диапазоне температур. Ибо внешняя среда — теплая морская вода — стала в процессе эволюции его внутренней средой: теплой кровью, температура которой у нас, положим, всегда 36,6 градуса — и при пятидесятиградусной жаре в Каракумах, и при пятидесятиградусном морозе в Антарктиде…
Вершина органической эволюции — человек добился удивительного успеха по сравнению с другими видами именно благодаря тому, что смог свести до минимума свою зависимость от среды.
Биологу, да еще селекционеру, понимание этого закона нужно, как хлеб насущный. Селекционеру, труд которого в силу известных обстоятельств заставляет его отрешиться от большинства жизненных радостей ради величайшей радости создания неведомого миру организма, ложный идеал может стоить напрасно прожитой жизни.
Если бы Кузьмину суждено было стать селекционером не в краю с экстремальными условиями полеводства, где природа не прощает малейших ошибок, знание этого закона, ставшего основой его мировоззрения, может быть, было бы не в такой степени необходимо. Но Кузьмин оказался на земле, на которой нельзя было работать наудачу. Как сказано, тут часто приходилось не о размахе мечтать, а о простом сохранении исходного материала. Тут, если уж воспользоваться аналогией, приходилось часто работать, как саперу, которому позволено ошибиться один только раз.
Монголия открыла Кузьмину любопытную вещь. Суровейший континентальный климат. Снег не тает, а испаряется, мясо не протухает, разница температур на солнце и в тени равна разнице между летними и зимними — все это условия внешней среды, объясняющие кочевой образ жизни скотоводческого населения, питающегося одним мясом и не знающего, что такое кусок печеного хлеба. Но в этих же условиях часть населения, пусть небольшая, все же живет вне единства со средой, вопреки «требованиям» среды сеет пшеницу, ячмень, горох, овес, даже кукурузу. Правда, противление единству со средой далось нелегко. Не дает среда осадков — применили полив. И сорта сельскохозяйственных культур вывели особенные, не зависящие от капризов погоды и прочих явно несельскохозяйственных условий здешнего края.
Пространствовав уже год, как-то осенью экспедиция приблизилась к северным отрогам Монгольского Алтая. Около озера Бэгэрнур путешественники увидели жатву пшеницы. Монгольские жнецы, вооруженные серпами, похожими на короткие косы, валили хлеб. Женщины грузили его в корзины и на быках отвозили на своеобразный ток: заброшенные поливные поля-площадки, гладкие и твердые, как асфальт. На одной из таких площадок сидел старик монгол, окруженный ворохом свежеубранной пшеницы, и тщательно перебирал стебли, сортируя их.
Монгол не знал, что, разделяя направо — налево крупнозерную и мелкозерную пшеницы, занимается селекцией. Но, наблюдая за его работой, нетрудно было сообразить, какими неограниченными творческими возможностями обладает метод отбора, если позволяет выделить растения, пренебрегающие жестокими условиями бытия, и прийти к выводу, что всегда можно найти особи с феноменальными свойствами, бросающие вызов кажущимся непреодолимыми условиям среды.
Монголия научила: нет невозможного. Нет единства, а есть борьба, в которой либо организм побеждает среду, либо погибает. И задача селекционера — вооружить живое необходимыми ему в этой схватке качествами. Только и всего.
Позже, будучи научным сотрудником ВИРа, Кузьмин выезжал на север посмотреть, какие культуры там разводят. Выросший в Заволжье и привыкший к белому хлебу, Кузьмин удивился, что у крестьян-северян белый хлеб — редкость.
— Что же вы, люди, пшеницу не сеете?
На Кузьмина посмотрели, как на ученого чудака, но вежливо ответили:
— Не родит она тут.
Но Кузьмин до приезда сюда по вавиловскому правилу изучил историю местного земледелия по архивам:
— Как не родит, когда у помещиков урождалась?
— Помещики павлинов и цесарок тоже разводили.
Ответ был крестьянский: пусть неверный, но здорово сказанный. На Кузьмина он, однако, не подействовал. На сортоучастке под Новгородом Кузьмин заложил опыты по проверке писаревских тулунских сортов пшеницы и доказал, что «исконно» ржаные края, если не посчитаться с «велением» среды, можно превратить в пшеничные.
То же случилось через полтора десятка лет на целине, когда местные старожилы и даже опытники дивились донкихотству новичка, высевавшего в Шортандах обширную вцровскую коллекцию десятков видов растений.
Между тем прав оказался Кузьмин, а не приученные к «единству со средой» крестьяне-старожилы.
Он разработал методы селекции для условий целины, доказав их обоснованность тем, что полученные им сорта победили на конкурсных испытаниях и вошли в производство.
Первым сортом мягкой яровой пшеницы, выведенным Кузьминым, — это пришлось как раз на начало Великой Отечественной войны — была «акмолинка-1». Родителями «акмолинки-1» были канадский сорт «маркиз» и один из сортов озимой украинской пшеницы. По сравнению с местным стандартом «акмолинка-1» давала с гектара на 4–5 центнеров больше. По тем временам, когда приличный урожай составлял 6–7 центнеров, это было почти удвоением урожайности. Причем в голодные годы войны!..
Улучшая «акмолинку-1», Кузьмин скрестил ее с местной атбасарской пшеницей и получил знаменитую на целине «шортандинку», поставившую рекорд урожайности в послевоенные годы и ставшую стандартом, в конкурсе с которым на испытательных полях получали аттестаты зрелости новые сорта, домогавшиеся выхода в производство.
За «шортандинкой» подошла «снегурка». Это имя ей было дано в знак некоторой аналогии со сказочной Снегурочкой, ибо сходным образом она появилась на свет. Родителями, хотя в данном случае — крестными, «снегурки» были тоже мороз и весна. Первые два поколения подлежащих отбору растений высевались под зиму (не как озимые, а буквально под мороз, так что всю зиму семена лежали в земле непроросшими), а последующие два поколения высевались ранней весной, несмотря на заморозки. «Я взял ее из-под снега», — говорил о «снегурке» Кузьмин. Жесткие условия прорастания позволили провести жесткий отбор на холодостойкость. Всходы «снегурки» оставались не поврежденными морозом в то время, когда на целине подмерзали даже сибирские, видавшие виды сорта. Эта климатическая выносливость вылилась в «снегурке» в неожиданное для полевода повышение урожайности. В поле «снегурка» не выглядела тучнее «шортандинки», но в бункерах комбайнов каждый гектар «снегурки» давал лишних 4,5 центнера зерна. Объяснение этому было простое: «снегурка» при уборке почти не знала потерь.
Но все эти сорта, как ни пришлись они на целине кстати, не радовали Кузьмина: хлеб из них получался хуже, чем из сортов, выведенных европейскими селекционерами, в частности, на Саратовской селекционной станции. «Саратовская-29» по хлебопекарным качествам продолжала оставаться для целины долгое время стандартом.
Первой ласточкой в преодолении качественного барьера из сортов Кузьмина стала пшеница «ласточка», а затем «мильтурум-45» и, наконец, «целиноградка». Не уступая «саратовской-29» по качеству, «целиноградка» на сортоиспытании побила ее по урожайности на 4,6 центнера с гектара.
Как оценил селекционер значение своего успеха, говорит имя. данное им сорту. К этому времени центр Акмолинской области — Акмолинск стал Целиноградом — центром Целинного края.
Мягкие, хлебные пшеницы — «акмолинка-1», «боец» «акмолпнка-4», «акмолинка-6», «шортандинка», «ласточка», «снегурка», «мильтурум-45», «целиноградка»; твердые, «макаронные», или «кондитерские», — «акмолинка-2», «акмолинка-5», «безостая шортандинская», мягкая озимая «бабаевка» (в честь безвременно погибшего директора Казахского института земледелия Бабаева), подсолнечник «шортандинский-41», картофель — «богарный», «бульба», «полевка», озимая рожь «шортандинская», рожь «зима», гречиха «казахша» и еще сорта, не получившие слишком большой популярности и потому сохранившие первоначальные латинские названия с номерами — «мильтурумы», «перотриксы», — вот список сортов Кузьмина.
Много это или мало для одного человека? Статистика говорит, что в нашей стране на выведение хорошего сорта яровой пшеницы в среднем приходится 400 селекционных человеко-лет.
Если удачу Кузьмина объяснять не промыслом божьим, то только выдающейся научной интуицией, верным биологическим подходом к явлениям жизни, особенным биологическим чутьем, которое одно позволяет видеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими они могут казаться.
С весны 1923-го по декабрь 1934 года Кузьмин работал в ВИРе бок о бок с Писаревым, Вавиловым, а также с замечательным селекционером, растениеводом, организатором в нашей стране новой системы сортоиспытания Виктором Викторовичем Талановым, ботаником, путешественником Петром Михайловичем Жуковским, выдающимся знатоком пшениц Константином Андреевичем Фляксбер-гером, сорняковедом Александром Ивановичем Мальцевым и многими другими крупными учеными.
Плодом десятилетнего труда группы Таланова, в которую вошел и Кузьмин, явился двухтомник-энциклопедия с рекомендациями, что, где и как сеять в стране, «Растениеводство СССР». Немало статей двухтомника, причем наиболее существенных, написано Кузьминым.
Что из этой работы пригодилось ему для будущего? Умение ставить опыты по оценке пригодности культуры и сорта для возделывания в данном районе. Он ставил эти опыты сам и следил за тем, правильно ли их ставили другие. Кузьмин разработал и внедрил в практику первую в СССР единую методику оценки сортов и культур, методику сортоиспытаний. При этом, понятно, изучил весь предшествующий мировой опыт.
За 10 лет работы над этой темой он собрал горы материала. Когда пришлось его обобщать, у него возникло ощущение, что рассудок, как он выражался, «укачивается» в бушующем океане фактов и идей. Для работы ему не хватало суток. Хроническое недосыпание довело его до нервного и физического истощения. Чем же это все кончилось? Успешным окончанием работы.
Это тоже был великий опыт!
Это была вавиловская школа, глава которой любил повторять: «Ученые работают успешно только при перегрузках». Так работал и сам Вавилов.