— Не боишься?.. Чего тебе бояться, если даже попадешь в руки басмачей, тебе помогут твои дружки, с которыми ты неоднократно пил водку и резался в карты. Они сейчас все у Холбуты.
— Вы и это знаете? — удивился Саидходжа.
— На то мы и чекисты.
Потом долго обсуждался вопрос о попутчике.
— Попутчик должен быть обязательно. Это снимет с вас подозрение. Конечно, он не должен знать об истинной цели вашей поездки.
Спустя два дня кандидатура дяди была одобрена.
…Два человека идут по дорого вслед за ишаками, нагруженными корзинами.
Один думает: «Что, если аллах за мои прегрешения отдаст мою голову басмачам?» Этот человек робко оглядывается по сторонам, из глаз у него текут слезы.
Другой думает:
«Хорошее местечко! Почему бы из-за поворота басмачам не выскочить и не окружить наш караван? Чем скорее, тем лучше».
Вечером усто Рахимшех и его племянник остановились в кишлаке Куркат. В чайхане пахло потом и табаком. Верующие ждали голос муэдзина, чтобы начать наполнять желудок, ссохшийся после дневной голодовки. Наконец раздался этот голос, и все жадно набросились на еду.
Усто Рахимшех и Саидходжа, которым досталось место в дальнем углу, тоже приступили к трапезе.
Когда был утолен голод, люди заговорили. Заговорили об одном и том же — о басмачах. Одни рассказывали, как в Навганде басмачи зарезали двух ни в чем не повинных странников. Другие рассказывали, как несколько дней назад басмачи набросились на горный кишлак и, разграбив его, увели молодых женщин.
Саидходжа прислушивался к разговору, старался ничего не забыть.
Они благополучно прибыли в Ура-Тюбе. Но на базаре выяснилось, что, во-первых, торговцев было больше, чем покупателей, а во-вторых, цены на урюк и сушеные яблоки были совсем не такие высокие, как они предполагали. Едва наши торговцы успели подвести ишаков к базару, как их окружила толпа перекупщиков.
В конце концов Саидходжа отдал весь товар на продажу в какую-то лавку, где ему обещали не только приличный барыш, но и пшеницу, а в задаток не дали ни гроша.
— Деньги за товар полупите завтра, — обещал лавочник.
Шли дни, а «завтра» все не наступало. Терпение Саидходжи лопнуло, он набросился на лавочника, который поднял такой крик, что через минуту прибежал милиционер, находившийся на другом краю базара. Однако за эту минуту Саидходжа многое успел сделать. В отделении милиции составили акт, и Саидходжу поместили в камеру. Ночью его разбудили и привели в кабинет начальника отделения милиции. Это был строгий на вид человек.
— Вы кто такой?
— Вам известно.
— Вы тот самый Саидходжа-борец? Вы приезжали сюда несколько раз?
— Да, приезжал сюда.
— Я кое-что слышал о вас.
— Спасибо и на этом. Вы лучше разобрались бы в моем деле.
— За что вы избили лавочника?
— И это указано в протоколе. Он заслужил.
Начальник милиции усмехнулся.
— Возможно, ты и прав, но драться нельзя. Ты должен искупить вину. Сейчас полночь, во дворе стоят ишаки. Их надо довести до Ганчи, там отдать груз нужным людям и привести ишаков назад. Вернешься — ты свободен. А деньги мы отберем у лавочника и отдадим твоему дяде. Согласен?
— Согласен, — не задумываясь, ответил Саидходжа.
Спустя некоторое время Саидходжа вывел ослов, груженных мешками, за ворота милиции. Караван вез ячмень и люцерну для отряда красной конницы. Два вооруженных всадника ехали впереди каравана. Саидходжа, замыкая его, шел пешком.
Морды у ишаков были перетянуты тряпками, чтобы они не выдали себя ревом.
К полудню без происшествий достигли Ганчи.
На следующее утро Саидходжа сел на одного из ишаков, а остальных погнал впереди, думая к вечеру быть в Ура-Тюбе. Теперь он возвращался один.
Из-за холма выскочили всадники и окружили Саид-ходжу. Наконец-то он попал куда надо! Это были люди курбаши Холбуты.
Не спрашивая, как говорит пословица, цену на морковь и лук, басмачи огрели Саидходжу плетьми по спине и вместе с ишаками потащили за собой. Его приволокли в кишлак Суфи-Ориф и ввели в один из дворов.
На кате, под развесистым тутовником, сидело четверо. Один, с курчавой головой, сказал:
— Зачем его привели? Надо было стрелять на месте.
— Пусть сначала выложит свои секреты, — усмехнулся бородатый. — Где вы его задержали? — спросил он у конвоиров.
Басмачи ответили. По тому, как спрашивал бородатый и как ему отвечали, Саидходжа догадался, что это и есть курбаши.
— Как тебя зовут?
Саидходжа назвал свое имя и имя своего отца.
— Значит, ты из рода ходжей, а служишь кафирам?
— Я торговец.
— А куда и откуда ведешь своих ишаков?
— В Ура-Тюбе Красная Армия, — сказал Саидходжа. — Меня арестовал милиционер и привел в отделение. Потом вызвал большой начальник и сказал: «Проведи ослов до Ганчи, а когда вернешься, мы тебя освободим».
— Чьи это ослы?
— Ночью милиция отобрала у торговцев ишаков, и, загрузив ячменем, отправила в Ганчи. Хозяевам обещали, что, если я приведу ишаков назад, им их вернут. Торговцам обещали хорошо заплатить. Клянусь аллахом, это правда!
— Дайте ему косу воды, — прищурившись, сказал курбаши.
Принесли косу воды. Саидходжа задыхался от жажды. Курбаши видел, как пылали его сухие губы.
Хорошо, что Саидходжа вспомнил, что сейчас за месяц, — рамазан, месяц поста.
— У меня руза, — мрачно сказал Саидходжа и отвернулся от воды.
— Сволочь! — закричал курбаши. — Уж больно ты умен. Расстрелять! Это большевистский агент.
Саидходже завязали руки за спину и вывели на улицу. Курбаши приставил пистолет к его затылку.
— Если скажешь правду — останешься живым, — сказал курбаши.
— Я сказал правду.
Обжигая щеку, просвистела пуля.
— В последний раз спрашиваю: скажешь правду?
— Я сказал правду. Да поможет мне аллах!
Еще трижды Саидходжу приводили на расстрел, но он повторял свое: «Я сказал правду».
В какой-то момент Саидходжа понял, что сейчас его могут расстрелять, что Холбуте надоела эта комедия. Сейчас он разрядит пистолет ему в затылок.
Так бы, наверное, и было, если бы около курбаши не остановились два всадника. Один из них спешился и подошел к Саидходже.
— Ты меня не узнаешь?
Саидходжа внимательно посмотрел на него и с трудом разжал окровавленные губы.
— Где-то виделись…
— Где-то? В чайхане Нурали! Вместе пили арак!
— Этого человека я видел в Ура-Тюбе, — сказал другой всадник. — Его забрал милиционер.
— Развяжите его, — приказал курбаши и, усмехаясь, добавил: — Тому, что ты соблюдаешь рузу, я все-таки не верю.
Все засмеялись.
Потом они сидели во дворе богатого дома. Подали угощение. Подросток разлил водку. Вначале Саидходжа даже подумал, что это девчонка, так как он был одет в женскую одежду, а из-под тюбетейки виднелись косички.
— Ты останешься с нами, — сказал курбаши Саид-ходже. — В этом мире от жизни надо брать все. С каждого куста срывать лучшие розы. — И он обнял подростка.
Саидходжа много выпил, но голова его оставалась ясной.
— Через несколько дней о нас заговорят все, — пьянея, стал хвастать курбаши.
— Каждый говорит о себе, что он сильный.
Курбаши взревел:
— Я — Холбута!
— Ну и что?
— Я могу все! Ты знаешь, что я задумал?
— А не все ли мне равно.
Курбаши больше не мог сдерживаться:
— Мы скоро захватим Ходжент! — И он стал выкрикивать, сколько у него всадников, как здорово они вооружены, как хитро задумали взять Ходжент.
Саидходжа сидел на кате и молча слушал. Потом голова его упала на плечо. Он заснул.
— Уберите его, — приказал курбаши.
Трое басмачей увели Саидходжу и положили на ковер. Через несколько мгновений раздался густой храп.
Наутро Саидходжа поднялся рано и сел на кате в ожидании своего нового хозяина. Один за другим к нему подсаживались новые знакомые. Предлагали выпить за дружбу.
Курбаши поднялся поздно. Лицо его опухло, глаза были воспалены. Днем, после обеда, Саидходжа подошел к Холбуте.
— Что надо? — спросил курбаши.
Саидходжа сказал, что он хотел бы вернуть ишаков и получить деньги. Деньги есть деньги. Раз они обещаны, надо их получить. А кроме того, в Ура-Тюбе остался дядя, беспомощный человек, а в Ходженте — отец и мать: если он, Саидходжа, не добудет им пшеницы, все умрут с голоду. Тем более что торговцы, если им не привести ишаков обратно, будут сердиться на курбаши.
— Я верну ишаков, куплю пшеницу, а оставшиеся деньги привезу вам, мне для себя ничего не надо, — говорил Саидходжа.
У курбаши не было ни малейшего сомнения в том, что Саидходжа верный человек, ведь некоторые басмачи признали в нем своего. Да и в чайхане Нурали сам курбаши Холбута не раз встречался с Саидходжой-борцом.
— Ты приедешь в Ура-Тюбе, зайдешь в милицию… — Курбаши поманил Саидходжу пальцем и на ухо стал что-то говорить.
Спустя неделю в Ура-Тюбе пришла весть, что по дороге к Навганде красноармейцы разгромили басмачей, но курбаши Холбута бежал.
Саидходжа никогда не вел дневника. Зато он частенько рассказывал нам о событиях тех лет. Обычно он начинал так:
— Было это совершенно точно в одна тысяча девятьсот таком-то году.
Мы записывали или запоминали эти беседы и сейчас приводим их в хронологическом порядке.
— Было это совершенно точно в одна тысяча девятьсот двадцать втором году, — сказал Саидходжа, покручивая усы. — Тогда в кишлаке Шейхбурхаи самым большим зданием была мечеть. Здесь всегда собиралось много людей поговорить, обменяться новостями.
Время было тревожное. Ожидались перемены.
В один из осенних дней в мечети собрался народ. Но люди пришли не на молитву. Они пришли на собрание и говорили такие слова, от которых, казалось, мечеть развалится. Мечеть не развалилась. Аллах не обрушил свой гнев на наши головы. В мечети записывали в партию.
Первым записался я. Шейхбурхан загудел: «Саидходжа отрекся от религии, стал неверным».