её шаре! – а затем и о других жизнях, чьи истории оставили на нём свой след.
«Выходит, шар не гибнет со смертью истинного владельца?..» – рассеянно размышляла она, перебирая в голове уже знакомые лица и картины. Теперь, когда она сама впускала их в свои мысли, они больше не толпились, не обрушивались на неё каскадом чужеродных лиц и снов, не заполняли голову голосами, не отсекали её от яви. Теперь они выстраивались стройной цепью воспоминаний, покачивавшейся на ветру, раскалённой от пламени… Среди вороха пёстрых картин она отчётливо различала три судьбы, чьё эхо оказалось заточенным в стеклянный, бездонный океан шара. Да только отнюдь не таким синим был этот океан, каким казался с первого взгляда. Каждая история добавляла своих красок.
Нельзя покрыть всех магов одинаковой лазурью: в ком-то больше серебра и стали, кто-то прозрачен, как янтарь или берилл, кто-то полон алых и золотых искр, кто-то полыхает пурпуром, искрит грозовой чёрной жилой.
Интересно, как выглядит её собственный шар? Наверное, в нём, как и в мыслях, карусель и цветное туманное марево… Ей представились вихри опалового блеска, всплески изумруда, сполохи цвета спелого винограда и спирали серого пламени.
Три судьбы, три голоса… Видение собственного шара вытеснили лица. Первая – русалка с Зелёной Реки. Вторая – швея Золотого Княжества. Третья – алхимик из города. Позади них, с улыбкой на лице, глядели лесная и луговая, были и другие… Кто они, эти сказки Северолесья? Жили ли они, живы ли? Или всё это привиделось, придумалось, как и весь этот день, как весь хоровод дней в Грозогорье? Проснётся – а там пасмурный лес у виноградников и тяжёлые лапы елей у самого окна, протяни руку – достанешь…
Хедвика представила дом так ясно, что, открыв глаза, поверила на миг, будто очутилась в знакомой комнатке. Одёрнула себя: очередная иллюзия… По-прежнему сидела правительница Северолесья в тёмной карете, и по серебряным лилиям скользили отблески фонарей, а экипаж покачивался на мягких рессорах.
Крышу с деревянным стуком задевали вывески пекарен и мастерских, а впереди уже сверкала бесконечная, мощёная, полная скрытой магии площадь Искр. Ещё один поворот – и правительница окажется в том месте, которое вот уже несколько месяцев называла домом…
Хедвика усилием воли стряхнула наваждение сна и подалась вперёд. Карета въехала на площадь и утонула в огнях, в новом весеннем дожде, в колдовстве и блеске. В этот день вместилось слишком многое… А ведь он ещё даже не прожит до конца.
Она сощурилась, вглядываясь сквозь дождь в знакомые силуэты домов и крыш. И нашла, что искала: Грегор уже ждал её, вцепившись в шершавые от слоистой краски перила.
– Исчезла до свету. Ни слуху ни духу. Днём глашатаи трубят о новой правительнице. Вечером являюсь во дворец – а на троне ты. Ушла подмастерьем, вернулась госпожой Грозогорья! Знал, виноградная, что ты не без тайны. Но чтобы так!
– Ох, Грегор, – прошептала она, и все печали, тревоги и новости дня по мановению руки посыпались, словно перезревшие осенние яблоки с мокрой яблони.
– Файф мёртв, – произнесла Хедвика, вглядываясь в лицо мастера. Блики огня старили его. На какую-то секунду матово блеснули два бельма сквозь маску сморщенной ореховой скорлупы. Но вот уже прежний мастер Грегор грубовато и низко спросил:
– Как?..
– Он хотел отнять мой шар.
– Ты убила его?! – воскликнул мастер, и, будь это обычный день, Хедвика поразилась бы волнению всегда сдержанного и сурового, подобно камням, с которыми он работал, мастера. Но день не был обычным, и, словно в противовес мастеру, она холодно и спокойно ответила:
– Нет. Его убили сумеречные воры.
– Что?.. – Грегор сделал шаг назад, наткнулся на стол и опёрся руками о столешницу, будто боялся, что ноги подведут. – Сумеречные убили своего властителя?
– Файф был под моей личиной. Они думали, что он – это я.
– Виноградная, – попросил Грегор, нашаривая стул, опускаясь на него и подвигая ей стеклянную чашку, – расскажи по порядку, милая.
Его лицо сморщилось, съёжилось, нахмурилось. Хедвика порывисто шагнула вперёд и, зажмурившись, произнесла:
– Я попробую, мастер.
Ей казалось, что она держит в руках плетёную корзину, полную крупных, в прожилках и трещинках, камней. Корзина тяжела и тянет к полу, а Хедвика выкладывает камень за камнем. Они выскальзывают из пальцев, жгут ладони, но с каждым камнем, выложенным из корзины, ноша становится легче, и вот она уже может разогнуть спину, выпрямиться в полный рост…
Она рассказывала Грегору о минувшем дне, и каждое слово было камнем, который она вынимала из невидимой корзины. Ныло сердце, щёки заливал алый румянец, стучала в висках усталость, и горячей волной окутывала её горечь. Только рассказав о том, что мёртв Файф, мёртв правитель, а шар властителя воров теперь принадлежит ей безраздельно, Хедвика до конца осознала, что произошло.
С грехом пополам закончив, замолчала. Грегор, покачиваясь на стуле, приложил руку ко рту.
– Мастер Грегор, – с отрешённым удивлением глядя на старика, спросила правительница, – ответьте мне. Объясните. Разве я этого хотела?
Теперь она отчётливо видела: перед ней именно старик. Грегор не был седым и сгорбленным, но прожитая жизнь вдруг отразилась в его глазах тоской и поволокой. Что произошло? Не поменялся Грегор, не изменился мир, и мастерская была прежней сумрачной комнатой, полной отблесков очага. Да только слишком многое вместил этот день, и невозможно было смотреть на жизнь прежними глазами.
– Властителя воров больше нет, – задумчиво произнёс он. – Сумеречные воры выйдут из теней разбойниками – кто сдержит их нрав? Файфу это удавалось, может быть, оттого, что так много историй он знал, так много жизней прожил.
– Ты говоришь о тех шарах, что он украл?
– Конечно, виноградная. Сколько всего в нём было намешано, сколько людей, сколько прожитого. С таким-то багажом и с ворьём управляться проще. Но не это страшно, милая, не воры, которые по Семи землям вновь разбойничать пойдут. Другое страшно. – Грегор вздохнул и посмотрел на неё тёмными, широкими, словно до краёв налитыми ягодным соком глазами. Даже сквозь пелену тоски и усталости на Хедвику повеяло стылой глубиной. Она вздрогнула.
– Другое страшно, – повторил мастер. – Кто станет беречь магию Северолесья?
Хедвика молча глядела на мастера, не смея оторвать взгляда. Его глаза уводили, пугали, не отпускали…
– Придётся тебе самой искать, у кого магию брать в долг, чтобы Семь земель не исчезли, не задохнулись, не погибли без колдовских крох…
– А как же раньше? – растерянно спросила она. – Почему я должна делать это?
– Потому что ты теперь, хотела, не хотела ли, стала правительницей! Теперь на твоей совести, на твоём сердце судьба Северолесья! Думаешь, правитель Грозогорья одним городом ведает? Нет! Нет! Думаешь, приказы пером подписывает, казнить велит или милует, с мастерами ужинает да послов принимает? Правитель Грозогорья всё Северолесье бережёт. Не твоя вина, виноградная, что не знаешь об этом, – откуда тебе знать? Но теперь не сойти с новой дороги.
Дорога, дорога… Весь день сегодня говорят ей об этом! Да только кто бы объяснил, что это значит, куда эту дорога ведёт!
– Объясни! – отчаянно прошептала она, скручивая с пальца кольцо и сжимая его в кулаке. – Объясни!
– Больше некому рассеивать магию по Семи землям. Не надейся на сумеречных.
– Рассеивать?..
– Тех, кто рождается с шарами, не так много. Раньше их было больше. Магия исчезает, магия утекает по чёрным рекам. Сумеречные крали шары. Да, истинные колдуны оставались без магии. Но каменная пыль разлеталась по земле, впитывалась в лесные тропы, городские площади, дороги, поляны, берега… Кто станет делать эту чёрную работу теперь – красть, дробить? Не надейся на сумеречных. И если не найдёшь новой магии, Северолесье увянет.
– Но разве это справедливо – отбирать шары?
Грегор надвинулся на неё. Она испуганно сжалась, словно позабыла, что она правительница, а не нищая девчонка с окраинных виноградников.
– А справедливо, что кому-то безграничная магия от рождения достаётся, кто-то крохами довольствуется, а кто-то и вовсе о магии только слышал, да не верит? Это справедливо?
– Кто этим ведает? – чуть не плача, воскликнула Хедвика. – Я? Нет! Я ведь хотела наоборот… Хотела иного! Чтобы магия была всюду, для всех, чтобы не только из камня её можно было черпать!
– Никто не ведает! Никто! Но раз выпало тебе…
– Я не просила! – крикнула она. – Нет!
– Не просила? – неожиданно тихо спросил он. – Значит, не просила. И браслет приняла… И в Грозогорье пришла. И мастера по камню искала. И сама, сама в руки взяла и инструмент, и камень, и книгу! О синих шарах узнала, о каменной пыли, об образе и личинах… Виноградная, случайно ли?
– Я хотела магии… – прошептала она, закрывая лицо ладонью, – всем и отовсюду…
– Разве не это получила? – крикнул Грегор. – В твоих руках власть. В твоих руках картографы и чтецы звёзд, тебе подвластны дозоры, конники, мудрецы. Северолесье само выбирает, кого сделать своим повелителем. Само ищет, кто справится, кто сдюжит. Верно, старый правитель стал слаб, поредела в их династии кровь – посмотри, какие длинные в последние годы стали зимы, как сгустилась мгла… Кончилось его время. А Северолесье решило, что настало твоё! Семь земель тебя выбрали, виноградная. Властвуй – и иди, к чему наметила!
Хедвика отвернулась, отирая пальцем слёзы. Грегор, тяжело дыша, снова опустился на стул.
– Всё неслучайно. И каменный браслет, что тебе Файф подарил. И то, что прибежала ты в ту таверну в ту минуту, прячась от дождя. И сам дождь, милая моя, не случайный!
– Что мне делать?
Мастер осёкся. Она медленно встала и, сжав его руку, пошла к двери.
– Ты мне не подсказчик, верно?
– Иди к колдунье.
Хедвика кивнула. Колдунья Мёртвого города. Чужая. Гостья этого мира.
– Как мне её найти?
За окном набирал силу дождь, и первая гроза озарила ответ Грегора зловещим эхом.