куда-то на север и даже за границу. Абхазская пчела оказалась самой доходной в мире, и у нее был хоботок длиннее, чем у других, и летала она дальше… Когда Шулиману говорили, что в Америке абхазская пчела начинает вытеснять итальянскую, он приосанивался.
Перед завтраком он делился с сыном Сандро своими наблюдениями и планами, и тот, тоже уже старик, стоя, почтительно выслушивал отца.
После завтрака Шулиман принимался за привычную работу — полол, ухаживал за плодовыми деревьями, возился на пасеке. Через каждые полчаса он садился отдыхать. Век с четвертью — не 100 лет, когда он мог работать без устали по нескольку часов.
По вечерам в доме всегда были гости. Приходили послушать старика, рассказать новости, почитать письма об успехах Аршба, покинувших родное ущелье.
Шулиман Аршба умер в 1957 году. У него было совершенно здоровое сердце, но отказал мочевой пузырь. Делал операцию врач Сократ Аршба.
После операции Шулиман сказал ему:
— Я хотел обмануть тебя, но обманул меня ты.
Это означало, что старик надеялся умереть во время операции. После нее ему предстояло жить «не по-людски» — со шлангом. Такая жизнь казалась ему постыдной.
Он перестал есть и почти не пил. И прожил еще 22 дня. И все дни сохранял полную память. Ум его был острым, а слова мудрыми.
Он захотел умереть и умер, потому что гармония его существования была нарушена…
ЛИТЕРАТУРА
Н. Я. Марр, О языке и истории абхазов. Л., 1938.
И. Б. Шафиро, Я. М. Дарсания и др. Долголетние люди Абхазии. Сухуми, 1956.
Ш. Д. Инал-ипа, Абхазы. Сухуми, 1965.
И. А. Аджнндал, Из этнографии Абхазии. Сухуми, 1969.
Иллюстрации
В. Полынин
ПУТЕМ РЫЦАРЯ(Валентин ПетровичКузьмин)
Время течет, и в списке тех, кому слово «Целина» обязано своим переводом из имен нарицательных в собственные, все прочнее утверждается Валентин Петрович Кузьмин.
В период освоения целинных и залежных земель Северного Казахстана, Сибири и Алтая, начиная с 1954 года, успех дела зависел прежде всего от мощного притока переселенцев; не случайно героем того времени становился тот, о ком пелась популярнейшая комсомольская песня: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я». А Валентин Петрович Кузьмин укоренился на этой земле 20 годами раньше. И из комсомольско-молодежного возраста вышел еще до учреждения комсомола. Но что больше всего мешало ему в ту пору попасть в герои — это особое мнение о том, как следует на целине хозяйствовать. Когда кругом все кипит и нет предела энтузиазму, призывы к осторожности и сдержанности кажутся неуместными.
Прошло немного лет. Горячие головы остужались неожиданными неудачами. Урожайность целины год от году снижалась, падала в два, в три, а то и в четыре раза, доходя до уровня сам-третей, уровня эпохи сохи. Все делали вроде бы как надо, по-прежнему, а хлеб не родил.
Лихие степные ветры, живописно волновавшие когда-то седой, ласковый, как шелк, ковыль, а теперь заменившие его густые нивы, с тяжелыми колосьями, сделались бедой полеводов. Год от году, по мере того как мельчили вековую дерновину плуги, бороны, сеялки, культиваторы, привычным к раздолью местным ветрам становилось все легче поднимать в воздух пылящий почвенный покров, все чаще и чаще в деловых разговорах и деловых бумагах появлялось словосочетание «пыльная буря». Довольно безобидное определение для поистине трагического явления.
Беда не в том, что воздух насыщается пылью и пыль забивает глаза, превращает в тесто слюну, пробивается сквозь заклеенные окна и проникает к трущимся частям работающих и от того быстро срабатывающихся машин. Беда не совсем в том, что вместе с верхним слоем почвы, превращенным в до небес взмывающий черный туман, взлетают к небу и неуспевшие прорасти семена, или успевшие прорасти семена, или вырванные с корнем едва поднявшиеся растения, или иссекаются наждачной струей нежные зеленые листочки растений, успевших укорениться прочно. Беда даже не в том, что погибнет урожай. Беда в другом: после каждой пыльной бури нетолстый плодородный почвенный слой становится сразу, за считанные часы, на несколько сантиметров тоньше. А каждый сантиметр плодородия накапливался не годами, не десятилетиями, а десятками веков. Даже не специалист по ветровой эрозии без карандаша и бумаги сосчитывал, сколько оставалось пыльных бурь до превращения целины в новую бесплодную Сахару. Ужас, именно ужас явления заключается в том, что процесс утраты необратим.
Где почвы были потяжелее и ветровая эрозия еще не стала бичом, урожаи падали тоже. Потеряв старые, от целинных времен хранившиеся запасы влаги, почва, казалось, теряла и плодородие. Завезенные па целину лучшие сорта пшениц стали все больше капризничать: то весна оказывалась для них слишком сухой, то слишком холодной, то дожди выпадали не к сроку, то холода и морозы ударяли неожиданно. Хлеба не росли, а дергались, словно их то торопили, то задерживали с ростом. Растения то преждевременно старились и давали щуплое, старческое зерно, то вдруг под нежданным дождем ударялись в детство, путали лето с весной, выбрасывали новые побеги, вторично зацветали, и, глядя на обилие так называемого подгона, земледелец терялся: к каким колосьям приурочить время уборки? Ио во всех случаях хлеб собирали неоднородный и, стало быть, низкого качества.
Коварная целина — да, теперь к ее эпитетам добавился и этот — приготовила еще одни фокус. Сеяли пшеницу, а вырастал овсюг — злостный сорняк. Чистая, в сорняковом смысле стерильная целина, на которой ковыль ни с кем не делил полновластья, будучи распаханной и засеянной чистейшими сортовыми семенами, оказывалась сплошь пораженной овсюгом. Настолько пораженной, что на десятках тысяч гектаров не было смысла пускать комбайны.
Понятие «Целина» приобрело более широкий смысл. Это была целина не только для пахаря, по и для биолога-теоретика. Каждое неожиданное явление требовало глубокого теоретического осмысления. Иначе невозможно было разобраться в обилии противоречивых рекомендаций: как бороться одновременно и с пыльными бурями, и с овсюгом, и с засухой и противостоять ранним заморозкам.
Тут как тут на целине объявился Т. Д. Лысенко, считавший себя теоретиком «творческого дарвинизма». Для спасения целины у него была готова теория «сеять как можно раньше», теория вредности черного пара и теория неизбежного перерождения пшеницы в овсюг, а к теориям вдобавок — внушительная административная поддержка.
Но целина не посчиталась ни с теориями, ни с поддержкой. Урожаи продолжали падать. Почвенный слой истончался. Стали раздаваться тревожные голоса: дескать, крестьяне-старожилы не зря говорили, что целина — неверная земля и хлебопашествовать на ней имеет смысл лишь переложно, перекладываясь с поля па поле и бросая отработавшие два-три сезона участки в залежь. «Но ведь даже урожай сам-третей при десятках миллионов гектаров дает стране миллионы топи хлеба» — не хотели опускать руки энтузиасты-целинники.
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая целинная судьба, если бы не нашлось на целине людей, чьи голоса поначалу были приглушены гулом первых успехов, когда энтузиазм молодежи щедро поддерживался природой девственного целинного плодородия, но к которым пришлось прислушаться позднее.
Вот что они говорили.
Целина иссушается и «пылит» потому, что ее неверно, по-старому пашут: с оборотом пласта, разрушая ее единственную защиту от степных ветров — пожнивные остатки прошлого урожая. Старый плуг на целине не годится, нужен новый, безотвальный.
«Как можно раньше» на целине сеять нельзя. Урожай тут в значительной мере зависит от совпадения срока характерных для края летних июльских дождей со сроком наиболее интенсивного роста, когда у растений острая потребность во влаге. При посеве «как можно раньше» эти сроки не совпадают.
Метеорология целины такова, что под не заслоняемым облаками солнцем и иссушающими ветрами растения испаряют больше влаги, чем земля получает ее в виде осадков. Такой земле необходим влагонакопитель — черный пар.
Овсюг вырастает не из пшеничных семян, а из овсюжных, ибо при неправильной агротехнике, при посевах «как можно раньше» нет времени для предпосевной борьбы с сорняками; при посевах «как можно раньше» пшеница попадает в неблагоприятные условия роста, а в благоприятных оказывается овсюг; сорняк настолько быстро размножается, что через год-другой-третий вытесняет пшеницу.
Некоторые целинные урожаи уходят под снег неубранными не потому, что полеводы якобы запоздали с севом, а потому, что привозные сорта, даже скороспелые, не пригнаны к местным особенностям климата, не могут воспользоваться его достоинствами и страдают от его недостатков.
Доказать, что целина перестанет «пылить», зря иссушаться, а пшеница «перестанет» перерождаться в овсюг, было не так уж трудно. С плугов достаточно было снять отвалы, изменить сроки сева и внести новые севообороты с включением черного пара.
Доказать же, что к целинному коварному климату — для которого исключение не подтверждает, а составляет правило — можно методами современной селекции подогнать сорта, использующие достоинства здешних мест и не страдающие от их недостатков, было куда сложнее. Тут нужны были растения нового, доселе неизвестного типа. С их созданием не уложишься ни в сезон, ни в другой, ни в десяток сезонов. Как правило, на это уходит вся жизнь — жизнь селекционера.
Валентин Петрович Кузьмин был таким целинным селекционером. К началу освоения целины он уже установил, что и в ее жестоких условиях способны давать доходные и высокодоходные урожаи мягкая пшеница, твердая пшеница, рожь, овес, ячмень, полба, просо, сорго, гречиха, горох, подсолнечник, лен, нут, рыжик, бобы, чина, чечевица, картофель, соя, лялеманция, горчица, масличный мак, китайская редька, сафлор, конопля, люцерна.