Это он воспитал целое племя тружеников, давал им уроки любовного отношения к земле. Залог успехов нынешних Героев Труда, орденоносцев Аршба в навыках и моральных устоях, которые, как эстафету передавали им старики рода во главе с Шулиманом. Потому-то он и стал героем этого очерка.
В одной из последних книг известного в Абхазии этнографа И. А. Аджинджала говорится, что Шулиман Аршба «до своей смерти пользовался большим авторитетом' и влиянием в обществе. Он построил оригинальную мельницу, которую передал в общее пользование своего села. Он бесплатно обслуживал нужды своего поселка. Толковый и рассудительный, он так поставил себя, что каждый, у кого было какое либо дело, считал необходимым для себя прийти к нему и посоветоваться, и даже во время какого-либо дела, касающегося всего села, приглашали его».
6
Шулиман Аршба никогда в жизни не болел. Но в 120 лет у него стало портиться зрение. Встревоженного старика немедленно и с почетом доставили в сухумскую больницу на обследование.
Он потребовал, чтобы к нему явился какой-нибудь из видных представителей городских Аршба. На зов патриарха рода приехал тогдашний начальник милиции города Сухуми полковник Нури Богданович Аршба.
— Садись, — величественно приказал старик. — Я позвал тебя, чтобы рассказать историю рода Аршба. Кроме меня, ее уже никто не помнит, а я стар и когда-нибудь умру. Я неграмотен, но раз ты пришел, будешь записывать мои слова…
Начальник милиции делал заметки…
Цепкая память Шулимана хранила древние сказания, мудрые суждения стариков, подлинные происшествия былых лет. Он сочинял стихи и читал их на празднествах.
Историю своего рода Шулиман Аршба диктовал и одному из правнуков. Тетрадь, исписанная ученическим почерком, хранится в одном из научных учреждений Абхазии.
Запись начинается так:
«Пусть не канет в забвение род Аршба. Пусть будущие поколения знают об этом роде. И если кто из нашего рода и через тысячу лет опозорит свою фамилию, пусть будет проклят!»
Шулиман пересказывал толки стариков об Александре Македонском и греческом царе Константине. О христианстве и мусульманстве в Абхазии. Все это казалось ему очень важным для истории, потому что было у Шулима-на чувство высокой гражданственности и ответственности перед будущими поколениями, которые, как он не без основания полагал, могут позабыть о прошлом. Историю он считал духовным богатством своего народа.
Но поразительнее всего была рассказанная им родословная Аршба, чем-то напоминающая страницы средневековых хроник и уходящая в старину лет на триста. Старик назвал ее «книгой».
Читая переложение рассказа старика, надо помнить, что имена героев не могут быть переданы русскими буквами даже приблизительно, так как в абхазском языке около 80 звуков, среди которых есть щелкающие и свистящие, и что дикие обычаи и нравы, побуждавшие героев к жестоким поступкам, были когда-то законом гор.
«В этой книге нет ничего лишнего. Она говорит то, что было. Пусть ее читает молодежь! Кто прочтет ее до конца, пусть сам будет счастлив до конца своей жизни! Пишет эту историю 123-летний Ш. Аршба. Эту историю слышал я 100 лет тому назад в доме Бого Аршба… Говорили об этом Баху, Бого, Чыху-ипа, Чараныкуа Аршба и также Даур Ачба. До этого дня я сохранял все в своей памяти. А я хочу оставить ее в виде записи, в виде книги. Пусть мои знакомые, друзья и родственники, читая эту книгу, вспоминают меня!»
7
На Кубани, там, где ныне раскинулась станица Кувинская, жили три брата Аршба — Чоура, Псгуагу и Канчора. Старший брат был женат и имел шестилетнего сына. Жили все братья неплохо, пасли собственных овец, совершали набеги через Кубань и воровали там лошадей. Но вскоре это спокойное существование было нарушено.
Местный вождь — хан Алоуа выдавал замуж свою любимую дочь и решил к свадьбе подарить ей шубу из шкурок неродившихся ягнят.
И вот уже ханский слуга осадил коня у хижины трех братьев и потребовал шкурки.
Старшему брату не понравилась надменность пришельца, и он переспросил:
— Хан просит или приказывает?
— Хан не просит. Это приказ!
— В таком случае шкурок не будет!
Дерзкий ответ был тотчас передан хану, и тот в великом гневе отправил за шкурками целый отряд во главе со своим сыном.
С гиканьем налетели всадники на стоянку пастухов. Там был лишь Чоура. Его схватили, привязали к дереву и стали вспарывать животы суягным овцам.
Когда два других брата вернулись к себе, все уже было кончено — на земле лежала груда овец, еще дрыгавших в смертельной муке ногами, а всадники с добычей удалились.
Канчора и Псгуагу отвязали брата, все трое вскочили на коней и, не раздумывая, бросились в погоню.
Похитители не торопились. Подскакав, Канчора крикнул ханскому сыну:
— Ты нанес нам оскорбление, которое можно смыть только кровью! Стреляй первым!
Тот выхватил из чехла ружье и выстрелил, но не попал. Тогда прогремело ружье младшего брата, Псгуагу. Сын Алоуа с разможженной головой поник в седле, и его высокая каракулевая шапка свалилась под ноги коня. Остальные похитители бросились наутек.
Теперь вступал в свои права закон мести, и братья знали, что ни хан, ни его многочисленные родственники не успокоятся, пока не убьют своих кровников.
Они поехали домой, и Чоура, взяв к себе в седло шестилетнего сына, навсегда ускакал с братьями из родных мест. Жену он оставил, потому что женщинам не мстят.
Они перевалили через горы и оказались в горном селении Псху. Братья рассказали обо всем местному князю Маршану, и он дал им убежище.
Но руки у хана Алоуа были длинные, и братьям пришлось бежать дальше, в Бзыбьское ущелье, что ведет к озеру Рица. Местный князь Чачба согласился приютить их при условии, если они примут участие в военном походе. Он собирался напасть на вождя племени садзов князя Аредбу.
В сражении на мысе Адлер старший брат Чоура был убит. И убийца взял себе его ружье.
Канчора и Псгуагу оставили племянника у одного из жителей селения Чачба-Яшта, а сами перебрались в селение Адзюжба, что на берегу моря, возле реки Кадор. Местный князь Маргания выделил им участок в лесу. Под деревом, увитым виноградной лозой, они поставили шалаш и стали в нем жить.
Но когда виноград поспел, к дереву явился человек с корзиной.
— Чего тебе надо? — спросили братья.
— Я сажал этот виноград, а теперь пришел собирать его.
— Если у тебя есть совесть, — сказали ему, — не делай этого. Что тебе одна корзина винограда, а нам нечего есть.
— Вот еще! Будут тут всякие бродяги говорить, что мне делать!..
Братья сочли это оскорблением; и когда человек влез на дерево, один из них сбегал в шалаш за ружьем и застрелил его.
И снова братья бежали. И снова нашли убежище. На этот раз в селении Чубурхинджи, у реки Ингур. Они стали батраками у местного князя.
И надо же было так случиться, что через несколько дней этот владетель задавал пир в честь садзского князя Аредбы, приехавшего в гости с большой свитой. Принимая у гостей плети и оружие, батраки вдруг узнали одно из ружей — оно когда-то принадлежало их старшему брату.
Во время пира, разнося еду, они осторожно спросили нового владельца ружья, откуда оно у него.
— Я купил его за одну пулю, — хвастливо сказал садз. — Когда на нас под Адлером напал князь Чачба, я убил его воина и забрал добычу…
После пира и гости и хозяева легли вздремнуть. Но братья не спали. Они оседлали двух коней, и средний брат сказал младшему:
— Возьми пистолет, пойди и скажи садзу, что ты возвращаешь ему пулю и забираешь ружье обратно, потому что оно принадлежало нашему брату. Если он спит, разбуди его — спящего убивать не полагается. Разбуди, скажи и выстрели в ухо…
Так и было сделано.
Но в переполохе после выстрела братья разминулись.
Средний брат бросился с конем в реку Ингур и переправился на другой берег. Младший же брат бежал в противоположную сторону и очутился в селе Первая Бедия. Там Канчора рассказал местному князю Ачба о своих приключениях.
У князя в ущелье реки Гализги была большая тюрьма, где он держал рабов, пополняя их число из пленных, захваченных во время набегов. Но князь Ачба жил не только за счет работорговли, ему нужны были крестьяне и воины.
— Я дам тебе место возле тюрьмы. Корчуй лес, живи. Отработаешь на моем поле. Будешь ходить в набеги…
«Ткварчели» (Атква ркял) — значит «Загон для пленных». Теперь это большой город угольщиков. Из окрестностей его пошли все Аршба.
Канчора женился на девушке по имени Сангулиа-пха.
У них было семеро сыновей и две дочери.
И вот родословная: Маху — сын Канчоры,'Машап — сын Маху, Башыху — сын Машапа, Джамбора — сын Башыху, Гыд — сын Джамборы и, наконец, Шулиман — сын Гыда. Ему предстояло прожить на свете 127 лет.
Средний брат Псгуагу, оказавшись за рекой Ингури, стал основателем мегрельского рода Алшибая.
От сына старшего их брата пошел абхазский, тоже многочисленный, род Аншба.
Каким образом в этой фамилии «р» заменилось «л» и «н», могут объяснить только лингвисты.
Шулиман рассказывал, что раз в три года все потомки Аршба собирались вместе, чтобы скрепить фамильный союз. Он помнил заслуги всех предков во всех коленах.
«Всем молодым Аршба, — диктовал он, — желаю быть достойными своих отцов. Уважайте себя и своих гостей. Знайте родину Апсны (Абхазию) и помните своих предков…
Аршба сеяли пшеницу и просо, у них было много скота; они всегда ели мясо, сыр, кислое молоко. У них было много фруктов и особенно винограда. Они занимались сбором дикого меда. Они любили работу. Ночью мало спали, зато не нуждались…»
Любопытны его заповеди новым поколениям своего рода:
«Нам надо учиться, чтобы иметь побольше ученых и разных деятелей… Образование и труд — вот что возвысит род Аршба. Если найдется среди вас глупец, не отпускайте его в город, не давайте ему позорить нас. Если ты ненасытен, на государственную службу не иди! Русский человек остается скромным, какой бы пост он ни занимал, каким бы ученым он ни был. Вот у кого нужно учиться Аршба…»