— Не знаю.
— Ты думаешь, что они опасны?
— Как всякое не пойми что.
Дарья, потянувшись, поцеловала его в шею.
— Так получилось, Леш, — сказала она ему, как ребенку. — Будущая колония погибла, даже не начавшись. Весь биоматериал, зародыши, биолаборатория… Мы хотели заселить этот мир людьми, но увы. Так бывает.
— И тут — это.
— Да, это местная жизнь, которая неожиданно пошла с нами на своеобразный контакт.
— Что они вообще из себя представляют, ты видела?
— Нет.
— И я нет.
— Возможно, этой «жизни» хочется быть ребенком.
— Да здравствует инфантилизм! Знаешь байку, которую страшный и ужасный Барабанов сейчас возводит в ранг религии?
Дарья качнула головой.
— Слушай. — Храпнев приобнял ее покрепче. — Тоже сказка в своем роде. Оказывается, все началось с Вальковского. Женька так скучал по своей оставленной на Земле дочери, что вместо того, чтобы редактировать карту магнитных полей, излучал в окружающее пространство грусть, уныние и, собственно, образ пятилетней Вики.
— Ты серьезно?
— Ни слова от себя!
— И тогда появилась Вика.
— Да, как реализация желания. Потом Вики, Анюты, Андрейки пошли просто косяком. Нас с Роговым, например, каждый день встречает девочка Лисс.
— Чья?
— В смысле, моя или Санина? Наверное, ничья. Просто образовалась, отрастила рыжие короткие волосы и ходит, выпрашивает леденцы.
— Почему Лисс?
Храпнев пожал плечом:
— Как-то само придумалось. Ей подходит. Хитрая, как лиса.
— Может, привезешь ее к нам?
— Привезу, если она захочет.
— Знаешь, — сказала Дарья, — я так и не могу понять, почему Женька покончил с собой. Почему не оставил никакой записки?
— А если причиной его смерти стала разница между Виками — земной и здешней? Если он понял, что здешняя Вика — эрзац, пустота?
— Я видела, как он с ней возился. Он не считал ее пустотой. Он, наоборот, видел в ней приложение своих сил. Растил. Она доставляла ему столько радости. Он приводил ее сюда и весь светился. Все время — какая она забавная, как учится считать, как потеряла ушко, а потом снова его нашла. И вдруг — на страховочном фале… Где он его откопал?
— В шлюзе. Завтра полгода как.
— Димка нас не собирает?
— Нет.
Они замолчали.
Дарья погладила Храпнева по колену, он зачесал ей упавшую на лоб прядь к виску, сколупнул песчинку.
— Значит, все хорошо? — спросил Храпнев.
— Насколько возможно, — ответила Дарья.
— У нас нет ни корабля, ни ретранслятора.
— Зато у нас есть маленькая, но уютная колония. Мы нашли съедобную глину. То есть не совсем глину, но ее можно жарить.
— Это то, чем ты угощала меня в прошлый раз?
— Да!
— Боже!
Храпнев издал несколько странных горловых звуков.
— Это тебя тошнит? — поинтересовалась Дарья.
— Воспоминания рвутся наружу.
Дарья рассмеялась и выползла из-под его руки.
— Ты неисправим.
— А ну-ка, сюда, сюда! — услышал Храпнев голос Рогова.
Послышался топот детских ног, и первым его желанием было рвануть из дома в ховер. Там хотя бы можно запереться и затенить стекла. Впрочем, незаметно сделать это уже было невозможно, и он замер с напряженно-прямой спиной и с противно-тягучей слюной, собирающейся под языком.
Они выстроились в два ряда. Дети помладше — в первом, ближнем, дети постарше — во втором. С одного бока встал Рогов, с другого — заросший, борода — лопатой, Панов. Дети и Панов улыбались одинаково — во весь рот.
— Хором! — скомандовал Панов.
— Драс-туй-те!
Оказавшись в центре восемнадцати детских глаз, Храпнев кивнул.
— Да, и вам… э-э… привет!
Дети заулыбались еще шире.
Девочки были в синих платьицах и белых гольфиках. Мальчики — в темных шортах и белых рубашках. Один, правда, рубашку имел слегка зеленоватую.
— Что мы скажем дяде Алексею за принесенную курицу? — громко спросил Рогов.
— Пасиба! — прокричали дети.
Храпнев обмер, когда они кинулись его обнимать.
— Ядя Сей!
Он едва рефлекторно не отпихнул самого ближнего ногой.
Обнимались дети неумело, неуклюже, руки у них гнулись в разных местах, слюнявые личики толкались Храпневу в грудь, в живот и в плечи. Он заметил, как один мальчик втянул в себя нос. Чпок!
— Ну, все, все, обратно на урок! — сказал Панов, хлопнув в ладоши.
От Храпнева тут же отлипли, оставив сувениром быстро скукоживающийся рукав платьица. Он выдохнул. Дети попарно потянулись в темноту проема.
— Досиданья!
— Да, пока, — выдавил Храпнев.
— Мы заедем через неделю! — крикнул Рогов.
Панов показал ему большой палец и быстрым шагом направился вслед за детьми. Ни дать ни взять — могучий отец семейства.
— Ну, пойду и я, — поднялась Дарья. — Сегодня мы изучаем земноводных.
Она поцеловала Храпнева.
— Будь осторожнее, — сказал он.
— Разумеется.
— Они не совсем…
— Леша, время рассудит.
— Да, это точно.
Рогов стянул его со скамьи.
— Пошли.
На грядках ничего не росло. Спустившись с крыльца, Храпнев пнул камешек, и он звонко ударил в подвешенный баллон, приспособленный под умывальник.
Дзонн!
— Что? — спросил Рогов.
— Возможно, я — идиот, — сказал Храпнев.
— Насчет чего?
Они забрались в ховер.
— Насчет всего, — вздохнул Храпнев. — Ты видишь в них детей, Дашка и Панов видят в них детей. Каспар, Колманских и Шияс видят в них детей. А я не вижу! Я не могу понять, что я вижу. Существо? Десять существ? Разумную жизнь или квазиразумную, лишь подстраивающуюся под нас?
— Аберрация восприятия, — сказал Рогов. — Это у вас с Димкой на пару.
— Барабан мне еще фору даст.
— Ты ищешь подвох?
— Да, ищу, — сказал Храпнев и сдвинул к Рогову платформу с джойстиком. — Веди ты. Я не в настроении.
— Хорошо.
Ховер заурчал, приподнялся над землей и медленно поплыл в сторону от ограды. Дом уменьшился и скрылся за заслонившими его обломками скал.
— Знаешь, что я думаю? — спросил Рогов, по дуге объезжая похожие на кораллы наросты, прущие из земли. — Я думаю, что ты все еще не можешь смириться с тем, что колонии в обычном понимании у нас не будет. Как и с тем, что следующий транспорт прилетит сюда в лучшем случае через сорок лет. Ты не видишь перспектив.
— Я действительно их не вижу, — сказал Храпнев.
— Тогда что тебя заставляет каждый раз ставить полевую станцию?
— Привычка. Я сдохну, если не найду себе какого-нибудь занятия. А это занятие мне кажется болееменее осмысленным.
Купол базовой станции приблизился и вырос в размерах. Стали видны дыры, щели и обрушившийся внутрь сектор. Кое-где мерцал свет. Откуда-то слева попыхивало паром, который быстро сносило ветром.
— Тогда почему тебе занятие Дарьи не кажется осмысленным? — спросил Рогов.
Храпнев поморщился.
— Нет, в некотором роде ты прав. И Дашка права. А мы с Димкой Барабановым нет. Вы нашли себе смысл. Но пойми, когда прилетит второй транспорт… если он прилетит, они не найдут ни нас, ни ваших детей.
— Почему?
— Потому что мы умрем, а все эти дети…
— Ты в них не веришь.
— Нет. Вы просто приняли их, а я не понимаю, что это такое забралось ко мне в дом. Мне хочется разобраться.
— Препарировать.
— Возможно.
Рогов покосился на Храпнева, но ничего не сказал.
Ховер подлетел к широкому пандусу и поднялся к воротам, по периметру которых замигала подсветка. Массивные створки поползли было в стороны, но через несколько секунд дернулись и встали.
— Опять, — сказал Рогов.
— Сиди.
Храпнев вылез из ховера и нырнул в техническую нишу в контрфорсе справа.
Он снял стопор со штурвала ручной доводки и за несколько минут в назойливом писке предупредительной системы раздвинул створки чуть шире габаритов машины. А это мое будущее, подумалось ему. Оно, правда, немножко сыпется. Но существует без детей.
Рогов аккуратно завел ховер внутрь станции. Храпнев перешел пешком и так же, вручную, закрыл ворота.
Стихла турбина. В тусклом свете верхних ламп пустое, безжизненное пространство ангара казалось покинутым и тревожным. Храпнев встряхнулся. Рогов сдул воздушную юбку и подсоединил к ховеру шланги питания, запустил диагностику. Вместе они вынесли энергобатарею на стенд подзарядки, гулко топая по ребристому настилу. Бум-бам, бум-бам. Потом воздушной пушкой Храпнев счистил с экранов ховера песок и пыль.
В радиальном коридоре, ведущем вокруг отсеков и основных помещений станции, кисло пахло химией. Кое-где на серых стенах еще подсыхала пена, но никаких признаков пожара видно не было.
— Димка! — крикнул Рогов.
— Скорее всего, он наверху, — сказал Храпнев.
— Противопожарку испытывал?
— Или она сама.
Они прошли мимо ответвлений в генераторную зону и в жилые боксы. Технологические шахты дышали теплом. В тусклых глубинах что-то постукивало, позвякивало, возможно, даже жило тихой машинной жизнью.
— Барабанов! — снова крикнул Рогов.
На лифте они поднялись на два яруса, под самый купол. В переходах лежал песок. В командном зале было темно и пусто, жалюзи опущены. В медицинском отсеке прямо на полу лежал спальный мешок, а с потолка на проводе к нему спускался один из светильников. Судя по раскиданным картам памяти, Барабанов здесь читал или смотрел что-то с планшета.
— Кажется, его больше не стоит оставлять одного, — сказал Рогов, растерянно разглядывая кювету с остатками пюре.
— Это просто изнанка того Димки Барабанова, что мы знаем, — сказал Храпнев. — У каждого есть изнанка.
— И, по-твоему, это нормально?
— В нашей ситуации нормального по умолчанию нет, — сказал Храпнев. — Мы с тобой нормальны? Панов нормален? Шияс, ползающий по горам?
— Это понятно, но Димка…
— Ему хуже всех.
Барабанова они нашли в лабораторном отсеке. Он сидел на столе босой, в грязных штанах и куртке на голое тело. Округлый живот его был в красноватых пятнах.