…Когда человек бежит из родных мест, он мысленно еще дома, и, весьма вероятно, у родника в Бедаге Саидходжа мог вспомнить, кто заставил его бежать.
Он нанялся к Юлдаш-саркору, который обрабатывал землю бая Мирзобарата. Юлдаш был прирожденным хлопкоробом, как бывают прирожденные плотники, — люди, которые не только в совершенстве знают свою профессию, но и любят ее, гордятся ею.
Юлдаш-саркор понимал язык земли, солнца и воды. Таким он хотел сделать и Саидходжу. Но, проработав день-другой, его ученик стал ненадолго исчезать. Юлдаш был возмущен. Он пошел к баю. Но бай улыбнулся в ответ и кивнул головой: мол, иди, Юлдаш-саркор, я все понял. На самом деле бай понимал, что работает Саидходжа в поле или не работает, все равно приносит пользу, потому что другие его боятся.
Прошло некоторое время, и к баю снова пришел Юлдаш-саркор» На этот раз он жаловался на недостаток воды. Да, «на поле в эту пору хлопку воды нужно было больше. А где ее взять? Прежде чем попасть на землю бая Мирзобарата, арык сворачивал на поля других баев. Водой пользовались по очереди. Но тот, кто был сильнее, богаче, тот, конечно, имел воды больше и иногда на ночь перегораживал арык, забирая всю воду себе. Что скажешь такому человеку?
Правда, такого в тот год еще не случалось, но воды было мало, и Юлдаш-саркор сказал баю, что неплохо было бы Саидходже помериться с кем-нибудь силой и проследить, правильно ли распределяют воду из арыка, не ворует ли кто-нибудь ее.
Саидходжа увидел, что воровал воду Муллошариф, или, как его называли, Шариф-гафс (толстый). Во дворе Шариф-гафса был большой пруд. Он по ночам наполнял его водой, а днем лежал в этом пруду до самого вечера.
Когда подошла очередь поливать землю Мирзобарата, Саидходжа сразу же поссорился с Муллошарифом. Бай пустил воду на свою землю. Саидходжа подошел к нему и сказал, что очередь бая Мирзобарата. Но Шариф-гафс не захотел его слушать. Разговор состоялся на берегу пруда. Бай сидел в пруду, блаженно отфыркиваясь.
Саидходжа не уходил. Муллошариф поднялся и хотел ударить Саидходжу. Но тот сильно толкнул бая, и Муллошариф скрылся под водой.
Это было неслыханное оскорбление.
Вынырнув, Шариф-гафс поднял крик. Прибежали слуги? но Саидходжи и след простыл.
В тот же день люди бая Муллошарифа пришли за Саядходжой, чтобы забрать его, избить, но тот был далеко от дома. Он сидел у родника Бедаг, не зная, как поступить дальше.
За своего слугу заступился бай Мирзобарат. Об этом день спустя сообщил» Саидходже. Он вернулся в кишлак, но в тот же день поссорился с мулло Бободжаном снова из-за воды, избил его и опять ушел в горы.
Делать нечего, пришлось смириться с нравом опасного батрака бая Мирзобарата. Опасались Саидходжи многие, и поэтому некто не осмеливался задерживать воду на поля бая Мирзобарата.
Сейчас у нас могут спросить: почему же Саидходжа не давал воду простым крестьянам, почему заботился только о своем бае?
Дело простое: все земли были у баев, а дехкане работали на байских землях. Вот и все.
И не один Саидходжа думал в то время о том, почему так получается, почему все земли у баев? Об этом можно было, не стесняясь, говорить вслух — ведь шел уже третий год Советской власти. Об этом говорили и его отец, и многие издольщики, работающие на земле Мирзобарата.
Во всяком случае, природа была устроена не так, чтобы одни земли были затоплены водой, а другие страдали из-за жажды. Дехкане требовали отнять землю у баев. Но требовать, одно дело, а добиться — совсем другое. Баи были еще очень сильны, хотя время их уже- подходило к концу.
Однажды ночью Саидходжа сидел у арыка Румон неподалеку от мельницы и пил чай. Подошел мельник, пожаловался, что люди стали редко привозить пшеницу.
В этот момент вдалеке послышался конский топот, и вскоре неизвестный подскакал к мельнице. Всадник сообщил, что Саидходжу срочно вызывает чайханщик Нурали. Если тебя вызывает чайханщик Нурали, да еще ночью, то медлить не приходится. Саидходжа вскочил на коня, и вскоре Нурали встречал его в своей чайхане.
Нет, сразу ни о чем серьезном говорить не полагалось.
— Как ваше здоровье, Саидходжа? Как здоровье ваших родителей, ваших братьев?
Нурали, как всегда, был в черном халате, подпоясанном красным платком — румолом. Он ходил так зимой и летом.
— Как ваше здоровье, Саидходжа? Выпьете чаю? Сейчас поспеет плов.
Только за пловом Нурали спросил у Саидходжи:
— Вы знаете Каххара Охкулча?
— Кто не знает этого вора? Его дом на Арабоне?
— Этот человек три часа назад на этом самом месте поклялся оторвать вам голову, — сказал Нурали.
— За что? — удивился Саидходжа.
— Этого я не знаю, — сказал Нурали. — Но знаю, что Муллошариф и мулло Бободжан обещали за твою голову много денег.
Чайхана Нурали стояла на бойком месте за городом. Здесь скрещивались дороги из Коканда в Ташкент, из Самарканда в Фергану. Среди останавливающихся на ночь в чайхане были разные люди, в том числе любители легкой наживы. В эту ночь Нурали спал спокойно: его чайхана находилась под защитой Саидходжи.
Глава втораяДВЕРЬ СЧАСТЬЯ
Был месяц поста, когда правоверные мусульмане не должны брать в рот ни воды, ни пищи от восхода до заката. Все ждали, когда на крыше мечети прокричит вечернюю молитву муэдзин. В каждом доме нетерпеливо прислушивались.
Усто Рахимшеху в этот день было особенно тяжело. Весь день он провел в поисках работы и так ничего и не нашел, только деревянная торба с инструментом оттянула ему плечи.
Не успел муэдзин прокричать, как усто Рахимшех. изголодавшись за день, тоже набросился на еду. Тут кто-то резко постучал в дверь.
— Войдите, — недовольно сказал усто Рахимшех.
В комнату вошел Саидходжа. Усто Рахимшех даже поперхнулся: никогда он не видел своего племянника таким озабоченным.
— Молчи, молчи, — предупредил усто. — Дай поесть человеку, и сам поешь. А разговоры потом.
— Спасибо, дядя, я сыт.
— Как ты мог, негодник, оказаться сытым, когда не прошло и минуты, как прокричал муэдзин, разрешая прервать пост?
— Я сыт одним делом. Сыт по горло. Вернее, буду голоден всю жизнь, если вы мне не поможете… — При этом Саидходжа опустил громадный кусок лепешки в суп и затем отправил его в рот.
Усто принялся за еду, понимая, что если так будет продолжаться, то он останется голодным.
— Молчи, молчи, — повторил усто. — Больше ни одного слова. Дай поесть.
Некоторое время спустя, уже за пиалой чая, Саидходжа наконец открыл рот.
— Дядя, — сказал он, — вы всегда хотели, чтобы я занимался полезным делом…
— Начало очень интересное, — заметил усто Рахимшех, — продолжай.
— Как вы думаете, сколько стоит сушеный урюк и яблоки в Ходженте и сколько стоят в Ура-Тюбе?
— Ты думаешь, что в Ура-Тюбе дороже?
— Ого!.. Вот я и подумал, а что, если нам загрузить ишаков, привезти товар в Ура-Тюбе, а на вырученные деньги купить пшеницу или ячмень, которые в Ура-Тюбо Дешевле, чем в Ходженте? Можно хорошо заработать.
Усто Рахимшех не верил своим ушам: и это говорит Саидходжа?!
«Под большой косой может быть маленькая, — подумал усто Рахимшех. — С этим парнем надо быть начеку».
Вслух он сказал:
— Нашел время заниматься скупкой-перекупкой! Вокруг рыщут люди Холбуты. С этим головорезом шутки плохи.
— Ничего, — возразил Саидходжа. — Холбута не везде, а аллах всегда с нами. Ерунда! Я один справлюсь с пятью басмачами.
— Лучше откуси лепешку, но не мели чепуху, — рассердился дядя.
Но Саидходжа гнул свое:
— Давайте поедем вместе. Ваше дело торговать, а мое охранять вас.
— Что ты болтаешь, — вздохнул Рахимшех. — Из-за ничтожной выгоды можно отдать жизнь.
— Если вы не согласитесь, — твердо сказал Саидходжа, — то я поеду один.
Разговор продолжался долго, и жена Рахимшеха принесла уже третий чайник. Теперь дядя не возражал, говорил один Саидходжа.
Рахимшех колебался. Ему одинаково страшно было и отказаться, и согласиться. Он был без работы. Приближалась зима, чем кормить семью?
Было еще темно, когда Саидходжа вместе с усто Рахимшехом выехали из кишлака Шейбурхан. Впереди лениво шли ишаки, нагруженные мешками с урюком и яблоками.
Вскоре добрались до Ходжента. Миновав квартал Пяпджшанбе, свернули в сторону Явы и начали подниматься в горы.
Путники молчали. Усто Рахимшех боялся басмачей. Больше он ни о чем и думать не хотел. Если нападут на них — убьют, кто будет кормить семью?
Что же касается мыслей Саидходжи, то они были совсем другими.
…После того как Саидходжа опять избил мулло Бободжана, убежал из родного кишлака в горы, потом вернулся и снова что-то натворил, пришел Шарифджон Раджабов. Он передал привет от Рахимбаова.
Издалека завел разговор Раджабов. Создаются батрачкомы, комитеты бедноты. А туда выбирают баев… Очень трудно с земельной реформой. Баи просто так землю не отдадут.
Нужно было очень многое объяснять, чтобы Саидходжа хоть что-то понял. Его все удивляло, но больше всего то, что такой человек, как Шарифджон, дружески разговаривает с ним, откровенно рассказывает о бедах. Ведь говорить о бедах — представлять себя слабым.
— Видишь ли, иногда рассказывать о своих ошибках — значит считать себя сильнее врага, — заметил Шарифджон.
— Надо не только хорошо знать врага, по и разбираться в том, почему он враг, — говорил Шарифджон. — Государство паше очень молодое, по уже хорошо знает своих врагов. Например, басмачи…
Он очень многое знал о басмачах и о том, что в басмаческих шайках есть не только бандиты, но и заблуждающиеся дехкане. Таких немало. Задача — раскрыть им глаза.
Слева высокие холмы, справа Сырдарья. Дорога, сужаясь, шла в гору. Усто Рахимшех опасливо поглядывал вперед. Для нападения лучше места не найдешь. Усто Рахимшех начал молиться.
«Правильно ли я сделал, что взял с собой дядю?» — думал Саидходжа.
Несколько дней назад выверил он этот путь вместе с Шарифджоном по военной карте. Тот не один, а много раз повторял одно и то же: