К нынешним дням в «Расцвете» установился следующий, редкий по своей разумности и проницательности порядок. Если вы решили иметь новый дом, вы подаете об этом заявление в правление колхоза. В заявлении указываете желательный размер дома (можете приложить чертеж) и сколько денег предполагаете внести в колхозную кассу в качестве первого взноса. Денег для начала должно быть не меньше 800—1000 рублей. Все остальное — дело колхозной строительной бригады и столярно-плотницкой мастерской. Если заявление подано весной, к концу лета дом будет полностью готов; и за все это время вы можете ни разу не появляться на строительстве.
Это, однако, только часть установленного порядка. Следующая часть касается отношений купли-продажи такого дома. Например, вы решили уйти из колхоза. Вас никто не держит. У Посмитного издавна сложилась как-то так, что он никому не чинил препятствии к выезду. Уговаривать — уговаривал, тянуть с решением, бывало, тянул, но применять для закрепления кадров все возрастающую силу своего авторитета, свою власть не применял. Он знал, что те блага и условия, которые имеет в его хозяйстве человек, — лучшая гарантия того, что нужное количество постоянных рабочих рук будет всегда. Временами, правда, приходилось нанимать много сезонников, и Посмитный шел на это не только спокойно, но и с расчетом: они разносили по Украине славу его колхоза.
Итак, вы решили в связи с выездом продать свой дом, нашли покупателя. Правление колхоза назначает комиссию, которая определяет стоимость вашего хозяйства. Учитывает все, вплоть до каждого фруктового дерева и виноградного куста. Деньги вы получаете не из рук покупателя, а из колхозной кассы. После этого уже не вы, а правление решает, кому продать хозяйство, то есть кого принять в члены колхоза: того ли, с кем сговорились вы, или кого-нибудь другого.
Таким образом Посмитный добивался очень многого. Во-первых, притока новых людей и возможности выбирать среди них наиболее подходящих. Не всякий приехавший, могущий сразу же выложить полную сумму за хозяйство, обязательно нужен колхозу. У иного за душой какая-то тысяча рублей, а работник в нем видится как раз тот, который требуется. Давая ему рассрочку, сразу поселяя его в готовое «гнездо», Посмитный получал колхозника, о котором мог с большой долей уверенности сказать: этот оседает надолго и трудиться будет хорошо, ведь ему предстоит выплачивать за дом, а кроме того, он будет испытывать чувство благодарности, будет наглядно видеть и сознавать преимущества жизни именно в таком коллективном хозяйстве.
Второе, что давал и дает этот порядок селу, еще интереснее и в чем-то важнее. Он автоматически устанавливал нормальные, здоровые отношения на внутридеревенском рынке. Известно, что дома в селах, где есть крупные, перспективные колхозы, стоят дорого. Во всяком случае, продающий получает намного больше, чем вложил. От этого страдают как раз те люди, которые хотят жить в селе, те, в ком больше всего нуждается колхоз. Цена дома определяет, далее, и цену всех других мелких внутридеревенских услуг: например, ремонтных работ. Так создается несправедливое неравенство, то есть такое, в основе которого не только мастерство, трудолюбие и добросовестность, но и моменты, не имеющие к этому отношения. Вдова (а сколько их стало после войны!) общественному хозяйству может давать куда больше, работая, скажем, дояркой, чем иной кое-как умеющий класть печки мужчина, а живет она хуже, все ей достается труднее.
Полностью устранить подобные различия Посмитный, естественно, был не в силах, но сделал он для этого за свою жизнь очень много. Уголь, дрова, оконное стекло, гвозди, даже банки с крышками для консервирования — практически за всем, что нужно в крестьянском быту и что подчас самостоятельно достать человеку трудно и накладно, колхозники с первых лет привыкли обращаться в правление, к Макару.
Если иметь в виду те материальные и организационно-воспитательные результаты деятельности Посмитного, которые можно легко обнаружить в хозяйстве сейчас, то надо сказать, что главное он сделал в послевоенные годы: сороковые, пятидесятые и шестидесятые. Но как председатель он сформировался уже до войны. Вернее было бы выразиться по-другому: к концу тридцатых годов Посмитный уже сформировал такое коллективное хозяйство, которое даже сейчас, с точки зрения семидесятых годов, мы вправе называть современным. Он придал ему черты, которые в наши дни разумеются сами собой, считаются обычными, типичными признаками всякого хорошего колхоза. Требуется уже усилие памяти и определенные знания, чтобы понять: эти черты, эти качества существовали не всегда, за каждой из них и за каждым из них стоял свой первооткрыватель.
Причем речь идет не о первооткрывателях-теоретиках, не о людях, которые путем размышления над природ и колхоза вывели необходимые признаки полноценной жизни этого сложнейшего и интереснейшего общественного организма, но о людях, которые действовали практически, на деле утверждали новые явления, часто даже и не отдавая себе в том отчета.
Деятельность колхоза оценивалась и оценивается главным образом по тому, как он выполняет свои обязанности перед государством, то есть планы продажи продуктов. Соответственно с этим своим основным интересом оно, государство, воздействовало и воздействует на проводимую колхозом политику капитальных вложений, организацию производства, систему материальной заинтересованности и так далее. Это необходимо и естественно.
Но если хозяйство, его руководитель в частности (а то и не в частности, а прежде всего), будет жить только мыслью и заботой о том, чтобы исправно выполнять свои обязанности перед государством, хорошего, пригодного для нормальной жизни людей колхоза не получится. Существует много вещей, делать которые государство или не обязывает совсем, или обязывает не так строго, как продавать хлеб, но делать которые очень важно, — более того, от которых в конечном счете зависит количество и качество производимой колхозом продукции.
Сейчас это прописная истина, но кто-то по ней должен был начать жить первым, и среди первых был Макар Анисимович Посмитный, его колхоз.
В 1929 году, весной, подула первая на его взрослой памяти черная буря. Среди дня притухло, покраснело солнце, над землей летел чернозем, превратившийся в пыль, вырванные с корнями молодые деревца и почти все, что к тому времени было посеяно и взошло. В овраги, лощины, пересохшие русла ручьев нанесло песка, и кое-где они исчезли. К концу того же лета Макар вывел колхоз сажать первую лесную полосу. Сил, времени и посадочного материала хватило на шесть километров. С тех пор прибавляли каждый год — когда столько же, когда немного меньше. Воду возили в бочках, поливали из ведер. В 1934 году подула вторая буря. Опять поднялись и куда-то полетели посевы. Но одно поле было спасено — то, которое окаймляла лесная полоса, заложенная пять лет назад.
Одновременно сажали сады и виноградники. Это дело любили и хорошо в нем понимали переселенцы. Местные к нему были равнодушны, и решение о том, что вокруг каждого дома должен быть сад, Макару пришлось проводить через общее собрание. Сам он вкус ко всему зеленеющему и цветущему почувствовал случайно. Как-то ранней весной заглянул на хутор, где в ТОЗе председательствовал Иван Семенович Коваленко. Тот, окруженный девушками и молодыми женщинами, перебирал семена цветов. Макар посмотрел, послушал, несколько удивился тому, с каким серьезным, «научным» выражением лица Коваленко объясняет про эти цветы, и вернулся к себе. Здесь он впервые задумался, что хутор у него хоть и чистый, а голый, как колено, и если б не жара летом и не мороз зимой, то разобрать, что за время года на дворе, было бы невозможно.
К началу войны в колхозе уже было около 30 километров лесополос, 8 гектаров сада и виноградник, дававший по 100 центнеров с гектара. Был небольшой сад и при каждом доме. Когда подходило время, Посмитный отправлялся в питомник за саженцами и лично развозил их потом по дворам. Привезет, оставит и скажет хозяину: «Вот так, к утру шоб було посажено». Утром ходил проверять.
Это все была самодеятельность, то есть деятельность, не являвшаяся обязательной. Вкус к ней в Посмитном связывался с тягой к самостоятельности, к тому, чтобы думать обо всем своей головой в по-своему решать. Важнейшее из его решений — решение о самом себе, выбор образа жизни и поведения в колхозе, того образа, по которому мы до сих пор можем безошибочно судить, что такое настоящий председатель колхоза. Раз и навсегда он лишил себя и свою семью каких бы то ни было привилегий. В материальном и бытовом плане он оставался рядовым колхозником, обыкновенным крестьянином. У него было шестеро детей, а жена продолжала работать в поле. Как-то пропал двухлетний Виктор. Прибежала с поля, заметалась по огородам мать, прилетел на двуколке отец, бросили работу люди. Нашли далеко в карьере: спал на камнях; принесли. Детей Макар не бил, виделся с ними и говорил мало, но всегда о них помнил и судьбу им готовил особую. Да ничего он, правильнее сказать, и не готовил. Как сам когда-то двенадцати лет погонщиком лошадей — «Держусь за уздечку, конь махнет головой, и я лечу», — так и дети. Только не с двенадцати, а с девяти, с десяти. В том не было обдуманного расчета сделать из них крестьян. Что они родились ими и умрут — это разумелось само собой.
Питались не лучше других, ели не приготовленное как следует, не поданное — кто там будет готовить и подавать, если мать с зари до зари в поле, — а работали больше. Не всегда это было в удовольствие; и когда где-нибудь люди начинали сетовать на норму, дети Макара сетовали тоже. И когда кто-нибудь начинал гордиться заработком, дети Макара гордились тоже. Что же до него самого, то и он всегда открыто делился на людях своей радостью, если получал много, и разочарованием, если получал меньше, чем хотелось. В 1948 году уговаривал пообедать заехавшего в колхоз одного из тогдашних руководителей Украины: «Думаете, нечем угостить? Так я ж один семьсот пудов хлеба получил!»
А так как положение его детей в селе ничем не отличалось от положения других, то и желания возникали одинаковые. Где-то лет до 15–16 им казалось, что, кроме их колхоза, и мира нет, где и жить, если не здесь. А потом перед глазами возникал образ города. Первым это пережил старший, Михаил. Как он рвался в аэроклуб! Тридцатые годы, Чкалов, Осоавиахим. А тут лобогрейка, которую с закрытыми глазами разобрать и собрать для него пара пустяков, трактор, о котором он тоже знает и на котором умеет все, грузовичок-полуторка.