Но какое, спрашивается, отношение должен иметь этот эпистолярный роман к истории целинного селекционера, истории естествоиспытателя, ученого, которая одна, как видно, и послужила причиной для теперешнего рассказа о Валентине Петровиче Кузьмине?
Однако поставим вопрос иначе: имеют ли влияние — и если да, то какое? — нравственные стороны личности ученого на процессы и результаты его труда? Может быть, история Кузьмина поможет ответить на него?
Валентин Петрович Кузьмин родился 23 ноября (5 декабря нового стиля) 1893 года в Заволжье, в селе Антоновке близ Самары. В крестьянской семье.
Общение с Кузьминым затрудняло восприятие этого действительного факта. Чем больше он раскрывался, тем сильнее обнаруживал не столько внешнюю — что часто бывает с людьми, получившими хорошее образование (которого, кстати, как говорилось, Кузьмин и не получал), — но внутреннюю, глубокую, ненаслоенную интеллигентность, как это бывает с теми, кто ее «всосал с молоком матери».
А может, это впечатление складывалось оттого, что с его «опрощенной» внешностью так резко диссонировало уместное цитирование онегинских строф и нестандартная оценка человеческих поступков.
Об одном выдающемся селекционере, которого он близко знал и который своими поступками не снискал приязни окружающих, Кузьмин рассуждал так: «Вы знаете, что любовь может быть полная, всепоглощающая, и может быть условная, частичная, за отдельные качества, при наличии недостатков. У <…>, на мой взгляд, куча качеств и куча недостатков. Если хорошо привыкнуть к тому, чтобы много прощать, терпеть, жалеть, то условной этой любовью можно любить и <…> за ряд его свойств, Вам известных, а дружить с человеком, в общем незлой воли, тем более». А вот о другом селекционере, Константине Ивановиче Пангало, сподвижнике Н. И. Вавилова: «Этот хромой бес, православный грек, исключительно своеобразен, человеческий феномен по природе, а не просто оригинал, как считают молдаване (К. И. Пангало свои последние годы прожил и умер в Молдавии. — В. П.). Глубочайший ум, радикально и смело настроенный и поэтому, вероятно, очень ясный. Добрая, простая натура. К чиновничьим глупостям относится понимающе, снисходительно, немного иронически. Сердце имеет красивое, всегда певучее. Он был искренним другом Н. И. Вавилова. Я с Константином Ивановичем виделся мало, но каждая встреча с ним производила какое-то очищающее от бренных горестей и забот действие…»
Если справедливо правило, что о человеке надо судить по тому, как он относится к другим людям, то эти два кузьминских высказывания о «плохом» и «хорошем» человеке характеризуют самого Кузьмина не просто как доброго человека, но именно как с малолетства воспитанного в высококультурной среде.
Среда! Организм и среда! Без этой темы шагу нельзя ступить в разговоре о работе и мировоззрении селекционера. И представления эти складываются не только в результате чтения учебников, но и знаний и наблюдений, почерпнутых в самой жизни.
— В детстве никто из нас — нас было пять братьев и четыре сестры, — начал свой первый рассказ-диктант Кузьмин, — не получил «направленного воспитания».
Стало быть, сын крестьянина, внук крестьянина, правнук крепостного крестьянина может родиться глубоко интеллигентным, тонко чувствующим и глубоко мыслящим человеком?
Зачем гадать: теперь, после смерти Валентина Петровича Кузьмина, с 8 мая 1973 года, не действует запрет на разглашение его родословной. И его старшая сестра Анна Петровна, и его дочь, которой он доверял все, сообщили столь недостававшие биографу подробности.
Старший брат — Дмитрий. Окончил реальное училище. Поступил в Московский сельскохозяйственный институт (ныне Московская сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева). Был исключен за причастность к студенческим волнениям. Посажен в Бутырскую тюрьму. Закован в кандалы. Сослан в Сибирь. Агроном.
Второй брат — Александр. Окончил реальное училище. Поэт по призванию, художник по профессии. В пятом году гвардейский полк, в котором служил Александр, послали стрелять в пресненцев. Солдаты отказались. Так Александр познал, как и Дмитрий, тюрьму и каторгу — Александровский централ. Из ссылки вернулся в семнадцатом году.
Третий брат — Петр. Окончил Петроградский политехнический институт. Инженер-экономист. Строил, между прочим, Днепрогэс. Собиратель фольклора. Издал сборник пословиц и поговорок.
Валентин Петрович нарек Петром своего сына, а о брате отзывался так: «Это был добрейший и праведнейший человек изо всех людей, которых я знал в течение своей жизни, и самый близкий и самый родной» (письмо М. Э. Шохиной, 18 мая 63-го).
Четвертый брат — наш герой. Академик.
Пятый — Сергей, рано умерший от чахотки, — агроном.
Теперь сестры. Старшая, Анна, окончила с медалью самарскую гимназию. Поступила в Женский политехнический институт в Петербурге, откуда перешла на Высшие женские курсы (так называемые Бестужевские). Успела окончить лишь три курса, по химическому факультету, так как поехала за мужем в ссылку, в Сибирь. Фамилия ее мужа и ее, понятно, много говорит каждому любителю русской литературы: Венгеровы. Он, Всеволод Семенович Венгеров, юрист, адвокат, ходатай по делам рабочих союзов, революционер, был сыном Семена Афанасьевича Венгерова, историка литературы, основателя и первого директора Российской книжной палаты, который «доказывал, что русская литература всегда была кафедрой, с которой раздавалось учительское гражданское слово», — как говорится о нем в последнем издании Большой Советской Энциклопедии. Если уж кто и дал «направленное воспитание» пяти братьям и четырем сестрам Кузьминым, так это в немалой степени Венгеровы. Во всяком случае, Венгеровская квартира всегда была гравитационным центром братьев и сестер Кузьминых.
Вторая сестра, Мария (в замужестве Умова), училась на Стебутовских сельскохозяйственных курсах, как все Кузьмины, была музыкальна, а третья, Ольга — «бестужевка», стала профессиональной пианисткой. Была замужем за горным инженером. Самая младшая, Верочка, не успела проявить талантов, как и брат Сергей, рано погибла от чахотки.
«У Вас какие-то сомнения, — ответила в письме из Ленинграда Анна Петровна Венгерова, — насчет крестьянского нашего происхождения, что для Вас (подчеркнуто ею, хотя важно это для вопроса о влиянии среды на организм. — В. П.), оказывается, очень важно. Смотрите сами. Дед Леонтий был крестьянином… да и не было в наших краях никаких ни дворян, ни купцов, купцов заменяли коробейники (помните, у Некрасова?), разносившие по селам и деревням в своих заплечных коробах разные товары; а за каким-нибудь солидным товаром надо было ехать в город: в Бузулук или Самару. В город ездили на ярмарку. Где она была, там был богатый выбор (помните Гоголя?), там можно лошадь было купить, и корову, и прочие товары. В деревне купец селиться не будет — невыгодно. А дворянам откуда там быть? Ведь дворянское звание получалось чуть ли не из царских рук. Вот и судите: крестьянин Егор родил сына Леонтия — кто же у крестьянина родился? Крестьянин Леонтий Егорович, а он родил сына Петра Леонтьевича. Кто же этот Петр Леонтьевич (отец Валентина Петровича!) как не крестьянин по происхождению?»
Однако уже у Леонтия Егоровича, сообщает Анна Петровна, проявились явно не крестьянские потребности, и хотя сыну Петру он не мог дать даже среднего образования, у того они и подавно разрослись. Он книжки стал читать, и не духовные, а светские, захотел жить самостоятельно, узнать, как и что в мире делается. Сначала он выезжал в Самару знакомиться с городской жизнью (семья долго жила в селе), а потом со своей хорошей, ко многому способной головой стал работать в городской земской управе — снизу вверх двигаясь, в конце концов стал уполномоченным по сельскому хозяйству и продовольственному отделу; а идя по этой дороге, продолжает Анна Петровна, (земцы всегда считались передовыми людьми, там работали культурные люди), на этой дороге он перезнакомился с передовыми и в свою светлую голову еще воспринял многое от более образованных (у него самого не знаю, какое было образование, думаю, что начальной школы, приготовительной), а сойдясь с людьми высшего образования, сам уже стал передовым человеком с широкими потребностями, свободолюбивым человеком, и крестьян стремился поднимать, хлопотал о школах для них, об открытии мастерских для обучения ремеслам.
Петр Леонтьевич захотел всем своим детям дать среднее образование, а потом тому, кто желал, и высшее. «Когда мы учились в Самаре, — вспоминает Анна Петровна, — у нас не было там своего постоянного жилища, нам снимали комнаты у частных хозяев, на время учебного сезона… На каникулах у родителей сходились. Помню хорошо общие часы музыки, которые возникали экспромтом. Старший брат Дмитрий и Петр играли на гитаре и балалайке, я — на пианино, Александр играл на мандолине хорошо, Маруся хорошо пела, Верочка подпевала, и отец нередко присоединялся к нам — он пел недурно, любили петь хором под мой аккомпанемент. В хоре участвовал и Валентин Петрович».
«Когда я сейчас стала воспоминать мальчика — юного Валю, — продолжает Анна Петровна, — мне пришли в память вдруг строчки о девушке Тане Лариной: «…задумчивость — ее подруга от самой колыбели («колыбельных» у Пушкина. — В. П.) дней… Она ласкаться не умела к отцу, ни к матери своей, и часто целый день одна, сидела молча у окна…» Валя этой своей тихостью выделялся среди других братьев, нормально, для возраста, шумных… Все братья были очень хороши — по-настоящему культурные, интеллигентные, способные, добрые… Ну, да от хорошего корня — хорошие плоды: отец-самородок был очень хорош. Дед — очень своеобразная натура, из крестьян-сектантов, глава общины «молокан». Очень религиозен. Строг, серьезен, молчалив, тверд, упрям и умен».
Леонтий Егорович почти не улыбался, а громко смеяться, по-видимому, считал грехом. Зато редкая его улыбка «была прелесть, словно светились тогда его глаза». Детей по очереди привозили к нему и оставляли на некоторое время пожить. Леонтий Егорович внуков очень любил, но держал в строгости. Расшалившийся за обедом рисковал получить деревянной ложкой по лбу. Любил, когда читали ему вслух евангелие. Обычно имел грозный вид, но дети его не боялись.