня. Всегда и во веки веков с того далекого времени, когда еще не было календарей, этот родник поил страждущих студеной алмазной водой.
С вершины холма Саидходжа уже видел Бедаг. Он шел к нему как в рай. Халат горел на плечах. Камни были раскалены, и жар проходил через подошвы сапог.
Он шел вниз по горной тропинке. Была не была! Пнул ногой камень, тот покатился в ущелье.
«Не так легко будет со мной справиться», — подумал Саидходжа.
Сколько там, на тропинке Бедага, может собраться людей? Ну, пятеро, а с пятерыми справиться нетрудно.
А им с ним нелегко. Легко или нелегко? Трудно — не трудно… Его друзья сейчас в чайхане Занбарчорсу готовят плов, а он должен бежать из Ходжента.
Путник на узкой тропинке думает не только о том, что ждет его впереди, а и о том, что он оставил. Вот перед ним изрезанный морщинами лоб отца. Лицо матери, на котором редко высыхают слезы, когда она видит своего непутевого сына. Может быть, в его жизни что-то и не так? Но как сделать, чтобы было так?
Конечно, его ищет мулла Шарифбай, ищут его кози Пошоходжа и мулло Бободжан. Но разве он виноват в том, что произошло?
У родника людей Шарифбая не было. Саидходжа наклонился к роднику и стал пить.
Всякий, кто посадит росток в землю, с нежностью наблюдает, как он набирает силу. Так и родители с надеждой растят своих детей. Не всегда успеешь подать руку падающему. Но родители хотят, чтобы дорога была прямая, и поэтому выбиваются из сил, и с огорчением глядят, если не по той дороге пойдет сын, а сын идет и учится жизни, падая и набивая шишки. Иначе как приобретешь мудрость жизни? Иногда она приходит поздно, а иногда…
Отец и мать Саидходжи трудно зарабатывали на хлеб.
В те годы сеяли хлопок гузу. Созревать-то он созревал, но коробочки не раскрывались. Зимой дехкане выдирали из плотной закрытой хлопковой коробочки маленький комочек волокна. Руки человека, который очищает гузу, становятся железными, потому что стенки хлопковой коробочки острые, они ранят руки.