— Матушка Павлина. — Аля поклонилась, двинулась навстречу. — Мне не спится.
— Немудрено, — отозвалась Павлина, повернула окуляры на Алю, замолчала. На внешнем экране при этом лицо было спокойное, приветливое, будто вот-вот матушка спросит, как день прошел и отчего глаза красные. Но Аля чувствовала, как к ней протянулась ниточка, дрожащая от тревоги.
— Запоминай код убежища, — сказала матушка невпопад, показала цифры на экране. — Повтори.
Аля повторила. Потом еще раз. Потом повторила последовательность задраивания люков. Потом — коды доступа в систему. Потом — самый страшный код, канала связи с отцом Яромиром на орбите.
— Матушка, зачем мне все это? Почему?
— По кочану, — сказала Павлина, и сквозь электронную бодрость Але послышалась усталость. — И по капусте. Завтра открываем ворота.
— Разве это не радостно, матушка? Разве там, во Второй Домме, не такие, как мы, не часть нашей церкви, так же живущие по Писанию и догмам Иисуса? И, в конце концов, разве вы не связываетесь каждую неделю по радио? Батюшка Алексей спокоен и радостен, а ты… вон девятилетки в моем классе тоже переживают, что на них напрыгнут оборотни с клыками…
— Клыки — это не страшно, — сказала Павлина, внимательно наблюдая за точкой в небе, черной на темно-сером. — Страшно то, как люди могут лгать. И как ложь меняет реальность.
— Что это? — спросила Аля, прищуриваясь. — Птица? Кто-то из воронов?
— Нет. Это над Доммой, снаружи. Плохо вижу, подводные окуляры не фокусируются… Но, кажется, это бот. — Павлина растерянно потерла щупальца. — За нами следят.
Уже засыпая, Аля думала, что Первая Домма сейчас как женщина — ждет, волнуется, боится. А Вторая в мужской позиции — достигает, тянется, власть имеет.
«Хотя у нас тоже есть власть — не открыть ворота, например, — думала Аля. — Вот возьмем и не откроем!»
Анфиса в своем углу комнаты храпела тихо и торжествующе. Аля показала ей язык в темноте и начала сочинять стихотворение: «Нет, ты не разбил мне сердце, это боль единоверца», никому в особенности его не адресуя.
Делегация Второй Доммы прибыла утром, за ночь они проложили рельсы — наверное, всю энергию на это бросили. Вагонетка выглядела как пробирка — длинная, обтекаемая, с реактивным двигателем в задней части. Толпа прибывших была больше, чем Аля ожидала, — человек тридцать, в основном девчонки, чуть Али постарше, видимо, первое поколение. Прибыла с ними и матушка Федора, в теле, настолько похожем на человеческое, что от этого было даже немного неловко, хотелось отвернуться и не смотреть. Удлиненная голова с экраном на месте лица, конус туловища, тонкая талия, серебряный колокол будто бы юбки.
— Что там у нее внизу, ходули, колеса или гусеницы? — прошептал Ефим из-за плеча. — Как думаешь?
— Нагнись и загляни, — не удержалась Аля. — Ты же по юбкам… специалист.
Держались гости настороженно, но с интересом, обо всем расспрашивали, удивлялись, играли с недавно родившимися котятами, гладили кроликов.
Больше всего они поразились почему-то, увидев Игрека.
— У нас таких… нет, — сказала Леся, высокая девочка с короткими темными волосами.
— Повезло вам, что не было сбоев. А у нас случился. Игрек хороший, мы его все очень любим. Вы сколько детских циклов с утробами прогнали, прежде чем на млекопитающих переключиться?
— Пока эмбрионы не кончились, — сказал Никита (имя как у дельфиненка, но совсем не похож).
Аля удивленно подняла брови, но тут Игрек замычал, она отвлеклась, не стала спрашивать. Отерла брату рот, поправила волосы — гости смотрели с ужасом и брезгливостью.
— Мы не можем себе позволить такой расточительной доброты, — сказала вдруг Леся, будто оправдываясь, будто Аля ее в чем-то обвинила. — Да и он сам разве ж не страдает?
Никита быстро одернул ее, посмотрел со значением. «Не говори!»
Освоились гости быстро. Ходили по городку, с изумленным интересом смотрели на Море — моргали, будто не веря, что может быть столько воды. Аля предложила поплавать наперегонки, Леся согласилась — она хорошо плавала, но глубины боялась, как человек, привычный к бассейну. Но она была волевая, справилась со страхом быстро, девочки почти сравнялись. Когда на пляже переодевались, Аля вдруг заметила поперек Лесиной спины ужасные длинные шрамы, как белые веревки, пережимающие кожу.
— Это… несчастный случай был, — смутилась Леся. Побледнела так, что Аля решила больше не расспрашивать.
— Я тоже раз ногу ломала. Больно было, ужас, и заживало долго.
Девчонки первой группы возвращались с дневной дойки, несли ведра, полные жирного верблюжьего молока.
— Аль, Нину из Второй Доммы тоже Ассоль покусала! А она и рада — представляешь, у них вообще животных нет, они их никогда не видели!
Нина восторженно помахала укушенной рукой. Она широко улыбалась, будто получив знак отличия, а не здоровенный синяк на неделю.
Через полчаса в столовой Аля выяснила, что гости никогда не пробовали клубники, редиски, помидоров.
— У нас только синтезированная общая биомасса, — неохотно признался Никита.
— Разве вы не растите? Овощи, злаки, ягоды? У нас уже лет пять питание все с полей и огородов, почва вызрела, хорошо родит. Только белки синтезируем — мяса три сорта, рыбы два, грибы, яйца… А вы почему общую синтезируете, а не по группам? Оно, конечно, быстрее раза в три, но невкусно же совсем…
Девочки переглянулись. У Али нехорошо засосало вдруг под ложечкой, машинально она отметила (а пять минут назад и внимания бы не обратила), как Никита шагнул назад и в сторону, оперся на дверной косяк, будто бы отдыхая, но надежно перекрывая выход. Тревога проложила мостик между благодушием и подозрением, мысли помчались по нему испуганными верблюдами. Почему во Второй Домме не остановили утробы после пяти-шести человеческих поколений, если вероятность сбоя и рождения больных детей возрастает на ноль семь процента с каждым циклом? И куда деваются эти дети? Почему совсем не выращивают еду, а синтезируют только совокупную биомассу, чем заняты взамен? Откуда у Леси шрамы на спине? Почему все они с напряженными лицами посматривают на свои браслеты?
— Я схожу за грибной массой тогда, — сказала Аля, весело улыбаясь и шагая к двери подвала. — Если хотите попробовать, у нас и соленые грибы есть, лактобактериями сквашиваем, пальчики оближешь!
— Мы с тобой. — Леся двинулась за нею следом. — Интересно, какое у вас оборудование…
— Да такое же, как и у вас… — Але было странно, как во сне. Надо было сделать выбор — верить или не верить? Неужели люди могут так страшно врать? Неужели они пришли со злом?
Аля выдохнула, как перед глубоким погружением. Дверь в подвал была прямо перед нею. Аля взялась за ручку, солнечно улыбнулась Лесе и быстро, чтобы не успеть передумать, толкнула дверь, скользнула внутрь и нажала кнопку замка.
Надеялась, что сейчас Леся скажет «эй, ты чего?», засмеется, постучит тихонько. Но дверь тут же дрогнула от тяжелого удара, голос звучал неразборчиво, но зло. Аля приложила ухо к двери.
— Никит, она в подвале заперлась! Догадалась, зараза! Ну мы откуда знали, она всю дорогу улыбалась и про грибы болтала! Что там у наших вообще? Ворота под контролем? Лана должна прибыть в течение часа, уже на подходе… Может, ну ее, эту дуру? Ну иди сам тогда замок режь, я поберегу заряд для более важных дел, чем выкуривание маленькой кухарки…
«Маленькая кухарка» преисполнилась горькой обиды и жажды мести и взялась за пульт управления краном. К тому моменту, как белый луч плазмы из браслета Никиты разрезал замок, перед дверью были аккуратно и плотно выставлены три синтезирующих бака (по полторы тонны каждый), а сама Аля уже выбралась через заднюю дверь в сад, перелезла через стену (от коз ставили) и бежала к дому Оберегов. Она молилась горячо, как никогда в жизни.
«Страх, — поняла она, — лучшее топливо для молитвы».
Когда она увидела в Обзорной батюшку, ноги задрожали от облегчения.
— Слава Господу Иисусу, — прошептала она. — Слава… Батюшка…
Бросилась, не поклонившись, затараторила. Алексей был в грузовом теле, с платформой на воздушной подушке, без эмоционального экрана.
— И я не знаю, что думать, и еще они сказали, что идет Лана, что вот-вот дойдет, и им нужен контроль над воротами, я ничего не понимаю, только, что все плохо…
— Залезай на платформу, — сказал батюшка. — Быстро.
— Все плохо?
— Плохо, девочка.
Они очень быстро поехали по спиральному коридору вниз, где Аля никогда не бывала, где был код на двери, а потом — хранилище с двумя десятками разных агрегатов на зарядке. Многие тела были знакомыми — их предпочитала матушка Павлина (морское), или Есения (скользящее, многорукое), или Сусанна (подвижное, крепкое). Аля вдруг подумала, что тела Оберегов можно разложить на элементы — вода — воздух — земля, а значит, по Аристотелю, батюшке остается…
— Помоги, доченька, — сказал Алексей. — Сам я минут двадцать провожусь, а Лана идет. А с нею идет огонь. Говорил я Яромиру…
Он резко осекся, показал на тело, отключил экраны и распахнулся — Аля резко потупилась, по глазам ударило розовым, запретным, тайным. Зачем-то она поклонилась, подошла, начала отключать, переставлять блоки, нажимать рычаги. Протянула руки и достала батюшку Алексея — полтора килограмма мозга, легкий хвост спинного, обернутый вокруг тонкой спиралью. Прозрачный баскетбольный мяч с разъемами. Никогда еще Аля не ощущала такой абсолютной власти над другим человеком. Гораздо больше, чем человеком. А урони гибкий контейнер на пол, наподдай ногой о стену посильнее или топором рубани — и нет ничего, и не защитится, и не узнает, отчего погиб, потому что нет сенсорной связи с внешним миром…
Аля вложила батюшку в нишу тела, подключила сенсоры, питание, контроль… отошла и склонилась перед чудом — оживала трехметровая гора мощных сочленений, существо неизмеримо сильнее человека.
Вот сфокусировались окуляры, поднялась огромная рука. Встал батюшка, оттолкнулся от земли, отключил зарядку.