[83] на скачках. Притом совершенно впустую, если судить по результатам, но ведь интерес не только в деньгах! А Саша разработал собственную оригинальную теорию, призванную улучшить статистику выигрышей консьержа. Они долго трудились вдвоем над этой системой и наконец создали сложную таблицу из десятка убористых колонок, каждая из которых оценивала шансы на выигрыш от 1 до 10. Родье вынул из ящика желтую папку, открыл ее и извлек с десяток листов, заполненных Сашиной рукой; одни из них были исписаны какими-то невнятными расчетами и формулами, другие – яростными комментариями. Саша был убежден, что результаты скачек зависят от объективных критериев, которые никогда не принимаются во внимание любителями прогнозов, да это и неудивительно, – он писал, что организаторы скачек ничуть не заинтересованы в том, чтобы участники пари выигрывали слишком часто.
Он убедил себя, что должен составить список так называемых внешних факторов воздействия на результаты скачек, классифицировав их в порядке убывающих значений, таких, например, как температура воздуха и метеосводка последних бегов, гидрометрия, плювиометрия (то есть количество осадков), количество лошадей-участниц, время восстановления сил жокея между двумя забегами, возраст и пол лошадей и еще с полдюжины других показателей, которыми пренебрегала специальная пресса. Этот научный анализ in vitro[84] должен был позволить свести на нет все привходящие обстоятельства, однако после многочисленных испытаний данного метода на практике его теория показала себя совершенно неэффективной и дорогостоящей, а Саша даже не смог уверенно определить, в чем загвоздка – то ли в неточности математических расчетов, что маловероятно, то ли в том, что лошади – существа загадочные и не поддаются сухой статистике. Саша намеревался усовершенствовать свою методику, что позволило бы разбогатеть им обоим; по его мнению, здесь давала сбой система оценки некоторых критериев; к несчастью, смерть положила конец его прекрасному замыслу. Родье, который еще с начальной школы был слаб в расчетах, отказался продолжать этот опыт и согласился передать нам пять страниц, исписанных по-французски рукой Саши. Мы поспешили отнести их мэтру Жильберу, и тот с первого же взгляда подтвердил, что это самое убедительное доказательство в досье Игоря – теперь его клиент спасен. Он погрузился в чтение документа, но на третьей странице вдруг нахмурил брови и воскликнул: «Черт подери, оказывается, Королева Лугов не имеет никаких шансов! Кто бы мог подумать!»
Сидя на скамье у водоема, в тени платанов парка Рене-Мэтр – одного из редких уголков, где еще оставался хоть какой-то намек на прохладу, – Франк читал толстую книгу; он не заметил подошедшего Мимуна, который стоял, обмахиваясь газетой.
– Это интересно? – спросил Мимун, рассматривая обложку с названием «Братья Карамазовы».
– Да, вот перечитываю «Братьев Карамазовых». Но конец с его отсутствием морали слегка разочаровывает. Непонятно, что думает Достоевский, – он как будто сваливает всех героев в одну кучу, а сам прячется за ними.
– Так ты знаешь русский?
– По-русски это звучит гораздо лучше, чем по-французски, – живее, энергичнее; а переводы часто посредственны, противоречивы. Я люблю изучать иностранные языки, уже бегло говорю по-английски и по-испански.
Мимун удивленно покачал головой:
– Ну, значит, ты и арабский легко освоишь.
– Надеюсь, да; мне повезло: у меня хорошая память.
– Слушай: завтра в девять утра французы откроют границу, чтобы пропустить торговцев и приграничных жителей, которые скопились на эспланаде, – их там уже больше тысячи. Никакого контроля не будет. Для тебя это единственный шанс – либо завтра, либо никогда.
Франк забежал на базар, чтобы попрощаться с Хабибом, и обещал старику навестить его, если когда-нибудь снова окажется в Ужде.
– Только не затягивай с этим, дружок, я ведь совсем не молод, – ответил Хабиб. Он приготовил подарок для Франка. Войдя в лавку, он снял с полки старенький томик в красно-черной обложке, с истертыми уголками, и протянул его Франку: – Держи, вот твой любимый Базен.
– Потрясающе! – воскликнул Франк. – Ты его все-таки нашел?
– Я искал эту книгу часами – она словно пряталась от меня из страха, что я ее продам; такое бывает с некоторыми книгами. Тогда я пошел к директору почты и выкупил у него эту: он мне ее вернул за вполне умеренную цену. Это первое издание 1921 года, там внутри несколько пятен плесени, но они тебе не помешают наслаждаться чтением.
– Дай я тебя обниму, Хабиб, мне еще никто никогда не делал такого щедрого подарка. А я тоже припас для тебя великолепную книгу.
Франк достал из сумки толстенный том Достоевского и объяснил, о каком романе идет речь. Хабиб долго вертел книгу в руках, осматривая со всех сторон:
– Мне очень, очень приятно, друг мой, до сих пор у меня в лавке не было русских книг.
Хабиб взял Франка за плечо, вывел его за пределы базара и прошептал, озираясь, словно опасался чьих-то нескромных ушей:
– Должен тебя предупредить, что Мимун – человек подозрительный, на нем кровь, много крови. Опасайся его. Он близок к Бумедьену[85], который командует приграничной вилайей[86], начиная с Ужды. Это жестокие, свирепые люди, которым неведомо слово «жалость». У них на границе собрана сильная армия, и мне жаль тех, кто встанет на их пути. Будь очень осторожен!
– Не беспокойся, Хабиб. Я возвращаюсь в Алжир, чтобы возрождать страну, а не воевать. Война закончена.
Во вторник, 26 июня 1962 года Франк встал на рассвете, запихал кое-какие пожитки в рюкзак, взяв в основном свои русские книги и Базена, спрятал документы и деньги за подкладкой кожаной куртки и влился в густую толпу торговцев и приграничных жителей, которые с бесконечным терпением ожидали у пограничного пункта, сидя прямо в придорожной пыли. Он долго раздумывал над предостережением Хабиба, но разве старый книготорговец мог понимать, чем живет человек, готовый участвовать в освободительной войне и в первую очередь обязанный победить самого себя?! Франк был твердо убежден в одном: нет другого способа добиться независимости; такая война – правое дело, ради которого люди обязаны жертвовать собой, пусть даже пройдя через грязь, через предательство своих благородных идеалов. Лишь бы не оставаться рабами. Жестокость сделала свое, а теперь страна должна была обрести свободу. Мимун обещал Франку встречу в Алжире – там он сможет принять участие в построении нового мира. А Франк только об этом и мечтал.
В тот день первой и главной задачей Франка было беспрепятственное пересечение границы, а второй – розыски Джамили. Незадолго до девяти утра люди встали на ноги, несколько минут потоптались на площади и тронулись в путь, поднимая тучи пыли, мешавшей увидеть хоть что-нибудь в двадцати метрах. Франк заметил беременную алжирку, стоявшую на коленях, которую люди в спешке толкали. Франк пробился к ней, подал руку, помог встать, но при первом же шаге женщина испустила крик и остановилась, прерывисто дыша.
Рвущаяся вперед толпа грозила раздавить ее. Женщина затрясла головой, давая понять, что отказывается от помощи. Тогда Франк наклонился, взял ее на руки. И, увлекаемый вперед сотнями марокканцев, перешел границу с беременной женщиной на руках, даже не осознав, что он уже в Алжире.
Графологическая экспертиза, назначенная следователем, установила, что Саша действительно был автором длинного письма, которое он прислал мне перед смертью и в котором объявлял о намерении покончить с собой. Игорь отсидел в тюрьме восемнадцать месяцев и шесть дней, прежде чем его непричастность была признана, а сам он освобожден, однако он по-прежнему официально числился подозреваемым в убийстве Саши. Мы с Вернером никак не могли понять этот парадокс. Мэтр Жильбер пустился в длинные разъяснения, перечисляя вопросы, связанные со сложными судебными процедурами, и сказал, что надеется добиться окончательного прекращения дела за отсутствием состава преступления в ближайшие недели или месяцы, каковой срок позволит Вернеру выплатить второй транш дополнительного гонорара. Теперь Игорь будет находиться под судебным надзором с обязательством отмечаться в комиссариате полиции раз в неделю и запрещением покидать французскую территорию; правда, лишить его паспорта было невозможно, поскольку он его не имел.
Несмотря на оправдательный приговор, положение Игоря было теперь сложным – у него уже не было ни дома, ни работы. Вернер выправил ему свидетельство на жилье в своей квартире, что было чистым безумием, поскольку она состояла из двух смежных комнатушек, но этого никто не проверял, а сам Вернер надеялся, что они уживутся, так как у них не будут совпадать рабочие часы. Виктор Володин, хозяин Игоря, очень хотел снова взять его на работу, но это было невозможно: после ареста Игоря он отдал его такси одному грузинскому беженцу и теперь не хотел того увольнять. Вообще-то, Виктор был человеком беспринципным: подкручивал счетчики, возил клиентов кружным путем перед тем, как доставить по назначению, продавал им вещи, якобы принадлежавшие Распутину, но все же он оставался истинным русским в изгнании и регулярно помогал соотечественнику, пусть даже «из коммунистов», хотя коммунистов ненавидел смертельно и сражался с ними не на жизнь, а на смерть в далекие времена своей юности.
Узнав о том, что сотрудник мэтра Руссо требует дополнительной оплаты своих трудов, он предупредил Вернера, что сам займется этим делом. Мы так никогда и не узнали, заплатил ли Виктор ему из своего кармана или действовал как-то иначе, но больше адвокат не стребовал с нас ни гроша.
Итак, в среду, 18 мая 1966 года, после двадцати месяцев предварительного заключения, состоялся выход Игоря из тюрьмы, точь-в-точь как в черно-белых фильмах пятидесятых годов о преступниках, какие снимали Беккер или Гранжье