То воспоминание — оно о матери. Она кричала и металась на больничной койке, пытаясь вырваться из стягивающих ее ремней. Нас вывезли с Пирса, всех девятерых человек, оставшихся от поселения. Во мне, как и в других, сидела часть роевика.
Время проходит, воспоминания о боли сглаживаются, и все кажется сном. Но Зверь тогда пожирал меня изнутри.
Мы слишком мало знаем о роевиках. Вернее, не знаем практически ничего. Ни механизма заражения — скорее всего, какой-то вид излучения, ведь биологический носитель в виде вируса не был выявлен, ни уровня их разумности, ни то, откуда они появились. После того как часть роевика уже в тебе, есть два варианта — либо перестаешь быть личностью, становясь телом для чужого сознания, либо тебя успевают увезти, разрывая связь с роем и обрекая на смерть от обезумевшего Зверя.
День, два… Говорят, что мой отчим выдержал целую неделю, но подробностей я не знаю.
Когда я закрывал глаза, то еще долгое время видел сожженный берег, и море казалось серым от покрывшего его пепла.
Тех, кого смогли эвакуировать, поместили в искусственную кому. Но маму после этого я так и не увидел. Разрешение на отключение от аппарата поддержания жизни дал мой отец, как ближайший родственник, ведь они с мамой не были в официальном разводе. Наверное, я его ненавижу.
Но это случилось гораздо позже. Уже после того, как он вытащил меня из больницы. Помню, как отец — высокий и сильный — шел по длинному коридору, сжимая мою ладонь. Когти Зверя впивались в мозг. Мне было больно. Очень больно. В правый руке отец держал пистолет, и никто из врачей так и не стал ему перечить.
— Ваш отец тоже был археологом? — спросил Флер.
— Да, — поморщился я. — Но мы почти не общались.
До взлета с Осириса оставалось менее часа. Флер был на корабле один. Целый большой межзвездник для одного человека.
— Можете изучить информацию о планете, держите, я оставлю чип на столе, — сказал он. — Впрочем, за два дня полета у вас будет для этого достаточно времени. Лучше идите сюда.
Флер вышел из корабля и остановился, подставив лицо солнцу. На горизонте с земли поднимались коричневые щупальца — это приближалась пылевая буря. Но к тому моменту, как она захлестнет наше поселение, изолировав его на несколько дней, мы уже покинем планету.
— Не устаю удивляться чужим небесам, — улыбнулся Флер. — Знаете, о чем я думаю в такие моменты? Все эти миллиарды ушедших с Земли людей, вся эта суета и столпотворение оказались не более чем каплей в море для нашей Галактики. Человечество получило вечный фронтир — вперед и вперед, все дальше за знаниями, открывая новые и новые миры. Но изредка стоит остановиться и посмотреть, какого цвета небо у тебя над головой.
— Сгорите, — проворчал я.
— Не успею. Знаете, мое детство прошло на Хароне, там небо серое, как сталь, и постоянно затянуто облаками. Вы не представляете, как мне хотелось увидеть яркое солнце! С тех пор я повидал много разных миров. Есть планеты с небом розовым, как лепестки шиповника, есть с желтым, как апельсиновая корка. А у вас оно цвета моря после шторма. Кстати, на Ниобе постоянно идет дождь, не боитесь контраста? — повернулся ко мне Флер.
— Не знаю, — пожал я плечами.
— Ниоба. Дочь Тантала и Дионы, вечно плачущая по своим детям. Может быть, мы не хотим забывать истоки, когда присваиваем открытым мирам имена героев из древних мифов, что думаете?
— Ничего.
— Там около сотни поселенцев. В основном биологи. Академия выкупила планету для себя. Что-то на ней есть такого уникального.
Флер отошел шагов на двадцать и принялся сооружать башню из зеленых камней. Миллионы лет назад здесь бушевали грозы, сплавив песок в стекло.
— В этот раз мы никого не эвакуировали, помня… гм-м… прошлую неудачу. Ниоба сейчас на карантине, блокируется даже волновая связь. Лучше перестраховаться, чем допустить ошибку.
Он полюбовался сложенной башней и вернулся ко мне. Зверь вздыбил шерсть на холке и зарычал, выпуская когти.
— Мы размякли за последние столетия, не находите? — улыбнулся Флер, будто не замечая эмоций на моем лице. Мне было трудно скрывать реакцию Зверя. — Знаете, чего я боюсь? Что рано или поздно мы встретим в космосе врага. А мы разучились драться за свою жизнь, как дерутся дикие звери.
Он что-то достал из кармана и протянул мне. Я зажмурился, усилием воли заставляя Зверя не накинуться на него. Затем медленно открыл глаза.
— Зачем? — спросил я, глядя на пистолет в его ладони.
— Мало ли, — ответил Флер. — Вы не знаете, с чем можете столкнуться. Оружие не помешает. Старый надежный огнестрел, не меняющийся уже сотни лет. Берите-берите. Стрелять умеете? Попытайтесь попасть вон в ту мишень, — махнул он рукой в сторону башни.
Пистолет был тяжелым и пах порохом. Я подержал его в руке, а затем поднял, прицелился и нажал на спуск. Пуля ушла на полметра вправо от цели.
— Говорят, ваш отец тоже умел стрелять, — сказал Флер. — Он был вооружен, когда вытащил вас из больницы.
Я поморщился, ничего не ответив. Снова прицелился.
— Я читал ваше обследование после возвращения. Вы единственный из зараженных, кто выжил. Как он вас вылечил? Как вы избавились от роевика?
— Никак!
Теперь моя ярость, вспыхнув, передалась Зверю. Впервые за долгое время я испытал с ним единение, словно мы были не двумя сознаниями в одном теле, а одним целым. Мы вместе выстрелили, и сбитая пулей башня разлетелась зелеными осколками.
— Я не вылечился! Он остался во мне! Зверь! Мы просто живем вместе с ним, и я пытаюсь его контролировать! Но я, а не он, главный! Вы знаете об этом! Вы все прекрасно знаете!
Я вдруг обнаружил, что стою, тяжело дыша, и направляю пистолет на Флера. Тот улыбнулся и взял оружие у меня из рук.
— Неплохо стреляете, — сказал он, нажимая на спуск.
Раздался тихий щелчок.
— Здесь было всего два патрона, — вновь, будто виновато, улыбнулся Флер, а затем вдруг посерьезнел. — Да, вы правы, я не доверяю таким, как вы. Глава земной службы безопасности просто не может никому доверять. Но я вынужден надеяться на вас — ученого эгоиста, которому жуки ближе, чем люди. У меня нет иного выхода. Альтернатива — орбитальная бомбардировки, как на Пирсе.
Он снова сел на песок и зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам.
— То, что случилось со мной, — это не лекарство, — тихо сказал я. — Может быть, мне просто повезло. Отец отвез меня на Осирис. Когда-то в прошлом мантиссы путешествовали меж звезд, а для этого им приходилось отделять часть роя или даже одну особь. Отец считал, что понял, как они это делали. Он решил, что город-лабиринт в пустыне служил мантиссам не для жизни, а именно для ритуала отделения. Он бросил меня там, высадил с флаера, приказав самому искать выход.
Мы замолчали. Я вспоминал.
«Иди, — сказал тогда мой отец. — Это должно тебя спасти».
Мы стояли в центре города-лабиринта. Над разрушенными стенами и источенными ветром статуями поднималось багровое солнце.
«Я не смогу пойти с тобой, — добавил он, подталкивая меня ладонью в спину. — Этот путь только для одного. Иди! Смелее, ну!»
Отец торопливо отвернулся и пошел к флаеру, бросая меня наедине с городом. В песке осталась цепочка его следов, которых заносил ветер. Уже улетая, отец опустил на землю единственную флягу с водой.
Через четверо суток блужданий я впервые увидел своего Зверя. Он шел рядом, послушный, словно пес. Мы с ним вместе добрались до выхода. С тех пор он стал смирным и почти не пытался захватить мое сознание. Лишь иногда, когда я давал ему волю…
— Пять дней без воды и пищи. Вот сколько я искал выход, — продолжил я. — Целых пять долгих дней и ночей холода и жары, когда тебя терзает Зверь, оставшийся без связи с роем. На третий день я начал разговаривать со статуями. И знаете, что самое неприятное?
— Что?
— Они мне отвечали.
Флер остался в корабле на высокой орбите над Ниобой.
«Удачи, — сказал он напоследок, прежде чем я сел в флаер. — Помните о королеве. Сосредоточение разума. Уничтожьте его и выясните, как спасти людей. Если это вообще возможно».
Флер предлагал мне любое оружие, но я отказался, взяв с собой лишь обычный пистолет. А для случая экстренной связи предназначался квантовый передатчик.
«Да» — и на планету высадится десант для эвакуации людей.
«Нет» — и Ниоба превратится в огненный ад после залпа плазменных орудий.
С высоты полета планета казалась зеленым шаром. Как бы выразился Флер? Наверное, он бы сказал: цвета болота после дождя. Но здесь дождь никогда не прекращался.
Управляемый автопилотом флаер нырнул сквозь тонкий слой облаков, и прозрачную кабину тут же умыло дождевой росой. Я приземлился на взлетную площадку — серый пятачок посреди джунглей — и некоторое время сидел, прислушиваясь к своим ощущениям. По кабине стекали капли воды.
Зверь тоже настороженно замер, выпустив когти.
Пространство вокруг взлетной площадки утопало в зелени. После песков Осириса я успел позабыть, что зеленый цвет может иметь столько оттенков. Это была салатовая зелень деревьев, высоких, словно земные секвойи, раскрывающих на своих вершинах короны-соцветия. Дальше она сменялась оттенком зеленой мяты опутавших деревья лиан. Опускалась все ниже и ниже, плавно перетекая в темно-бирюзовый цвет мха и кустарников. Под ковром из переплетенных побегов не было видно земли.
Я поднялся и вышел из кабины, с осторожностью опустив ногу в лужу с водой.
Странное ощущение.
Давно забытое.
Как и холодные капли, забирающиеся за шиворот комбинезона. Я снял шлем, и они свободно стекали по моему лицу. Тогда я поднял голову к небу, зажмурился и рассмеялся, глотая дождевую воду. На вкус она была солоновато-горькой, как слезы.
Зверь, взъерошенный и нахохлившийся, вдруг рванулся на свободу. Боль пронзила все тело острыми иглами. Я схватился за голову и едва не потерял сознание. Зверь, часть роевика в моей голове, бился и царапался, стремясь полностью захватить контроль над телом.