Когда Сараспер свалился, пламя, исторгнутое им из камня, ударило вверх, и башня замка, под которой они находились, взорвалась множеством огромных каменных осколков и начала рушиться. Ингрил сохранял петлю сколько мог, и старик несколько раз перевернулся на полу, а всесокрушающий огонь заливал все вокруг, и в конце концов балкон оторвался от стены замка Серебряного Древа.
Когда он начал падать, а следом вниз по стене крепости загремели камни разрушенной башни, боль «живого замка» передалась Эмбре. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого страдания.
Она громко завопила от страшной боли, но, собрав в кулак всю свою волю, все же сумела преодолеть нахлынувшие на нее алой пеленой мучения разваливающегося замка. Объединив свои силы с неисчерпаемой мощью Камня, который все так же крепко держала в кровоточащих руках, волшебница заставила сломанную башню наклониться, и камни обрушились туда, где находились разоренные комнаты, прямо на Повелителя Заклинаний. Тот, не найдя в себе сил подняться, торопливо покатился по скомканному и обожженному ковру, торопясь укрыться за дверью, прорубленной в толстой стене.
Лавина обломков башни с тяжелым шумом грохнулась на изуродованные покои баронессы, в мгновение ока заполнив их острыми камнями, размалывавшими в прах все, что попадалось на пути.
Предсмертный крик Ингрила звучал совсем недолго. Два огромных камня стиснули его между собой, расплющили в кровавую слизь и стремглав понеслись дальше, словно торопились преодолеть всю ширину замка и полюбоваться прекрасными садами. Впрочем, это им тоже удалось.
На стенах не было ни одного часового, и потому никто не видел, как Эмбра Серебряное Древо корчилась в муках, никто не слышал ее надсадного, разрывающего горло крика, который эхо разнесло по всему острову Серебряного Древа, никто не видел, как разрушенный балкон, на котором находилась вся Банда Четырех и оба Дваера, обрушился в реку.
Серебряная жадно поглотила упавших людей; лишь свечение камня еще несколько мгновений виднелось сквозь черную толщу воды. Когда же с дальнего конца замка Серебряного Древа примчались перепуганные стражники, они не увидели ничего, кроме ряби, оставленной прекратившимся к тому времени каменным градом.
Ему уже приходилось слышать голос, донесшийся сейчас до него из полумрака.
— Флаерос Делкампер, — чуть ли не радостно окликнули его. — Иди сюда, выпей кружечку-другую и поговори со старым львом.
Флаерос Рагаларский покраснел от удовольствия, когда три надменных барда, которых он всю ночь тщетно пытался поразить своими талантами, раскрыли рты от изумления.
— Ты знаком с Индеросом Громовая Арфа? — чуть слышно пробормотал один из них.
Он с милой улыбкой кивнул им, хотя ноги уже сами несли его туда, где сидел прославленный бард.
— Конечно, — с подчеркнутым смирением ответил он. — А разве вы с ним не знакомы?
Из полутьмы послышался негромкий смешок.
— Жало у тебя, малыш, хоть и нежное, но страшно ядовитое. А теперь расскажи-ка мне, что известно в Силптаре о сражении в замке Серебряного Древа.
Флаерос опустился на стул.
— Благодарю вас, господин, за ваше внимание ко мне и за это пиво. — Правильно истолковав торопливый взмах руки, он поспешно закончил почтительные речи и добавил: — Господин, ни о чем другом вообще не говорят. Женская Башня, если я правильно называю ее, лишилась крыши и верхнего этажа; вся эта оконечность замка превратилась в руины. Говорят также, что барон мертв или исчез и его Темная тройка, то есть его маги — прошу прощения, вам, конечно, известно, что их так называют, — тоже пропала.
Похожий на льва старый бард хихикнул.
— Не так быстро, парень… Хотя, может быть, тебя дожидается какая-нибудь дама или ты спешишь на вызов чести, а я тебя задерживаю?
— Нет, нет, — со смущенным смешком ответил Флаерос. — Боюсь, что у меня пока нет столь важных дел. Это просто… просто нервы. Ведь такие потрясающие события… Понимаете ли, говорят, что кто-то из лодочников видел там Владычицу Самоцветов…
— Что? — резким голосом переспросил Громовая Арфа.
— Вот именно. Госпожу Эмбру Серебряное Древо собственной персоной. Видели, как она уничтожила башню замка и балкон, на котором, кроме нее, находилось еще несколько человек. Она обрушила его в реку. И с тех пор никто ни разу не видел ни ее самое, ни ее таинственных компаньонов, ни барона с его магами.
— Она все еще жива, — негромко сказал старый бард, обращаясь, по-видимому, к столу. Казалось, он на мгновение забыл о присутствии Флаероса. — Если бы она умерла, я почувствовал бы это.
Иногда Флаеросу Делкамперу казалось, что он стоит неподвижно, как столб в заборе, а мимо него галопом проносятся разные важные люди, и он не успевает не только узнать их имена, но и понять, куда же они так торопятся. Он стиснул обеими руками массивную кружку — прикосновение к ее холодным, запотевшим бокам помогло ему немного успокоиться — и нерешительно произнес:
— Э-э-э… Что-что?
— Что? — в свою очередь спросил старый бард.
Флаерос потом так и не смог понять, как у него хватило смелости задать свой вопрос этому человеку, который одним глазом глядел на него через стол и был в этот момент похож на ястреба, сознающего, что беспомощная добыча стиснута его когтями и ни за что не сможет вырваться.
— Вы сказали, что почувствовали бы, если бы она умерла. Разве такое возможно?
Ястребиный взгляд дрогнул.
— Я был одним из четырех простолюдинов, которых заставили участвовать в колдовстве, когда на Эмбру Серебряное Древо наложили первое заклятие, — задумчиво сказал Громовая Арфа. — Она тогда была еще совсем ребенком. Волшебник ее отца называл нас «якорями». Позже я слышал, что волшебство, которое, насколько я помню, проделывалось с камнями и как-то связывалось через них с нами, было частью другого большого заклятия, которое маги называли «живым замком». Мне так и не удалось выпытать у кого-нибудь, что это значит, или даже просто удостовериться, что эти слова имеют какой-то смысл. Но, возможно, дело только в том, что у меня никогда не было воза-другого монет, которые придали бы моему вопросу достаточный вес, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Флаерос кивнул, и они некоторое время молча потягивали из кружек успевшее нагреться пиво. Молодой бард поглядел вокруг, но увидел за другими столами лишь несколько человек. Никто не трапезничал поблизости, и лишь три барда с нескрываемой тоской смотрели в их сторону — оттуда, где они сидели, казалось, что здесь, в дальней части большого зала таверны, совсем темно.
— Ах, Флаерос, Флаерос, — произнес после долгой паузы старый бард, и в его голосе чувствовалось то же самое колебание, которое совсем недавно испытывал Флаерос. — Тебе когда-нибудь приходилось слышать рассказы о том, почему Черные Земли и Серебряное Древо, соперничавшие на протяжении многих веков, стали в последнее время такими… смертельными врагами?
— Нет, — нетерпеливо откликнулся молодой бард. — Прошу вас, расскажите мне об этом! По-моему, это одна из тех вещей, которые, как всем кажется, общеизвестны, поэтому никто о них не говорит. Пожалуйста!
— Ладно, — сказал старый бард, внимательно разглядывая пивную кружку. — Правда, сейчас у меня нет настроения произносить высокие слова и искать красивые эпитеты, поэтому буду говорить просто. Один человек, которого называли Золотым Грифоном, был довольно хорош собою, и за это его любили многие дамы. Ну, и… короче говоря, именно он и был отцом Эмбры Серебряное Древо. Когда Фаерод Серебряное Древо стал догадываться об этом, он убил свою жену, наложил на дочь заклятие, из-за которого она превратилась чуть ли не в рабыню, и объявил войну барону Черных Земель.
— Да помилуют нас Трое, — испуганно воскликнул Флаерос. — Так неужели все эти многолетние кровопролитные войны начались из-за того, что пара дворян не смогла вытерпеть, когда у них засвербело между ног?
После его слов наступила тишина. Она длилась все дольше и становилась все тягостнее, и молодой бард вдруг почувствовал, что к его горлу подступил плотный комок. Наверно, с запоздалым испугом подумал он, его замечание оскорбило великого Индероса Громовую Арфу.
Старик тяжело опустил на середину стола свою кружку — она пусто брякнула, — и ощущение холода в душе Флаероса усилилось. Юноша, застыв в неподвижности, смотрел на старческую руку, которая все никак не выпускала ручку кружки. Старик и юноша еще довольно долго сидели в молчании и неподвижности. Затем Индерос убрал руку, и Флаерос услышал чуть слышный шепот:
— Ах, но как же она была хороша!
С этими словами старый лев поднялся с места — он двигался так, будто был когда-то отличным фехтовальщиком, да к тому же еще и славным танцором, безмолвно сделал молодому человеку прощальный жест и, не оглядываясь, зашагал через полутемную таверну.
Флаерос торопливо взмахнул рукой в ответ, но едва его рука успела упасть, как он вскочил с места, едва не опрокинув стул: дойдя до двери, старый бард обернулся и чуть заметно кивнул ему.
Этот человек, называвший себя Индеросом Громовая Арфа, был на самом деле бароном Черных Земель!
Во имя Троих! Когда он ляпнул…
Взгляд юноши вдруг упал на выглядывавшее из-за висевшей неподалеку занавески лицо — лицо человека, пристально наблюдавшего за ним, изучавшего Флаероса Делкампера с таким вниманием, как будто каждый прыщик на щеке, каждый бесцельный взгляд, даже дыхание барда могли выдать множество важных тайн.
Он никогда прежде не видел этого соглядатая, но что-то в этом человеке заставило Флаероса сглотнуть слюну и быстро усесться на место. Он не смог бы с уверенностью сказать, что же вызвало его опасение: у незнакомца, одетого в кожаный костюм, наподобие тех, в которых ходят лесники, была непримечательная внешность, а на окаймленном коротко подстриженной бородкой лице рисовалось приятнейшее выражение.
Однако Флаерос так поспешно потянулся к своей кружке, что чуть не выронил ее. Он очень старался показаться незнакомцу молодым и ничего не понимающим человеком и мысленно напоминал себе, что он и впрямь таков, хотя, возможно, уже не в такой степени, как всего лишь час тому назад. Его жизнь вполне могла оказаться в прямой зависимости от того, насколько убедительно он покажет миру свою юношескую невинность.