Каменное дно под ногами сменилось ступенями пористой породы. Несколько шагов, и они наконец оказались на твёрдой сухой поверхности. По стенам всё так же дрожали водяные отсветы, но воздух был свежее, словно коридор, который они миновали, вёл вверх – а может, так оно и было, но Хедвика, занятая тем, чтобы не утонуть в воде да в чужой памяти, этого не заметила.
– И что будем делать теперь? – глядя в тёмную даль, с сомнением спросила она.
– Сначала приведём тебя в чуть более подобающий правителю вид. – Он стянул с себя мокрый плащ, остался в одной рубахе и рассмеялся: – Выбор невелик, но плащ лучше, чем сорочка.
Хедвика подняла плащ и набросила на плечи. Её окутал аромат тины, пыли, горьких трав и чего-то ещё – знакомого, неразборчивого.
– О-о-ох, – выдохнула она, накидывая капюшон. – Гораздо лучше!
Файф расхохотался в голос:
– Это ненадолго, милая ваше величество.
Он провёл ладонью по стене, резко распрямил пальцы, а затем проворно отпрыгнул, ухватив её за локоть:
– Пригнись!
Три громоздких камня выдавили внутрь мощные струи – точно как в той комнате, где остались стражники и правитель. Базальтовые глыбы, грохоча в ореоле брызг, прокатились вниз по коридору. Эхо затихло глубоко вдали, и Файф с Хедвикой вновь ринулись в широкую щель меж камней, откуда изо всех сил хлестала вода. Но на этот раз она была не ледяной, а лишь ласково-прохладной и больше не отдавала землёй и тиной.
Мотая головой, кашляя и протирая глаза, Хедвика следом за лютником выбралась на ту сторону стены. И замерла, зачарованная: прямо над ними возвышалось великое Грозогорье.
Они стояли в полуразрушенном дворе, среди грубо отёсанных стен, которые упирались во внешние стены города. Аркады, башни и крыши столицы отбрасывали густую тень на дворик и ворота, дорогу и поля, спящие вокруг. День выдался пасмурный, и в окнах уже зажигали огни, а фонари горели с самого рассвета.
Двор густо устелила гниющая листва, щедро припорошил мягкий снег. Оскальзываясь и держась за камень, Хедвика добралась до проёма в стене и выглянула наружу. Там, за сетью сухого чёрного шиповника, начиналась тропинка к городским воротам, нечищеная и заброшенная.
– Откуда ты знал, что этот ход ведёт к воротам? Откуда ты вообще знал про этот ход? – хрипло спросила она.
– Ты снова забываешь, кто я, – с неизменной усмешкой ответил Файф. – Сумеречным ворам известны тропинки, которые не увидишь при свете солнца. И, виноградная, гляди. Первый весенний дождь.
Да, в Грозогорье шёл первый после зимы дождь, и, хотя белая ведьма ещё не ушла из города, воздух стремительно теплел, и капли беззвучно падали в оседающие сугробы липкого кружевного снега.
– Но ведь ещё рано, – против воли улыбнулась Хедвика, подставляя ладони под солоноватые струи.
– Так сколько снега ты растопила моей магией, – рассудительно откликнулся лютник. – От этого потеплело, вот и дождь.
Она кивнула и вдруг ощутила такую слабость, что пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Файф, отбросив со лба мокрые волосы, подошёл и протянул руку.
– Вставайте, ваше величество. Время идти.
Хедвика ухватилась за его ладонь и встала, всё ещё чувствуя себя неловко в чужом теле. Очутившись на ногах, выпустила руку Файфа, пробралась сквозь кусты и, пошатываясь, побрела вперёд. Она отошла уже довольно далеко, когда лютник окликнул:
– Виноградная.
Хедвика обернулась, взглядом отыскивая его на тропе позади себя, но Файф и не думал выбираться из каменного двора.
– Решил вернуться в темницу? – слабо усмехнулась она, взмахивая руками, чтобы не потерять равновесие.
– Не то чтобы мне этого так хотелось, но, видимо, придётся, – на редкость серьёзно ответил он. – Двор заколдован. Он выпустит лишь невиновного. А я ведь действительно обокрал половину Грозогорья. Да и шаров отнял не один десяток.
Медленно переступая по хрупкому, похожему на матовый леденец насту, Хедвика вернулась во двор. Надеясь, что это сработает, подошла к Файфу, заглянула ему в глаза, изо всех сил подумала о себе. Растерянность и тревога, восторг и страх, напоказ – свобода и непокорность, а внутри – суета, жар да путаница чужих жизней…
Выставила вперёд ладонь, устало улыбнулась лютнику, тихо произнесла:
– Не пугайся. Сейчас станешь виноградным.
13. Карусель личин
Он стоял в луже стаявшего снега, растерянно закатывая длинные рукава рубахи, поддерживая на талии съезжающий пояс и оглядывая себя с недоумением и насмешкой.
Надо сказать, Хедвика оглядывала Файфа с не меньшим интересом: редко выдаётся случай увидеть себя со стороны. Он встряхнул руками, несколько раз кивнул головой, повёл плечами, привыкая к новому обличью. Усмехнулся, встретив напряжённый взгляд Хедвики:
– Я думал, у тебя глаза лисьи, а повадки волчьи. Нет, виноградная, глаза у тебя волчьи – расчётливые, холодные, что грозовое небо. А повадки лисьи: хитрости и тревоги не занимать.
Он неумелым жестом собрал в пучок влажные и густые каштановые пряди, подтянул широкие штаны и, не оглядываясь, миновал чёрные кусты и каменную осыпь у стен. Только сделав десяток шагов по тропинке, обернулся и с улыбкой позвал её по имени:
– Хедвика. Всё получилось. Возвращаемся в город.
– Зачем? – спросила она, не отдавая себе отчёта, что говорит. В голове шумело, и она со странной досадой разглядывала улыбку лютника на собственном лице.
– Помнится, ты хотела вернуть мне шар – вряд ли у тебя получится, но и для попытки лучше подыскать местечко поспокойнее. Под весну в предгорьях опасно. Просыпаются грвецы, плодятся химеры – все они голодны после зимы. Нам нужно вернуться под защиту стен. Не думаю, что ты сможешь защитить нас после того, как потратила столько сил. Я и подавно последние крохи исчерпал, что после шара остались. А главное, – он странно усмехнулся и смиренно-почтительно склонил голову, – ваше величество, Грозогорье осталось без правителя. Четверть часа назад он бесследно исчез из темницы в подземельях, где допрашивал владыку сумеречных воров… Правителю пора возвращаться во дворец.
Хедвика кивнула, оттолкнулась от стены, сделала шаг и упала прямо в колючие переплетения густых и сухих ветвей. Файф в мгновение оказался рядом.
– Боюсь, в моём нынешнем теле недостаточно сил, чтобы я смог донести тебя до города в твоём новом обличье. Либо тебе придётся ещё раз справиться с колдовством образа, либо добираться до ворот самой… Там я найду возок или телегу.
– А сейчас ты можешь их найти? – задыхаясь, пробормотала она. – И привести сюда?
– Прикажешь оставить тебя одну, у самого тюремного хода, да ещё под личиной правителя? Мало же в тебе мудрости, виноградная, если так!
– Хорошо, – опираясь на его (своё!) плечо, Хедвика выпрямилась и выдохнула. – Я попробую распутать образы…
Она ещё раз глубоко вдохнула и провела ладонью по воздуху. На мгновение оба уловили дрожь в чертах: в лице Файфа мелькнул чеканный профиль правителя, а глаза Хедвики блеснули серебром. Но продолжалось это лишь миг, а затем всё вернулось, и она бессильно опустила руки.
– Не могу. Запуталась. Три образа сплелись, нужно собраться… – закрыв глаза, прошептала она. И жалобно добавила: – Я хочу есть, Файф. Пожалуйста, найди хотя бы лошадь…
Их взгляды встретились, и оба в один голос воскликнули:
– Акварель!
Ни Файф, ни Хедвика так и не узнали, на чей зов она отозвалась: несмотря на чужие личины, лошадь признала обоих. Лютник взял вожжи и, как в памятный вечер, обхватив Хедвику за пояс, направил Акварель к городским воротам.
«А ведь это было меньше луны назад», – подумала Хедвика. На неё вновь падали тяжёлые, словно плотные ткани, причудливые видения. Уже не находя сил бороться, она закрыла глаза и окунулась в алые всполохи.
На этот раз ей чудился статный витязь – высокий, волосы что рожь, глаза васильковые, как у той девчушки, что в зыбке на берегу чёрного озера смеялась. Но князь от озера далеко, князь – на опушке золотого леса, в медном осеннем зареве.
Очнулась она от яростного гудения труб: в воротах навытяжку стояли стражники, плескали под весенним дождём знамёна и пронзительно, низко играли трубадуры.
– Приосаньтесь, ваше величество, – прошептал ей на ухо Файф, придерживая поводья. – Мы почти в городе.
– А трубы? – глупо, как спросонок, спросила она.
– Трубят всегда, когда в город въезжает правитель, – не разжимая губ, произнёс Файф, и это были последние слова, которыми они обменялись наедине. Прошло немало минут, полных тревоги, страха разоблачения и сладкого дурмана дворцовых покоев, покуда лютник и виноградная вновь остались вдвоём.
Когда первые возгласы утихли, любопытные взгляды потупились, а Акварель оставила позади ворота и гордо, словно её растили во дворцовых конюшнях, понесла своих оборванных седоков по широкой мощёной дороге, к ним наконец пробился приближённый правителя.
– Ваше величество, – приноравливаясь к ходу лошади и берясь за стремя, выдохнул он, – вы целы? Вас хватились час назад. Стражники, что присутствовали на допросе, мычат, словно неразумные. Владыка воров до сих пор не пришёл в себя, лекари опасаются, дело безнадёжно. Но вы знаете: если вам понадобится продолжить допрос… понадобится колдовство… вы всегда можете оповестить меня и получить желаемое. – Он понизил голос, оглядываясь на молчаливую девушку, сидевшую позади правителя. – Кто эта леди, ваше величество? Если требуется ещё одна лошадь…
– Нет, – собрав силы, твёрдо ответила Хедвика. – Лошадь не нужна, а со мной всё в порядке. Эта леди – моя племянница, о которой я рассказывал вашему предшественнику.
Леди позади правителя хрюкнула, неловко съехала вперёд и попыталась выдать смех за кашель. Племянница! Кажется, даже Файф передёрнулся от такой откровенной лжи.
Хедвика незаметно под широким чёрным плащом двинула его локтем.
«Хочешь, чтобы тебя казнили? Если нет – притворяйся!»
«Да, дядюшка!» – снова хрюкнула «племянница», на этот раз мысленно.