Я ни секунды не собирался поддаваться на этот шантаж и устраивать свадьбу без Мари и Жерома. Они были неотъемлемой частью моей жизни. Так же, как мать. Я возвращался к этому вопросу еще несколько раз. Бесполезно. Она не злилась, никогда не повышала голос, просто отвечала: «Нет – значит „нет“, я не флюгер и, по крайней мере, себя уважаю». Среди моих близких было не так много людей, которых я мог попросить о помощи. Жюльетта, моя сестра, разругалась с матерью, поэтому повлиять на нее не могла. В отчаянии я попытался найти поддержку у моего дяди, Мориса Делоне, ее делового партнера. После его отъезда из Алжира прошло почти двадцать лет, но он сохранил неизменным свой акцент уроженца Баб-эль-Уэда и привычку бурно жестикулировать при разговоре: «Что ты хочешь, чтобы я ей сказал? Такая уж она, твоя мать. Мне очень жаль, если она не придет, – значит, от нас на свадьбе никого не будет».
Что касается Камиллы, то она получила от своей семьи примерно такой же ответ, как и я. Она написала длинное письмо своим родителям в кибуц Шаар-Хаголан и пригласила их на нашу свадьбу. Они не виделись со дня ее отъезда из Израиля; вначале Камилла посылала им из Парижа открытки на Новый год, но, так как ее мать не отвечала, между ними уже лет пять не было никакой связи. Чета Толедано игнорировала ее письма. Когда я задавал ей вопросы на эту тему, она сухо отвечала, что ей нечего сказать. Прошел месяц, и она написала второе письмо, а в конце мая получила в мятом конверте ответ матери.
Моя дорогая дочь,
уже давно я собиралась написать тебе, чтобы узнать, как ты живешь, и рассказать о нас, и твое письмо с приглашением на вашу свадьбу меня очень обрадовало, я уверена, что ты будешь счастлива с Мишелем. Я видела его на ужине в кибуце, твоему отцу он, кажется, понравился, хотя этого недостаточно. К сожалению, мы не сможем присутствовать на вашем празднике, прежде всего из-за небольших проблем со здоровьем (ничего страшного, но у твоего отца ишиас, который затрудняет ему передвижение), а также из-за трудностей с деньгами: мы не можем позволить себе такое путешествие, поскольку наш кибуц находится в тяжелом финансовом положении. Возможно, мы бы как-то выкрутились и одолжили у кого-то деньги, но твой отец не одобряет брак с католиком, даже с симпатичным, даже если у вас гражданский брак. Он страшно возмущен тем, что ты не собираешься воспитывать своего сына в иудейской вере, а поскольку ребенок к тому же не прошел обряд обрезания, твой отец не считает его своим внуком. С годами он стал очень религиозным, не терпит никаких отклонений от Закона и отказывается идти на компромисс даже с родными. Такая же проблема у нас возникла несколько лет назад, когда твой брат женился на испанке. Религия здесь играет все бо`льшую роль и направляет нашу жизнь.
Когда я высказала желание увидеться с тобой, побывать на твоей свадьбе и познакомиться с внуками, твой отец ответил мне, что никуда не поедет, потому что у него больше нет дочери; что мы должны понимать, кто мы есть; что евреи не могут поступаться некоторыми правилами, если не хотят исчезнуть как народ, и единственное, о чем он теперь жалеет, так это о том, что у него есть дети. У нас нет никаких известий о твоих братьях. Я даже не знаю, где они, как живут… Но что я могу поделать? Такова наша жизнь. Желаю тебе большого счастья.
Нежно целую.
Любящая тебя мать
P. S. Дорогая, не могла бы ты мне послать несколько фотографий с вашей свадьбы – твою с мужем в мэрии, и детей тоже, мне это доставило бы большое удовольствие. Но на наше имя больше не пиши, посылай письмо и фотографии в кибуц на имя Алисы Пинхас, а она мне их передаст.
Примерно за месяц до свадьбы я застал Камиллу в спальне: она сидела заплаканная, с опухшими глазами, держа письмо от матери, которое дала мне прочесть. Наш законный брак начинался не с самых лучших предзнаменований. Я обнял ее.
– Знаешь, мы, наверно, ошиблись, желая свести их вместе; нафантазировали себе историю о воссоединении семей; видно, лучше махнуть рукой и оставить все как есть. В сущности, нам и так неплохо.
Камилла долго молчала, прежде чем высказаться:
– Разумеется, мы женимся, потому что это нужно нам. Они не хотят приезжать? Ну и ладно, обойдемся без них.
Итак, семейство Толедано воздержалось от приезда, и семейство Делоне – тоже. Нас отлучили от наших корней, но мы все-таки улыбались, хотя на душе кошки скребли. И вели себя так, будто это не имеет никакого значения. Камилла не хотела обсуждать это, но я знал, что равнодушие родителей и братьев причиняло ей боль. Ее мечты о семейном примирении разбились о суровую действительность: на самом деле люди – тщеславные существа, неспособные помочь ближнему или простить. Правда, лично я не могу сказать, что мне в этот день так уж не хватало матери. Я просто о ней не думал. Но это меня, конечно, с ней не сблизило.
Свадьба уже началась, а нашего свидетеля все еще не было.
Что ж, для звезды такое поведение было вполне естественным. Джимми снимал в Ренне фильм, но из-за непогоды съемки начались с опозданием, и ему пришлось наверстывать упущенное в субботу. Поэтому он опоздал на церемонию в мэрию, и я попросил Филиппа Моржа заменить его. В конце концов служебная машина доставила Джимми в ресторан в тот момент, когда уже вынесли многоэтажный свадебный торт. Отказавшиеся приехать так никогда и не узнают, что они потеряли. По единодушному мнению, свадьба получилась веселой. Никто не скучал, гости потягивали коктейли или разглядывали фонарики, каждый разговаривал с соседом по столу как с близким другом, а если рядом была соседка – то приглашал на танец; если же парень робел, девушка брала инициативу на себя; мы отплясывали диско, рок-н-ролл и танго – даже я, не умевший их танцевать. А еще были томные, медленные фокстроты, фарандолы и сарабанды.
Все как в кино.
Джимми измучился вконец – все дамы хотели танцевать только с ним. За всю ночь он не остановился ни на минуту. Даже несмотря на негнущуюся ногу – память об аварии, – Джимми был искусным танцором; он научился играть своим телом и превращать недостатки в достоинства. В полночь музыканты снова заиграли по его просьбе; он подошел к Анне, взял ее за руку и немного церемонно вывел на середину зала; раздались первые звуки «Контраданса» Нино Роты, и они заскользили в танце. Одни. Никто не осмелился к ним присоединиться. Едва заметная скованность Джимми придавала величавость его движениям, когда он элегантно кружил Анну и направлял ее, а она так грациозно порхала, что казалось, над ними не властно земное притяжение.
Я позвал на свадьбу сотрудников агентства и десяток коллег-фотографов. Так шикарно еще не фотографировали ни одну церемонию. Я дал себе слово не думать об отсутствующих и почти сдержал его. Но около трех часов утра у меня пошла кругом голова – было ли в этом виновато шампанское? Мне почудилось, что прямо напротив меня сидят и что-то мирно обсуждают, как любящие братья, Игорь и Саша. Я очень скучал по ним. Мой отец рассмешил публику своими подражаниями Габену и Бурвилю; Леонид и Павел выучили «Калинку» и исполнили ее дуэтом по-русски, мы пили и пели хором; дети играли рядом со взрослыми и засыпали тут же, за столом, да и некоторые взрослые тоже. Мы разошлись только под утро, поклявшись друг другу не ждать десять лет, чтобы встретиться снова, и я сказал каждому из гостей: «Сходите посмотреть „Путешествие на край ада“, этот фильм изменит вашу жизнь».
Ходили слухи, что Бумедьен болен. За последний год он практически исчез из новостей алжирского телевидения; увидеть президента можно было только издалека, когда он стоял на трапе самолета и приветственно махал рукой, или на заседании глав государств, где было заметно, как он похудел и ссутулился, но это была запретная тема, которую никто не осмеливался выносить на публику.
В сентябре 1978 года в его анализах мочи обнаружили следы крови, но врачи не смогли определить причину. Несмотря на невыносимые головные боли, мучившие президента, он решил бороться с болезнью. Но отказался от предложения Жискара д’Эстена пройти курс лечения в больнице «Кошен» – возможно, потому, что не хотел быть должником французов. Личный врач Бумедьена напомнил ему о возможности поехать в Базель, где есть клиника, специально занимающаяся такими заболеваниями. Однако президент после недолгих колебаний принял приглашение лечиться в СССР. 5 октября самолет Бумедьена приземлился в Москве: его сопровождали супруга, Мимун Хамади и небольшая группа приближенных. Делегация остановилась в «Метрополе», рядом с Большим театром, – эта некогда роскошная гостиница была одним из самых знаковых мест Октябрьской революции – здесь выступали Ленин и Троцкий; кроме того, она была единственной приличной гостиницей в городе, с рестораном, достойным так называться. Франк организовал быт делегации и подыскал переводчика, а заодно воспользовался случаем и позвал в Москву Пюэша, чтобы тот заключил с русскими годовой контракт на поставку вина. 6 октября Бумедьен встретился с генсеком Брежневым. В тот же вечер, в условиях строжайшей секретности, Бумедьена перевезли в крупнейшую московскую больницу, где он провел шесть недель. Врачи испробовали всевозможные методы лечения, но они не помогли. 6 ноября развернутый анализ показал, что пациент страдает болезнью Вальденстрёма – неизлечимым раком крови, который четыре года назад свел в могилу президента Помпиду. 14 ноября Бумедьен был отправлен в Алжир и госпитализирован в больницу Мустафы-паши. За неимением других решений к нему был приглашен из Мальмё сам доктор Ян Гёст Вальденстрём, который подтвердил диагноз. Бумедьен впал в кому, очнулся, снова впал в кому – агония длилась целый месяц. Он умер 28 декабря 1978 года в возрасте сорока шести лет.
Задолго до кончины президента сановники уже ожесточенно спорили, кого назначить его преемником, и вели яростную борьбу за кресла и министерства. Вопрос о преемственности обсуждался на заседании Революционного совета, который многие сравнивали с советом директоров предприятий – все его восемь членов были сказочно богатыми людьми. Мимун Хамади уже видел себя главой государства, но внезапно ему изменили двое сторонников, вынудив своего лидера уступить дорогу ставленнику военных. После бесконечных интриг и происков преемником был назначен полковник Шадли Бенджедид. И он же, за неимением других кандидатов, был избран в феврале 1979 года президентом при поддержке девяноста девяти процентов избирателей. Его приход к власти сопровождался изменением экономической политики в сторону постепенного отхода от государственного капитализма, который показал свою несостоятельность, почти целиком разрушив сел