Расспрашиваем о старожилах и попадаем к Владимиру Васильевичу Саутову.
Отец Саутова был рабочим, слесарем, но в 1905 году за участие в забастовке его сослали в Голодную степь. Он осел в Спасском, неподалеку от железнодорожной станции. Стал крестьянствовать, сеял хлопчатник, хозяйствовать учился у соседей. Переселенцы все друг у дружки учились. И у Бушуева.
В Спасском Михаил Михайлович то у одного, то у другого крестьянина устраивал показательные хозяйства, чтобы все видели, какие выгоды сулит земледельцу наука.
Равно сильный в животноводстве и растениеводстве (окончил Ветеринарный институт и Петровскую академию), человек большой энергии и организаторского таланта, он в короткое время успел добиться многого. Он изучал разные системы орошения и разные севообороты, исследовал разные способы борьбы с солончаками, вел сравнительное испытание сортов хлопчатника, пшеницы, риса и других культур.
За этой разбросанностью не сразу угадывался общий замысел: разработать наиболее рациональные методы хозяйствования на вновь обживаемых землях, чтобы и культуры подбирались применительно к условиям, и урожаи были высокие, и земли не засолялись, и чтоб столь драгоценная здесь поливная вода расходовалась с пользой.
Бушуев один из первых указал, что будущее поливного земледелия Средней Азии — в интенсивном развитии хлопководства. Он первый применил бороздковый полив, используемый на орошаемых землях до сих пор, вывел «бушуевскую» породу скота, выносливую в туркестанской жаре и не боящуюся кровососущих насекомых (бушуевские коровы и сейчас кое-где встречаются на пастбищах Средней Азии).
Невысоконький такой, незаметненький, слепенький (даже в очках лишь с близкого расстояния людей различал), бородка клинышком. Вот и все, пожалуй, что помнит о Бушуеве Владимир Васильевич Саутов. И то сказать, сколько пролетело годов!
Зато в те времена Бушуева знала вся Голодная степь. К нему крестьяне обращались за советами, за улучшенными семенами хлопчатника; к нему же пригоняли хворую скотину.
Бушуев верил в возможности этого края. И работал на его будущее, не щадя ни себя, ни своих сотрудников. Работники станции пропадали в поле от зари до зари; лишь в середине дня, в самые жаркие часы устраивался двухтрехчасовой перерыв.
Лидия Владимировна вспоминала, что в Ташкенте, где зимою, в тихое для землепашцев время, обычно устраивались съезды Общества сельского хозяйства, доклады Бушуева и других работников станции как-то выделялись. (Лидия Владимировна приезжала в Ташкент вместе с Гавриилом Семеновичем, их номер в гостинице по вечерам превращался в особый присъездовский клуб; Лидии Владимировне запомнились «разговоры о докладах и о том, кто выделялся своими работами».)
И еще отмечала одну особенность Бушуева: с первой встречи умел раскусить человека. (Особенностью этой пользовалась его жена: когда приходилось нанимать прислугу, непременно просила мужа с нею поговорить. Короткого разговора было ему достаточно, чтобы дать нанимаемой обстоятельную характеристику, которая и подтверждалась впоследствии.)
Недаром, надо полагать, он с такой настойчивостью пытался заполучить Зайцева.
В 1914 году при станции стало функционировать особое отделение близ кургана Улькун-Салык, в трех верстах от основных ее построек. Земли там были не так сильно засолены, как на самой станции, и Михаил Михайлович справедливо решил, что они лучше подходят для селекционной работы. Нимало не смущаясь тем, что предоставляет молодому специалисту почти полную самостоятельность, он предложил ему поселиться на Улькун-Салыке.
…Через много лет, в тяжелом 1941-м, Лидия Владимировна вместе с дочерью проезжала эти места (ехали в эвакуацию с Московским университетом, где училась Мария Гаврииловна). Мария Гаврииловна помнит волнение матери, помнит, как вглядывалась она в оконце теплушки и увидела-таки, и показала дочери два беленьких домика, в одном из которых начиналась ее замужняя жизнь.
Теперь этих домиков от железной дороги не увидать: все застроено, деревья шумят на участках. Совхоз!
Большинство селян, даже самые престарелые, здесь обосновались уже после войны. Но нашлись старожилы, повели, показали нам («зайцевские» места, мы разыскиваем вместе с Марией Гаврииловной) эти два дома, очень похожие на бушуевские постройки в самом Гулистане: та же строгая симметрия в оформлении фасадов, такие же полукруглые слуховые окна на почти плоских крышах, тот же рисунок кладки, и даже оформление оконных проемов с претензией на некоторое изящество такое же, — словом, с первого взгляда угадывается один и тот же «архитектурный» стиль.
…И может быть, только здесь, когда, обосновавшись в Улькун-Салыке, вышел в один из вечеров на крыльцо и увидел как бы со стороны свою одинокую фигуру среди этой безоглядной равнины, по которой много верст можно проехать, души человеческой не встретив, понял Гавриил Семенович, сколь мудро поступил, когда свое согласие работать в Голодной степи поставил в зависимость от того, будет ли ему дана командировка по селекционным станциям России.
Конечно, на селекционной станции Петровки он не раз появлялся и студентом, и не только на обязательных занятиях, а по склонности душевной. Селекция была наукой новой, чуть ли не на глазах рождавшейся, и ее недолгую, но волнующую историю студент Зайцев знал хорошо.
Знал о работах гениального августинского монаха Грегора Менделя из чешского города Брно, опубликованных еще в 1866 году, но современниками не понятых и не оцененных. Знал о вторичном открытии законов Менделя сразу тремя учеными в 1900-м.
Законы Менделя позволили ученым перейти от внешнего описания организмов к познанию их внутренней биологической природы. Мендель ввел в науку понятие о наследственных задатках (их теперь называли генами), в совокупности которых (генотипе) и заключена биологическая сущность организма. Мендель и его последователи показали, что гены очень устойчивы и пластичны; они могут по-разному проявлять себя в разных условиях, оставаясь при этом неизменными. Мендель показал, что в каждом организме присутствует двойной набор генов — один из них получен от отца, другой — от матери; сойдясь вместе, пары генов в следующем поколении опять расходятся. Благодаря скрещиванию происходит постоянное обновление генного материала — отсюда большее разнообразие генотипов в пределах каждого биологического вида.
Все это Гавриил Зайцев знал еще студентом, как знал и то, что законы Менделя подводили научную основу под древнее искусство селекции.
Но как практически вести работу?
Как высевать селекционный материал и как за ним ухаживать? Как убирать? Как вести записи наблюдений? Как хранить семена? Как, попросту говоря, не перепутать образцы, когда их сотни, а то и тысячи по каждой культуре?
А как подбирать пары для скрещиваний? В какие сроки обрезать пыльники? Как уберечь цветки от заноса посторонней пыльцы? Как, наконец, убедиться, что искусственное скрещивание действительно удалось, а не произошло случайное опыление — вопреки предосторожностям?..
Все это вопросы технологии селекционного дела. Они несложны сами по себе, но их трудно освоить заочно. Только практическая работа под наблюдением опытных наставников может дать необходимый навык.
Между тем в Голодной степи он единственный селекционер…
А на весь Туркестан еще два.
Один из них — Александр Евгеньевич Любченко. Тот самый, что некогда пробудил интерес к Туркестану у Зайцева и других студентов Петровки. Слов нет — он опытный хлопковик. Но в селекции такой же новичок: Ферганская селекционная станция, которую ему поручили возглавить, — единственное во всем крае научное учреждение, призванное заниматься исключительно селекцией, — существует всего один год. А второй — Евгений Львович Навроцкий. Тоже новичок: год назад окончил Петровку и с его же, Зайцева, помощью подыскал себе место селекционера на Андижанской опытной станции.
Зайцев мог рассчитывать только на тот багаж знаний, который привез в Туркестан из России, поэтому так важно было ему ознакомиться с селекционными учреждениями.
Хионисий Леопольдович Рудзинский начал селекционную работу в 1902 году и вскоре основал селекционную станцию в Петровско-Разумовском.
Здесь обучались почти все первые русские селекционеры.
Здесь начинал свою деятельность Николай Иванович Вавилов.
Здесь прошел выучку Гавриил Семенович Зайцев.
Именно здесь, в творческом общении с Д. Л. Рудзинским, его помощником С. И. Жегаловым и другими сотрудниками станции он усвоил простую, но важную истину: то, что обычно называлось «сортом», на самом деле представляло собой пеструю смесь самых разных форм. Поэтому простой «прием разборки существующих «сортов» по составляющим их элементам и испытания выделенных форм в отдельности, по-видимому, должен сыграть особенно заметную роль в деле практической селекции».
Именно здесь Зайцев узнал, что сеять семена испытуемых линий лучше всего рядками, обязательно в одни и те же сроки; и заделывать семена следует на одну и ту же глубину; и вообще, необходимо следить за тем, чтобы условия для всех линий- были по возможности одинаковыми. Узнал, чем работа с самоопылителями отличается от работы с перекрестноопылителями; научился производить скрещивания, освоил работу с нехитрыми, но очень нужными селекционеру приборами.
В августе 1914 года с большими трудностями (ибо уже началась война, вагоны были забиты до отказа) он приехал в Голодную степь.
А ровно через год, в августе 1915-го, в Ташкенте состоялась его свадьба.
Так, словно в счастливой сказке, закончилась эта любовная повесть…
После того как послал ей «последнее» письмо, он то чувствовал облегчение оттого, что все кончилось, то боль душевная схватывала его с новой силой. Мысли о несчастной любви перемешивались с мыслями о будущей работе, и ему казалось, что «тот шаг, который я сделал, — ложный шаг, я не в силах буду работать так, как бы хотел. Мне нужно, чтобы рядом была та, которую я люблю, иначе я никогда нигде ничего не сделаю».