разрезанной пленкой их скромных саванов.
— Так… У Михаила и у Жана Батиста есть укус на шее — точь-в-точь как у Маттео, — подвел Аллоизий первые итоги. — Михаила мы не осматривали, сразу завернули в пленку и похоронили. Поскольку его тело было сильно повреждено, а голова — вообще вдребезги, никто не обратил внимания на незначительную, в общем-то, рану на шее. Когда же не стало Жана Батиста, Яков настоял на осмотре и вскрытии покойника, во время которого он, надо полагать, обнаружил след от укуса. Никто из нас не догадался бы, в чем дело, поскольку обширная рана на голове отвлекала внимание на себя и, казалось, сама говорила, мол, я есть причина смерти.
— Причина смерти — укус на шее? — спросил я, морщась. — Демоница пила кровь наших братьев?
— Не знаю я. — Аллоизий задумчиво вертел в руках крупные фрагменты черепа Михаила, словно хотел собрать его, как разбитую вазу. — Одно можно сказать точно: укус предшествовал гибели и Михаила, и Жана Батиста. Убийца хитер. Он сбросил Михаила со скалы, и мы решили, что произошел несчастный случай. В случае с Жаном Батистом он тоже пытался инсценировать смертельное падение, но там все было слишком шито белыми нитками, и мы поняли, что нам хотят пустить пыль в глаза.
— Она, — поправил я Аллоизия.
— Что?
— Демон не он, а она.
Экзорцист хмыкнул.
— Яков нащупал какую-то нить. Чтобы развить догадку, он решил найти аналогичный след от укуса на теле Михаила…
— Но демон помешал ему.
Аллоизий посмотрел на меня, как на тупицу, затем принялся указывать на лежащие перед ним тела. В голосе его звучали усталость и раздражение:
— Михаил и Жан Батист — следы от укуса, нападение совершено днем. Яков — следов от укуса нет, нападение совершено ночью. Станислав — вообще особый случай. Едва ли демон стал бы орудовать украденным у тебя тепличным колом.
— Ты хочешь сказать, что Станислава убил не демон? — Я удрученно развел руками. Если не демон, то придется возвращаться к предположению, что убийца — кто-то из своих. Либо — Адам и Ева этих земель, что было для меня сродни богохульству.
Мысль, которая пришла в голову в следующее мгновение, была столь пронзительна и внезапна, что я вздрогнул, как от удара током. Я уже догадывался, что Господь пролил на меня свет истины. Аллоизий, не замечая того, что я переменился в лице, принялся растолковывать скучным голосом:
— Если ты заметил, я избегаю слова «демон». Я в свое время докладывал профессу Габриелю, что не заметил признаков деятельности нечистой силы. Я думаю, что мы имеем дело с убийцей из плоти и крови…
— Мы знаем, кто она! Мы слышали о ней! — выпалил я, перебив экзорциста, а потом взял себя в руки и проговорил, понизив голос: — Монсеньор, ее имя есть в апокрифах — Лилит!
Аллоизий стянул перчатки, подергал себя за отвисшую губу.
— Гипотетическая первая жена Адама… упоминается в раннехристианских текстах… — проговорил он, — в шумерской мифологии, в каббалистической теории, в средневековом Алфавите Бен-Сира… В современном сатанизме ее и вовсе почитают, как богиню.
— Сегодня мы повстречали первых людей Марса, — продолжил я. — Мы — свидетели того, как пишется книга «Бытие» этого мира. Что, если и здесь первой женой Адама была Лилит? И в Terra Innocentiae ее грехопадение уже свершилось: она стала чудовищем.
Аллоизий покачал головой.
— Ну почему… — простонал он. — Почему всегда там, где появляются люди, появляются и чудовища? — Этот вопрос был адресован не мне, он поднялся вместе с теплым воздухом к ночным небесам, мы же некоторое время провели в молчании, будто надеялись получить ответ.
— Ты сможешь ее изгнать? — спросил я.
Экзорцист повел плечом.
— Она принадлежит этому миру, Франциск, а мы — нет. Она не пришла из пламени ада, ее некуда изгонять, она — дома. — Немного помолчав, он добавил: — Да только мы появились из бездны космоса, это мы здесь чужаки. Допустим, существо, которое для удобства будем называть Лилит, убило Михаила, Жана Батиста и попыталось убить Маттео. Но кто тогда стоит за смертями Станислава и Якова? Боюсь, пример одного убийцы мог вдохновить второго, и мы имеем дело с какой-то нечестивой игрой, основанной на подражании.
— Господи помилуй! — Я перекрестился.
Так завершился этот странный разговор под первобытным небом в окружении разрытых могил и мертвых тел.
Мы вернули покойников в могилы, снова произнесли искренние прощальные слова и заупокойную молитву. Я надеялся, что нам больше не доведется тревожить братьев. Полагаю, они простят нам то, что пришлось совершить, идя долиною смертной тени.
Когда мы вернулись на «Святого Тибальда», професс уже проснулся, и Томаш попытался накормить его, донельзя ослабшего, рыбной похлебкой. Чтобы не волновать смертельно больного, мы не стали обсуждать при профессе результаты повторной эксгумации. Мы и словом не обмолвились о том, чем занимались на пустошах за лагерем.
Аллоизий смыл с себя могильную пыль и сразу же отправился в лазарет — узнать, как дела у Маттео. Я тоже постоял минут пять в душевой под едва теплыми струями, постирал белье, съел вместо ужина смесь из синтетических жиров и глюкозы, которую произвел «Давид», — оставшуюся похлебку я решил приберечь для професса и раненого Маттео, — затем ушел в оранжерею, чтобы отдохнуть на тамошней койке среди растений. Я не знал, удастся ли заснуть после всего, что принес минувший сол, но смертельная усталость сделала свое дело.
А утром за мной пришла Лилит.
Меня разбудил вкрадчивый скрип: кто-то водил пальцами по влажному стеклу. Я открыл глаза: оранжерея была заполнена серым светом. Помидорушки тянули ветви к прозрачному своду. Солнце уже встало над пустошами, но лагерь еще скрывался в тени вершины Святого Духа.
Скрип доносился сверху. Я перевернулся на спину и увидел на крыше оранжереи точно над койкой темное нечто. В первый миг я подумал, что кто-то забросил туда чехол от 3-D принтера или сходного по размерам аппарата. Стекло под «чехлом» запотело, муть и недостаток света мешали понять, что же это на самом деле такое.
Я отодвинул тонкое одеяло и поднялся. «Чехол» заерзал, его «края» затрепетали, а бесформенная тень переместилась следом за мной.
И тут на меня нахлынула волна ужаса, который может испытать лишь слуга Божий, столкнувшись нос к носу с Врагом всего сущего. Я понял, кто пожаловал в этот ранний час. Видимо, настал мой черед пройти испытание перед лицом первозданного зла.
Я застыл, ощущая, как меня пробивает дрожь. Приходилось приложить усилие, чтобы сохранить контроль над телом и не рухнуть на гравиевую дорожку в полуобморочном состоянии. Мои зубы стучали так сильно, что лопалась и крошилась эмаль, а в уголках губ выступила слюна, которую было решительно невозможно проглотить.
Жар ее тела, зной ее дыхания заставлял стекло покрываться поволокой. Тонкие пальцы стирали влагу, чтобы золотистые глаза могли бросить взгляд сквозь прозрачный свод внутрь оранжереи. Она следила за мной, как кошка за мышью. Лилит охотилась, и я был как на ладони. Но ее отделяло от меня стекло и каркас оранжереи. Она была сбита с толку присутствием преграды, вполне возможно, что она вообще не видела стекло, как не видит и не понимает его сути бьющаяся в окно муха. Охотничий инстинкт говорил ей: вот она — легкая сонная добыча! Просто вонзи в нее клыки! Но ей было просто так не добраться до меня, ведь оранжерея — это большая клетка.
Я смог собраться с силами и сделал шаг в сторону. Лилит переместилась синхронно со мной. Очевидно, она была очень легкой. То, что я поначалу принял за чехол, оказалось парой черных крыл, которые были сложены у нее за спиной наподобие плаща. Полагаю, что в условиях марсианской гравитации они прекрасно выполняли свою работу.
Я переместился еще на шаг к тамбуру. Почему именно туда — наверное, чтоб вооружиться лопатой или граблями и дать отпор в духе Маттео. Лилит же спустилась на выгнутую стену, как большое насекомое, развернулась, суетливо шлепая ладонями по стеклу, снова поднялась на крышу, нащупала раму форточки. Я услышал, как заныл пластик, когда в него вонзились когти.
И тогда меня прорвало.
— Сгинь! — Я подпрыгнул к потолку и взмахнул руками. — Изыди!
Лилит отшатнулась, я увидел ее лицо: это была окруженная вихрем черных волос бронзовая маска языческой богини — столь же прекрасная, сколь и отталкивающая хищными чертами, звериной мимикой и дьявольским огнем в очах. Лилит расправила крылья, и они развернулись черным полупрозрачным полотном, на котором сохранились следы золотистой краски со дня убийства Михаила.
Мгновенно сгустившаяся тьма, как ни странно, подсказала мне, что делать дальше. Я вскочил на табурет, рывком развернул к Лилит один из тепличных фитопрожекторов и щелкнул тумблером. В глаза чудища ударил ярчайший свет, сильно смещенный в ультрафиолет. Белое свечение обволокло крылатую фигуру, высвечивая множество деталей: поджарый живот, тонкие мускулистые бедра, выпирающие ребра, небольшие острые груди, тяжи слюны, свешивающиеся с красивых, или, как еще говорят, чувственных губ. Я увидел, как сквозь туго натянутую плоть демонических крыл просвечиваются кости и трепетно пульсирующие сосуды. Я увидел кое-как затянувшиеся раны, полученные в схватке с Маттео.
— Сгинь! — Я ударил костяшками пальцев по стеклу, и оно покрылось сетью трещин.
Но мне удалось вспугнуть чудовище: Лилит убралась. Она улетела: без разгона, без видимых усилий и сразу на приличной скорости. Я следил за ней, вытянув шею, до тех пор пока это было возможно. Лилит пронеслась параллельно земле к Отцу, и в полете она походила на большое насекомое.
У меня затряслись колени, я кое-как слез с табурета. Фитопрожектор сорвался с кронштейна и с грохотом упал на дорожку. Я добрел до койки и сел на край. Мне хотелось прочесть какую-нибудь молитву, но в голове все перемешалось. Я чувствовал себя опустошенным и беспомощным, более того — я чувствовал себя покинутым Господом.
Затем я увидел фигуру в рясе, идущую к оранжерее. Сквозь запыленное стекло было не разглядеть, кто это — Аллоизий или Томаш. Я понял, что у меня нет времени для молитвы и жалости к себе. Лилит могла вернуться в любой момент, поскольку ее голод и инстинкт охотника не удовлетворены. Я должен был успеть предупредить братьев об опасности, мне нельзя было опускать руки!