— Ладно, папа, — сдалась Тонька. — Давай его отвезем, где был.
— Кстати, а где ты его взяла? — невинно поинтересовался Седов.
Тонька покраснела и спрятала лицо поглубже в капюшон, и Седов понял, что искин она все же взломала. Талантливая девочка!
— Та-а-ак, — начал он, сурово сдвинув брови. — И где? Как глубоко в пустыню забиралась, негодяйка?
— Папа, пожалуйста, — всхлипнула Тонька. — Я его завтра отвезу.
Ну вот что с ней делать? Не ругать же и без того расстроенную девочку.
— Спать ложись! — скомандовал отец, проигнорировал просительный взгляд Тонькиных глазищ и решительно погрузил фасолину в кабину пескохода.
Седов набрал на экране искина вчерашний маршрут и двинулся в глубину ночной пустыни, тихо бормоча ругательства. Конечно, он заблокирует искин, но сколько времени понадобится талантливой девочке, чтобы снова взломать бортовой компьютер? Кто их знает, этих детей Марса в первом поколении. Инициативных, мать их, и самодостаточных.
Сам Седов вырос на Земле, и с Лючией познакомился там же. Молодые и полные амбиций, они готовились к первой своей экспедиции на Марс и не подозревали, что Красная планета околдует их и научная станция станет их первым семейным гнездом.
Лючия была одержима поясом астероидов.
— Углеродные, силикатные и металлические — это приблизительная классификация, даже и не классификация вовсе, так, прикидка без местности, — рассказывала она. — Там наверняка десятки, а то и сотни разновидностей! Ван Ваныч нацелился на Цереру, но мне нравится Веста. Я прямо чувствую, что Веста — самая загадочная из крупняков!
Ван Ваныч был профессором и начальником космогеологов. И хоть был он сутуловат и рыжебород, что для подтянутого инструктора по вождению пескохода Седова ни в какие ворота не укладывалось, молодой супруг порой ревновал к нему свою прекрасную Лючию.
— Моя весталка, — говорил он и закрывал рот жены поцелуем: только так можно было отвлечь ее от астероидов.
Из-за него Лючия бросила свои телескопы и кабинетные расчеты, таинства картографии и вершины большой астрономии. Вместе они прошли курс обучения и вошли в исследовательскую группу, изучающую марсианскую пустыню. Если бы только Седов знал, что четырнадцать лет спустя из невинного камушка-фасолины взовьется песчаный вихрь и для Лючии все закончится! А для него закончится все, кроме Тоньки.
«Знал бы, и что? От судьбы не уйдешь», — подумал вдруг Седов и замер.
Неожиданная, непривычная мысль эта словно сгладила, притушила немного загнанное в глубину души отчаяние, сводя его к тихой грусти.
В бедро бывшего, ныне в бессрочном отпуске по состоянию здоровья, разведчика ткнулась лежащая на соседнем сиденье песчанка, и на миг Седову показалось, что его утешают. А потом показалось, что он все-таки спятил.
Вернувшись, Седов постарался не замечать распухший от слез нос дочери, но с разговорами не лез — понимал. «Кажется, придется рискнуть завести собаку», — подумал он.
Тонька спряталась в своей комнате, шуршала там фольгой: утешалась земным шоколадом. Верное средство!
Два месяца прошло, как один день. Первое время Седов все поглядывал на экраны, опасаясь новых выходок Тоньки, но она как будто успокоилась, стала тише и взрослее, что ли, не взбрыкивала больше, не удирала тайком. Возможно, впервые столкнувшись с непоколебимой решимостью отца, Тонька изменилась. Седов надеялся, что в лучшую сторону. «Выросла малышка», — думал он с легкой грустью. Скоро дочь закончит марсианскую школу в городе Мира и подаст документы в космошколу на орбите. Оттуда отпускать будут только на каникулы и навещать разрешат раз в месяц по расписанию, эх.
Лето подходило к концу, нужно было готовиться к занятиям. Тонька дочитывала литературу по списку, решала какие-то «дополнительные логарифмы на смекалку» и ездила в город погулять с возвращающимися с Земли и Венеры друзьями. Близился четырнадцатый день рождения дочери, и втайне от нее Седов просматривал каталоги, консультировался с кинологами и мучил вопросами генетиков: подбирал породу собаки, стремясь свести риск к минимуму.
Он откладывал визиты к психотерапевту, отделываясь консультациями по визиофону, но Марина и не настаивала. По то и дело возникающему особому выражению профессиональной удовлетворенности в ее глазах Седов понимал, что идет на поправку, и пребывал в легкой, тщательно скрываемой даже от себя самого эйфории.
Седов спал с блаженной улыбкой на лице, когда вой сирены разорвал ночную тишину. Он выпрыгнул из кокона, босиком пронесся по коридору, за что попало ухватил перепуганную Тоньку и рванул в убежище, за ненадобностью давно переделанное под погреб для хранения удобрений и вкусовых добавок для дрожжей.
«Надо было отправить ее на каникулы на Землю!» — думал Седов, скатываясь по литым ступеням и пинками расшвыривая приваленные к люку пакеты с компостом.
Открыв крышку, он швырнул дочь внутрь, запрыгнул сам и закрутил запоры. Рев сирены остался снаружи.
Тонька врубила генератор, огляделась и подытожила:
— Темно и пыльно. Что случилось, пап?
Седов возблагодарил лень, а может, паранойю, не позволившую ему демонтировать мониторы в убежище.
— На купол надейся, а сам не плошай, — пробормотал он, подключаясь ко внешним датчикам. — Сейчас посмотрим, малышка.
На их ферму надвигался упругий песчаный смерч. Такое испытание их убежище вполне может выдержать. А может, и нет, но об этом думать Седов не будет, как не будет вспоминать ждущую его на той стороне Лючию. Он должен позаботиться о Тоньке! Но как?
С минуту Седов горько жалел об оставшемся в ангаре лазере, пока не сообразил, что здесь, в укрытии, лазер никак не поможет. А потом его окатило ледяной волной: скафандров в убежище тоже не было. Освобождая место под коробки с пищевыми концентратами, он вынес их в ангар. Выходит, еды у них достаточно, чтобы дождаться спасателей из города Мира, дверь обита толстым, очень толстым слоем пластика, вода, кажется, есть, а что с кислородом?
Уже понимая, что совершил непоправимое, Седов посмотрел на индикатор кислородного резервуара и тихо застонал. Полчаса. У них было полчаса, и за это время никакая экспедиция не успеет добраться до их фермы.
— Все хорошо, пап? — спросила Тонька.
Седов почувствовал, как вокруг запястья сомкнулась в ободряющем пожатии влажная ладошка, и сердце его сжалось от восхищения и нежности. Храбрая девочка! Ведь это он должен ее успокаивать и утешать.
— Прорвемся, малыш, — сказал Седов как можно убедительнее и пожал руку дочери в ответ.
Оставалось только надеяться, что это обычная песчаная буря, которая не интересуется гастрономической ценностью металлических частей купола, например. Купола, под которым у них есть воздух и защита от радиации.
Надежда продержалась недолго: на мониторе отлично было видно, как тугой столб песка поглотил алюминиевый флюгер. Седов повернулся к дочери. Девочка, не отрываясь, смотрела на монитор и повторяла как заведенная:
— Vane! Vane!
На языке надежды его дочь отчаянно повторяла одно слово: «Напрасно».
Седов изо всех сил ударил себя кулаком по лбу. Осел, идиот! Надо было бежать к ангару, заводить пескоход и рвать к городу Мира, а он запер их в заботливо выкопанной, хорошо укрепленной и оснащенной мониторами могиле! Он убил дочь, вот что он сделал, пытаясь ее спасти.
Седов стиснул зубы и напомнил сам себе об ответственности родителей перед детьми. Он должен найти выход!
Всем телом Седов чувствовал нарастающую мелкую вибрацию: чуда не будет, буря двигалась к ним.
— Пап, — сказала Тонька дрожащим голосом. — Ты только не ори, пап, у меня есть идея.
Она прошла за ящики с концентратами, повозилась там и выкатила к ногам Седова рыжеватую фасолину. Опешивший Седов не нашел ничего лучше, чем спросить слегка осипшим голосом:
— Откуда она здесь?
«Ничего в мире не происходит просто так, — говорила Марина. — Это слабое утешение, я понимаю, но вы просто верьте, что во всем есть смысл. Так намного легче!»
Бедная девочка, она смотрела на него васильково-синими глазами, полными искреннего желания помочь. «Как? Чем ты можешь помочь мне, маленькая? Что видела ты в жизни с высоты своих двадцати пяти, из которых я, сорокалетний, кажусь тебе унылым стариком, не желающим расстаться со своим прошлым?» Земля — это тоже прошлое. Пройдет время, и их дети, новое марсианское человечество, заведут себе свое, марсианское прошлое, и кто знает, может, тогда полетят корабли к далеким звездам, потому что, только накопив багаж прошлого, можно оттолкнуться в будущее, иное, о котором ничего не известно, кроме того, что оно есть.
Будет! Теперь, кажется, будет.
Седов понял дочь с полуслова. Он подхватил песчанку и бросился к двери, принялся откручивать старомодный запорный вентиль.
— Быстрее, быстрее, — бормотал он.
На тяжелое стальное колесо легли тонкие девчачьи руки и принялись тянуть и крутить. Седов впервые заметил, какой сильной стала его дочь. «Инициативной и самостоятельной», — даже сейчас не удержался от иронии внутренний голос.
Он выскочил из убежища и бросился к ангару. Влетел, чуть не высадив дверь, запрыгнул в скафандр. Легкий, без металлических деталей: благодаря его докладной под грифом «Секретно» у всех марсиан теперь были такие. «Когда-нибудь все пескоходы лишатся металлических деталей», — подумал Седов и принялся запаковываться. Подвигавшись на пробу в готовом к работе скафандре, он взял песчанку и вышел навстречу буре.
Кто мог знать, сработает ли их дурацкая идея? Седов стоял и ждал, стараясь не думать ни о чем. Как охотник поджидает добычу, выждал он, когда буря приблизится на расстояние броска, а дождавшись, швырнул в нее песчанку.
Сначала не происходило ничего, и Седов решил, что проиграл. Но тут песчанка слегка вытянулась и изогнулась, словно оглядываясь. Седову показалось, что некто внимательный и недоверчивый ощупал его с ног до головы цепким взглядом и, словно удовлетворившись, кивнул. А потом фасолина развернулась, выпустив густую тонкую струйку песка, и раскрылась, как цветок со множеством острых тонких лепестков. Лепестки закрутились по краям и потянулись вверх, переплелись, сливаясь, и вот уже второй смерч поднялся над красной пустыней.