<…>. Вся трагедия в том, что эта жизнь прервалась совершенно не вовремя. Трудно представить себе более нелепый факт, ибо через два-три года должна была появиться огромная мировая монография по хлопчатнику».
Нелепая смерть… Эта мысль проходит через все выступления, посвященные внезапной кончине Гавриила Семеновича. Преодолеть все препятствия, которые выпали ему на нелегком пути, выйти на широкую дорогу и быть сраженным из-за нелепой случайности… Трудно представить себе более трагическую судьбу.
И все же «мировая монография по хлопчатнику» появилась, правда, не через два-три года, а через 25 лет после смерти Г. С. Зайцева. Написал ее Федор Михайлович Мауэр.
Став, согласно завещанию Гавриила Семеновича, заведующим Туркестанской селекционной станцией, Мауэр, однако, вскоре был от работы отстранен, а затем переведен в Азербайджан. Верный «зайцевец», он много лет подвергался нападкам со стороны тех, кто считал нужным опровергать все установки Гавриила Семеновича. Монографию свою доктор биологических наук Ф. М. Мауэр писал много лет, почти не получая никакой поддержки. И все же в 1954 году его труд «Происхождение и систематика хлопчатника» увидел свет. В 1967 году вышла книга другого ученика Зайцева — Николая Николаевича Константинова, под названием «Морфолого-физиологические основы онтогенеза и филогенеза хлопчатника».
«Нет, друг мой, смерть берет не все», — записал некогда Ганя Зайцев в своем дневнике, споря с Иваном Быковым. Немало мудрости заключено в этих простых словах.
Глава десятая
Старый ивановский дом весь скособочился после последнего ташкентского землетрясения. С тех пор, похоже, его ни разу не ремонтировали. В нем протекает крыша, со стен во многих местах обвалилась штукатурка. Внутри дом не раз перестраивался, большие залы делились на клетушки временными перегородками; временные перегородки так и остались постоянными. Великолепный просторный балкон во втором этаже тоже обезображен перегородками. Жители дома ждут не дождутся, когда его, наконец, снесут, а им предоставят хорошие, современные квартиры.
Жителей этого дома давно пора переселить, а вот сам дом сносить жалко. Небольшой ремонт, и он еще долго мог бы простоять. Какой отличный Музей истории советского хлопководства можно было бы открыть в нем — здесь ведь эта история начиналась. Вокруг все можно было бы оставить нетронутым: заросли акации, остатки старого дувала во дворе, убогую постройку, служившую некогда конюшней…
Посетители музея после осмотра экспозиции могли бы выходить на балкон, и перед ними открывались бы широкие дали. В иные дни после дождя на горизонте удавалось бы разглядеть снеговые вершины далеких гор. А внизу нес бы с рокотом воды старинный арык Бозсу, прорывший за много столетий в мягком лёссовом грунте такое глубокое русло, словно это не искусственное сооружение, а полноводная река.
На этом балконе любил в сумерках посидеть с книгой Гавриил Семенович, здесь собиралась семья, здесь принимал он Николая Ивановича Вавилова и других гостей.
Жизнь станции была полнокровной и разнообразной. Зимой она, правда, затихала, особенно в то время, когда директор уезжал в Москву и Ленинград. Зато летом, когда прибывали со всех концов страны практиканты, станция превращалась в нечто среднее между цыганским табором и военным лагерем.
30—40 практикантов разместить в стационарных помещениях, конечно, нельзя было, поэтому для них разбивались палатки и ставились юрты. В одной такой юрте в 1925 году жили два друга из Армении — студенты Ереванского университета М. X. Чайлахян и И. С. Варунцян.
Практикантов делили на несколько групп, каждую «приставляли» к какому-нибудь отделу, и они попадали под руководство Ф. М. Мауэра или А. И. Белова, М. Д. Нагибина или С. С. Канаша, С. В. Булгакова или Н. Н. Константинова. Однако все студенты имели и прямой контакт с директором. Гавриил Семенович каждую неделю проводил семинары, на которых делился мыслями по поводу текущей работы, планами и общими соображениями.
Нельзя сказать, чтобы он был очень доступен.
Его суховатая прямая фигура, неизменно серьезное выражение лица, строгий взгляд сквозь поблескивающее пенсне не располагали запросто вступать с ним в беседы.
Однако когда Михаил Чайлахян рискнул все же обратиться к нему, Зайцев, очевидно заинтересовавшись вопросом, проговорил с ним больше часа.
Когда Чайлахян наконец отошел, студенты, издали следившие за беседой, бросились к товарищу с расспросами: «Что?», «Как?»
Однажды на одном из растений Чайлахян увидел нечто не совсем обычное. На- ветке почти полностью развившийся плод прижимал лепестки, которым давно уже надлежало опасть. Подражая директору, он повесил на куст бирку со своей фамилией и датой.
— Ну смотри, попадет тебе от Гаврилы, — говорили ему товарищи.
Однако на очередном семинаре Гавриил Семенович подробно рассказал об этой редкой особенности и указал, что ее обнаружил студент Чайлахян.
«Зайцев был тем центром, от которого отходили все нити руководства станцией. Его личность накладывала особый отпечаток на все стороны ее работы. Чувствовалось, что его мозг и его сердце наполняют жизнью это учреждение», — вспоминает Михаил Христофорович Чайлахян.
Всего один сезон проработал студент М. X. Чайлахян под руководством Г. С. Зайцева, но до сих пор, давно уже став академиком, считает себя его учеником.
Не входя вроде бы в близкое общение со студентами-практикантами, Зайцев с первых же дней каким-то образом «угадывал» среди них музыкантов и приглашал к себе на музыкальные вечера. Здесь составлялись импровизированные трио или квартеты, и подолгу в остывающей вечерней мгле, над древним Бозсу, разливались мелодии Моцарта, Гайдна или Чайковского.
Подрастали дети.
Пока не было в Ивановке школы, сына учила дома Лидия Владимировна. Судя по всему, она была строгой учительницей, требовала от Ванюши усидчивости. Он же норовил уклониться от занятий, и хитрости мальчика забавляли Гавриила Семеновича. Среди его бумаг сохранилось шутливое стихотворение.
Злится Ванька наш без меры:
Все испортились примеры,
Не решаются никак
И не этак и не так.
Вместо нужного остатка
Получается нехватка;
И не знает, где занять;
Разве к трактору бежать?
Колесо его и спицы
Ровно ноль и единицы,
А другие его части
Кое-чем спасут в напасти.
Так помысливши, как вор,
Ванька вдруг утек на двор.
(Первый трактор появился на станции в 1927 году, что было, конечно, огромным событием.)
Чувство юмора редко оставляло внешне сурового и строгого директора станции. Шуточные стихи он посвящал различным событиям станционной жизни — и покраске лодки, и отъезду со станции оказавшегося неспособным к настоящей научной работе сотрудника. Даже стихотворный «Совет сортам и ухаживателям» сочинил Гавриил Семенович. И только когда он сталкивался с явной недобросовестностью и нечестностью, его покидало чувство юмора.
Щедро делясь на семинарах своими идеями, Гавриил Семенович никогда не спешил их опубликовывать. Даже написанные статьи он нередко по многу месяцев «выдерживал» в ящике своего стола, прежде чем отправить их в печать. Этим иной раз пользовались ловкачи, хватавшие на лету его мысли и стряпавшие незрелые статейки.
Такие случаи особенно возмущали Гавриила Семеновича, он относился к ним с излишней, пожалуй, нервозностью.
Когда один из его учеников опубликовал в «Хлопковом деле» статью, в которой не сделал ссылки на Гавриила Семеновича, он даже издал приказ, запрещавший публиковать что-либо без его визы или редакции[36].
Но и после издания этого приказа он долго не мог успокоиться. «Мой совет — плюнь на все и береги свое здоровье, — писал ему в связи с этим его друг Н. Ф. Деревицкий. — Мне <…> много приходилось встречаться с плагиатом в том или другом виде, и я относился и отношусь к этому довольно спокойно, пожалуй, несколько расточительно. Я рассуждаю так — «пусть крадут мысли, у кого нет, а у меня будут новые».
Мудрый совет, не правда ли?
В бумагах Гавриила Семеновича сохранился листок, на котором его рукой написано:
«Материальные основы растут. Выросли и идейные основы…
В чем сила? Сила — в духе творения. Каждое завоевание — этап, но не цель, этап — остановка, та вышка, откуда видны дали.'..
Впереди — даль, ширь, новые горизонты и новые победы. Это фронт. Позади — тыл. Жизненность в некотором соотношении между фронтом и тылом. Беда, когда интересы тыла задавят фронт.
Что такое тыл?
1) жвачка,
2) гордыня,
3) слепота,
4) свинство (свинья под дубом)».
Жаль, что иной раз интересы тыла у него задавливали фронт.
А фронт проходил через его опытные делянки. На них ежедневно проходили бои. За новые знания о хлопчатнике. За новые методы исследований. За лучшие селекционные сорта.
В 1927 году станция заимела собственный электродвижок, и в помещениях ее вспыхнул электрический свет.
Гавриилу Семеновичу, вынужденному некогда работать при свете коптящих фитильков, особенно дорого было это приобретение.
— Этот яркий данный нам свет, — сказал он на митинге, посвященном пуску электродвижка, — есть один из ярких знаков признания нашей работы — ее необходимости и полезности[37].
Его речь на митинге дышит неподдельным энтузиазмом. Он и начинает ее с того, что ему хочется «говорить пламенные, зажигательные речи», но он «не мастер на них».
Следующий, 1928 год Гавриил Семенович считал поворотным в жизни станции, ибо «к этому году закончилось предварительное испытание многих сортов хлопчатника», что позволяло в ближайшем будущем провести новую сортосмену на полях и тем самым внести серьезные улучшения в хлопководство Советской страны. Гавриил Семенович указал три основных направления этих улучшений: за счет введения в практику более скороспелых сортов появлялась возможность продвинуть хлопководство на север и в горные районы; повысить урожайнос