ьское хозяйство и ввергнув государство в чудовищные долги. Самые хлебные места захватили военные.
В среду, 3 октября 1979 года Франк сел в самолет «Ил-18» компании «Эр Альжери» и полетел в Москву в составе делегации Министерства промышленности, целью которой было заключение новых контрактов на разведку и добычу полезных ископаемых. Во время вынужденной посадки в Вене к алжирской миссии присоединился Жан-Батист Пюэш и занял место рядом с Франком. Через полчаса после взлета самолет попал в сильнейшую грозу, которая сильно раскачала его; самолет начал вибрировать; с каждой минутой вибрация нарастала; из багажных отсеков посыпались сумки и чемоданы; от потолочных светильников начали отрываться куски арматуры; командир объявил, что самолет преодолевает зону очень низкого давления и грозовых облаков, но беспокоиться не о чем, и приказал экипажу сесть и пристегнуть ремни.
Внезапно раздались крики: из турбовинта на правом крыле вырвалось пламя. Пюэш, сидевший у окна, побледнел: «Один из двигателей горит, а два воздушных винта остановились!» На индикаторах загорелась надпись «Пристегните ремни». Самолет начал пикировать, сотрясаясь и кренясь влево; свет погас; пассажиров на несколько секунд оторвало от сидений; непристегнутых швыряло на багажные отсеки, их лица были залиты кровью, они кричали. Лицо Пюэша освещалось заревом огня снаружи. «Нам конец! Мы все здесь сдохнем!» Франк перекрестился, выхватил бумажник, достал из прозрачного конвертика четырехлистный клевер и прижал его к губам. «Не бойся, ничего с нами не случится». Он закрыл глаза и пробормотал молитву, крепко сжимая пальцами клевер. Центральный проход был завален бутылками, газетами, вещами. Самолет продолжал головокружительное падение; облака неслись мимо с безумной скоростью; оглушительный рев моторов сливался со звериными воплями людей, и только один Франк сохранял хладнокровие: «С нами ничего не случится, мы выберемся». Внезапно облака исчезли, внизу показались леса и долины; самолет выровнялся, тряска кончилась; успокоительно зазвучал ровный гул моторов, и командир объявил: «Все в порядке, мы находимся в воздушном пространстве Польши и скоро совершим посадку во Вроцлаве».
В середине октября Москву накрыл сильный снегопад; снегоуборочные машины расчищали центральные улицы города, особенно вокруг Кремля и министерств, но весь остальной город был непроезжим. Переговоры с русскими буксовали; Франк давно уже привык к проволочкам, но на этот раз его партнеры по переговорам в министерстве менялись в одночасье, и каждый вновь назначенный чиновник предлагал обсудить все условия контракта заново, словно до этого не было никаких договоренностей. Жан-Батист Пюэш тоже не понимал этой манеры вести дела: «Что-то явно происходит, но что именно?» Когда он звонил в министерство, никто не отвечал. В ожидании нового раунда переговоров они проводили время в баре гостиницы «Метрополь» и поначалу развлекались, играя в шахматы. Но очень скоро Пюэш отказался от этого – Франк неизменно его обыгрывал. Утро Франк проводил за чтением биографии Фуко – единственной книги на французском, которую он захватил с собой, а после обеда ходил в Третьяковскую галерею, чтобы полюбоваться экспрессивными полотнами Малявина, или осматривал немногие открытые церкви, приходившие в упадок. Когда он уезжал из Алжира, лето еще не закончилось, а здесь ему пришлось купить куртку на меху.
Как-то рано утром Пюэш постучал в дверь номера Франка и бесцеремонно вытащил его из постели.
– Давай выйдем, прогуляемся немного, – громко сказал он ему, потом прошептал на ухо: – Отель нашпигован микрофонами.
На улице он озабоченно посмотрел на Франка:
– У меня плохие новости: вчера арестовали Мимуна Хамади и еще нескольких его сторонников.
Франк даже не сразу понял его и только через секунду осознал: его мир рухнул. Как ни странно, в этот момент он подумал не о своей катастрофической ситуации, не о том, что же будет с ним самим, а о Хамади.
– Думаешь, они его посадят?
– Новость о его задержании не разглашается, по радио не сказали ни слова, в прессе – ни строчки, но твой патрон наверняка принял меры предосторожности.
Жан-Батист Пюэш был прав: Мимун Хамади слишком много знал, и армейская служба безопасности, продержав арестованного две недели в потайном месте, освободила его, не причинив ни малейшего ущерба. Только в газете «Эль-Муджахид» появилась короткая заметка, информирующая население о том, что из-за проблем со здоровьем министр промышленности отбывает на лечение в Швейцарию. Через несколько недель Хамади вместе с семьей поселился в одном из эмиратов Персидского залива, и началась его новая жизнь в пустыне.
Если бежавших из страны счастливого рабочего класса и крестьянства было великое множество, то обратный путь, в поисках убежища в СССР, проделали всего несколько десятков человек: в основном британские дипломаты, шпионы с дипломами Оксфорда и Кембриджа, латиноамериканские и иранские военные, один французский интеллектуал и несколько диктаторов, по большей части африканских, спасавших свою шкуру от правосудия. Франк легко получил политическое убежище: просителей было мало, он бегло говорил по-русски и совершил десятки поездок в Восточную Европу, поэтому советский режим уже давно располагал о нем сведениями, полученными от советского культурного атташе в Алжире, который охарактеризовал его как человека, симпатизирующего советской власти; к тому же он имел весомую поддержку в лице Жан-Батиста Пюэша, одного из четверых иностранцев, открывших торговое представительство в Москве в годы холодной войны. Этот выдающийся член Коммунистической партии Франции первым из всех понял, что русские не любят тратить деньги, которых у них и нет; они во всем видели покушение на свою экономическую независимость и не желали платить за сельскохозяйственные продукты, в которых сильно нуждались, чтобы заполнить полки своих магазинов; они справедливо боялись, что западные банки оберут их дочиста при конвертации валюты, поскольку рубль по отношению к доллару почти ничего не стоил, русские деньги не признавались на международном рынке, а у советского правительства не было достаточных валютных резервов, чтобы покупать продукты питания. Хорошо ориентируясь в марксистских догмах, Пюэш предложил тот тип торговли, который не противоречит коммунистическому принципу: бартер. «Вам нужны миллионы тонн риса, пшеницы, мяса, масла, а у вас есть нефть – устроим обмен, а все формальности я возьму на себя: организую доставку, найду покупателей для ваших нефтепродуктов; вам не придется ничего платить, мы компенсируем затраты». Это была блестящая сделка. Долговременная. От которой получили выгоду и советские товарищи.
Жан-Батист Пюэш взял Франка на работу в свое московское представительство, поскольку тот хорошо разбирался в бизнесе и в скучных вопросах импорта-экспорта, транспортировки грузов и страхования. Франк сразу приступил к работе, быстро освоил это сложное, но прибыльное дело, научился менять домашнюю птицу, свинину, сухое молоко, цитрусовые, фильмы, спектакли, грузовики, нефтяное оборудование, тунисские джинсы и многие другие товары на нефть, сталь и уголь. Часто ему приходилось вести переговоры с бывшими сотрудниками, что облегчало заключение сделок, и он любезно принимал своего алжирского преемника, который заботился лишь о том, чтобы русские избавили его от миллионов гектолитров вина.
Франк снял квартиру в Люблино – спальном районе Москвы, находившемся еще в процессе строительства, – поскольку зарплата не позволяла ему жить в центре города. Окна спальни выходили на окружную дорогу, и он не сразу привык к постоянному шуму потока автомобилей. Франк подружился с некоторыми из своих соседей, которые приглашали его по пятницам на вечеринки, затягивающиеся допоздна. Каждое утро ему приходилось совершать тридцатиминутный марш-бросок, а потом втискиваться в битком набитую электричку. Чтобы избежать сутолоки, он стал по утрам приезжать позже, а вечером уходить с работы после девятнадцати часов. Франк решил отойти от политики, он чувствовал себя потерянным и униженным, как обманутый любовник; алжирская история оставила у него чувство горечи, тысячу раз он задавался вопросом: «Почему у нас ничего не получилось?» Он терялся в догадках и неизменно приходил к заключению, что такова природа всех революций: они плохо кончаются и пожирают своих детей.
Но в 1985 году политика напомнила о себе самым зловещим образом – с приходом к власти Михаила Горбачева. Сначала этот молодой и харизматичный генеральный секретарь, вдохновленный идеей встряхнуть устаревшую экономико-политическую систему, которая уже дышала на ладан, показался ему человеком, способным вытащить страну из болота, в котором она увязла. Но первые же принятые генсеком меры обернулись для Франка катастрофическими последствиями: для борьбы с пьянством – национальным бедствием русских – правительство объявило «сухой закон». Цены на водку, вино и пиво в одночасье выросли на тридцать процентов; магазины имели право продавать алкоголь только с двух часов дня до семи часов вечера, что порождало километровые очереди, провоцировало конфликты. Импорт вина из Алжира был приостановлен. Жестокие меры оказались особенно непопулярными в народе: «Что за безобразие, нельзя даже поднять бокал на свадьбе!» Количество пьяниц нисколько не уменьшилось, так как мгновенно возник черный рынок алкоголя. Экономика забуксовала, цены на нефть рухнули, и бартерные операции стали невозможными.
В 1988 году Жан-Батист Пюэш, лишившийся всех своих высоких покровителей, предупредил Франка, что ему придется закрыть представительство в Москве: «Круг людей, которых мы знали, сужается с каждым днем, здесь нам больше нет места». И предложил помочь ему вернуться во Францию: его личный адвокат займется делом Франка, изучит досье, судебные предписания и варианты возможной амнистии. Франк даже не стал просить времени на размышление: «Я перевернул эту страницу жизни, теперь я русский, и мне здесь хорошо». У него были сбережения, позволявшие продержаться какое-то время. Теперь он жил плохо оплачиваемыми переводами и мухлевал с талонами на питание, обменивая положенные ему пятнадцать пачек сигарет в месяц на макароны или мыло.