[204]. Сидя во втором ряду, Анна равнодушно наблюдала за зрелищем. Камилла спросила, понравился ли ей спектакль, девочка ответила: «Не очень». Купив две сахарные вафли, Камилла протянула одну Анне.
– Спасибо, мама.
Они сели на скамейку.
– Знаешь, Анна, я ведь не твоя мама. Понимаешь, что я хочу сказать? Твоя мама – Сесиль, ты помнишь ее?
Анна прожевала кусок и повернулась к Камилле.
– Нет. Кто это?
– Ну как это «кто»? Сесиль… Не говори мне, что ты ее не помнишь.
Анна продолжала смаковать вафлю. Камилла не могла понять, насколько девочка с ней искренна. Она смахнула с ее носа и подбородка крошки сахара.
– Спасибо, мама.
Они ушли, взявшись за руки. Камилла уже почти два года заботилась об Анне и, наблюдая за ней, убедилась, что эта маленькая девочка никогда не лжет и не умеет уклоняться от ответов. Она пришла к убеждению, что Анна забыла Сесиль, стерла из памяти воспоминания об этой ненужной женщине, как избавляются от громоздкого предмета, который мешает жить. Проблема заключалась в том, что если Анне удалось выкинуть Сесиль из головы, то Мишель и Камилла думали о ней постоянно, задаваясь вопросом: «Что делать, если она вернется?»
Впрочем, поживем – увидим.
Оставалось непонятным – да и никто и не пытался это объяснить, – почему Анна никогда не звала Мишеля «папой», а только по имени, хотя любила его как отца. Но ее сердце покорил другой мужчина. Она восхищалась Джимми, лучшим другом Мишеля, и его отвратительным персонажем – англичанином в фильме «Тьерри-Сорвиголова». Джимми невероятно эффектно умирал в предпоследней серии; потом он сыграл Карно[205] в драме о Комитете общественного спасения – сцена его ссоры с Робеспьером у всех осталась в памяти, на него градом посыпались новые предложения. Он уже смирился с мыслью, что внесен в список телеактеров и никогда не сыграет на большом экране, как вдруг ему предложили роль комиссара Монтеня в полицейском сериале нового типа, который с трудом пробивался на телевидение, поскольку все тогдашние звезды отказались в нем играть. А Джимми согласился, увидев в этом неприкаянном персонаже отголоски собственной жизни. У Монтеня по вине лихача-водителя погибла жена; он хромал, порой пил по-черному, был вспыльчив, ворчлив и любил приврать. В первый же день съемок Джимми внес свой личный вклад в сценарий: обнаружив труп бухгалтера перед открытым сейфом, он быстро перекрестился. Он повторял это жест всякий раз, как прибывал на место преступления, не скрывая своего сострадания к жертвам, не вынося черствости, свойственной сыщикам, привычным ко всему. По сценарию не предполагалось, что этот вспыльчивый и крикливый коп, который пренебрегает хорошими манерами и уголовно-процессуальным кодексом, понравится широкой публике и удержит ее внимание больше чем на один сезон, но после того, как первая трансляция прошла с оглушительным успехом, ОРТФ[206] подписало с Джимми эксклюзивный контракт и увеличило количество серий с четырех в первый год до восьми – во второй и до десяти – на все последующие годы. Закончив с этим сериалом, Джимми начал сниматься в мыльной опере и еще в одном-двух проходных фильмах. Он не переносил простоев! Ему требовалось постоянно быть в работе. Чтобы не думать. Чтобы не напиваться.
Отслужив пятнадцать лет телевидению верой и правдой, Джимми решил двигаться дальше и отклонил грандиозный контракт нового сезона – теперь он был самым известным и самым богатым актером на телеэкране. И хотя лишний вес и шрам на лице заставили его отказаться от амплуа героя-любовника, он по-прежнему коллекционировал романы и разрывы со старлетками, поставляя богатый материал на первые полосы бульварных газет, что способствовало его популярности. Подружки Джимми делились с читателями подробностями его вероломных поступков: этот бессовестный человек отказывался жениться, несмотря на обещания и подаренные кольца; он морочил им голову, чтобы в итоге обмануть и цинично бросить. Джимми с готовностью принял эту заслуженную репутацию сердцееда. Он регулярно появлялся у Мишеля и Камиллы с очередной «большой любовью», но через несколько месяцев – самое большее через год – эту пассию сменяла другая, и, чтобы не допустить оплошности, приходилось запоминать имена девиц и их пристрастия, тем более что Изабели, Полины или Коринны периодически вновь возникали на горизонте.
И только два-три человека знали, что Джимми так и не оправился после смерти Луизы: она всюду сопровождала его, держала за руку, читала вместе с ним сценарии, разговаривала с ним, отвечала. Говорить о ней он мог только с Мишелем.
– Как ты думаешь, Луиза сделала это специально? Я не могу поверить: мы же собирались пожениться, завести детей, у нас была бы прекрасная жизнь; женщина не пытается прикончить мужчину, за которого собирается замуж. Это слишком невероятно.
– Да нет, старик, это был несчастный случай. И если кто-то посмеет утверждать обратное, дай ему по роже.
– Не могу, Луиза все время это повторяет, когда приходит ко мне.
И в другой раз:
– Я уже задолбал тебя своими историями, но ты единственный, с кем я могу вспоминать ее. Ты, наверно, много думал об этой аварии, у тебя есть объяснение?
Но Мишелю нечего было сказать, чтобы смягчить его тоску.
И в следующий раз Джимми снова спрашивал:
– Ведь ты тоже любил ее, правда? Это ты порвал с ней или она с тобой? Я тут подумал: может, она поступила так в отместку?
Мишель успокоил Джимми:
– Я не был влюблен в Луизу, а она не была влюблена в меня. Между нами все кончилось очень давно, это ты ее любил. Только ты.
А потом в жизнь Джимми вошла Анна. Он хотел бы иметь такую дочь. Малышка его обожала: он никогда не говорил с ней как с ребенком. По собственной инициативе Джимми постановил: «Я буду твоим крестным и позабочусь о тебе». Анна пришла в восторг оттого, что породнится с такой знаменитостью. Когда девочке исполнилось десять лет, Джимми привел ее на съемочную площадку и добился, чтобы ей дали маленькую роль, но она, по-видимому, не одобрила этот опыт и отказалась от продолжения. Зато по воскресеньям Анна часто помогала Джимми, подавая реплики. Если ему было трудно запомнить текст, она брала распечатку и предлагала: «Говори тише, в этом месте все должны напрячь слух», или: «Ничего не говори, улыбайся, остановись на середине фразы», или: «Не будь так суров к подозреваемому, пусть он думает, что ты ему веришь». Она единственная могла сказать ему: «Ты слишком много пьешь, Джимми, у тебя пахнет изо рта».
И он не злился.
Самое забавное было в том, что Джимми прислушивался к ее советам. В благодарность он решил подарить ей красивое платье, но Анна отказалась: «Терпеть не могу платья». Тогда он поступил как другие: купил ей красочные книги о путешествиях. Джимми привык приходить к Мишелю и смотреть очередную серию «Комиссара Монтеня». Это стало ритуалом. Они все по-семейному садились рядышком на диван, Анна прижималась к Джимми, когда появлялись знакомые титры под звуки арфы, ксилофона и варгана[207], все наслаждались новыми приключениями героев, стараясь вычислить преступника. Это было непросто, ведь опытные сценаристы все время подбрасывали ложные версии и подозрительных персонажей. А Джимми все это время сидел с каменным лицом.
Анна сразу оказалась самой проницательной. В первые же полчаса она объявляла: «Убийца – партнер» (или господин Менье, или консьерж, или мадемуазель Ролан). Перед развязкой, в ходе очередного знаменитого беспощадного анализа дела, комиссар Монтень производил смотр подозреваемых, объяснял их мотивы, ошибки следствия, четко реконструировал обстоятельства драмы и разоблачал того или ту, кого Анна заподозрила еще час назад. Камилла и Мишель, которые до последней минуты пребывали в неведении, приходили в восторг от необыкновенного чутья Анны и пророчили ей блестящую карьеру в сыскном деле. Как ни странно, самым строгим критиком фильмов оказался Джимми; после финальных титров он вздыхал: «Да, не фонтан; Луизе это вряд ли понравилось бы». И очень редко говорил: «А вот это Луиза оценила бы». И все же они отлично проводили такие вечера. Однажды Джимми, собираясь уходить, наклонился к своей крестнице и спросил, глядя ей прямо в глаза:
– Значит, ты сразу догадалась?
– Ну конечно, Джимми, это несложно: преступник всегда тот, кого меньше всего подозревают.
Франк слишком поздно открывал для себя некоторые очевидные истины. Он относился к тем наивным людям, которые только на склоне лет начинают понимать, что деньги дают огромные возможности. И определенно являются заменой счастья. Если бы он сейчас встретил кого-нибудь из парижских друзей, к которым прежде часто захаживал на собрания партийной ячейки в Латинском квартале, то поклялся бы, что ни на йоту не изменил своим юношеским идеалам: ему по-прежнему ничего не требовалось. Деньги – это не про него, это про Розетту – вот кто ликовал в их новом доме на алжирских холмах. Она приглашала коллег-архитекторов и устраивала незабываемые ужины на террасе, с которой открывался изумительный вид на море, повергавший гостей в немой восторг. Розетта вздумала перестроить виллу по своему вкусу: расширить оконные проемы, убрать перегородки, добавить две комнаты с выходом в сад, превратить подвал в подземный гараж, установить вторую лестницу и полностью покрыть мозаикой стены двух ванных комнат; это ничего не стоило, потому что компании, которым она поручила перестройку, были счастливы предоставить ей эти услуги бесплатно. А кроме того, был Шарли. И необходимость обеспечить его будущее. Притом вопреки желаниям мальчика. Франк договорился с Хасаном о выкупе его бакалейной лавки. С отсрочкой на три года. За это время он скопит необходимую сумму.
А что оставалось делать?! Жизнь нас меняет.
Если этот дурачок Шарли пре