Я не мог вспомнить, как получилось, что вместо этих мальков у ног моих заходили вдруг черные, пучеглазые, гигантские рыбины. Я не отходил от берега, но ужас все больше охватывал меня. Бросая хлеб, я зачем-то всякий раз опускал руку почти к самой воде, — куски хлеба мгновенно исчезали с ее поверхности. Одна из рыбин подплыла к самым моим ногам. Я присел на корточки, глядя в ее глаз, уставленный на меня, опустил в воду вначале руки, затем и голову, взялся зачем-то за ее жабры, — рыба вдруг пошла — назад и вниз, — увлекая за собой и меня. Мне хотелось кричать, но я боялся открыть рот; я задыхался, но мне нельзя было сделать ни вдоха — я был под водой. Мы падали вниз, но дна все не было видно, словно его и совсем не было у этой реки. Из последних сил я держался, чтобы не сделать вдоха. Но вот рот мой раскрылся, грудь судорожно рванулась, я вдохнул — и вода хлынула в горло, пошла в легкие, рыба смотрела на меня неподвижным, мертвым глазом, сердце мое разрывалось, я рвался, надеясь еще выбраться на поверхность, но рыба крепко держала стальными жабрами мои пальцы. В тот момент, когда сердце мое должно было разорваться от ужаса, я проснулся.
Я не кричал, просыпаясь: девушка, лежавшая в кровати рядом со мной, спокойно спала, ровно дышала, рука ее лежала на моей груди, губы были чуть приоткрыты, темные волосы упали на лоб, прикрыли глаза.
Она долго, горько плакала, прежде чем уснуть, и я никак не мог ее успокоить. Она лежала на животе, спрятав лицо в подушку; она так и не сказала мне, почему плакала.
Я поворачивал ее голову к себе — это приходилось делать почти насильно, она сопротивлялась, словно не хотела показывать мне свои слезы — глаза держала закрытыми, веки ее сразу опухли, лицо было влажное, влажная была и подушка, на которой лежала она лицом. Она долго затихала, всхлипывая, вздрагивая голой спиной, — я сидел в кресле, курил, глядел на нее, поняв, что обращаться к ней, успокаивать ее не имеет смысла. Когда всхлипывания более или менее прекратились, я выключил свет и лег с ней рядом. Только в темноте она повернула ко мне голову. Она не сказала мне больше ни слова. В полусне она поцеловала меня в плечо, я провел рукой по ее волосам. Мне показалось, что она улыбнулась мне.
Руку свою она положила мне на грудь уже во сне.
Я посмотрел на часы, поднеся запястье с тонко светящимся циферблатом к самым глазам. Часы показывали без двадцати три. Хотя я не проспал и получаса, я чувствовал, что больше уснуть не смогу. Даже более того: я был не в состоянии заставить себя оставаться в постели.
Пальцы ее дрогнули, когда я взял ее руку со своей груди и осторожно положил на постель. Я постарался встать как можно тише, но что-то ударило, заскрипело в матрасе, когда я поднимался с постели на ноги. Анна вздохнула и легла на другой бок.
С ее сумкой я прошел в ванную; расстегнув металлическую застежку, я сразу увидел на дне сумки небольшой черный кожаный кошелек. Я поколебался было, уже раскрыв его, но все-таки достал оттуда несколько бумажек. Я не сомневался, что вернусь еще до того как она проснется. Странно было держать в руках ее сумку. То, что я только что взял ее деньги, по сути дела, украл их, нисколько не смущало меня: я был уверен, что верну ей эти деньги. А вот в том, как я тайком рассматривал содержимое ее сумки, было что-то постыдное.
Я взял в пальцы золотую гильзу губной помады, раскрыл ее, подумав о том, что на губах девушки нет косметики. Под почти квадратной бутылочкой духов с японским названием, оттиснутым черным, лежала прозрачная коробочка с кисточкой и четырьмя красками. Я усмехнулся: полоска презервативов, скрученная в трубочку, лежала в особом отделенье. Не зная зачем, я раскрутил и пересчитал их: их было десять. Десять первоклассных резиновых кружочков с пупочкой, чехольчиков, покрытых смазывающим средством и обеспечивающих безопасность любви. Две шоколадные конфеты. Фотография, на фотографии — смеющийся пузатый ребенок лет двух, с соской, с игрушкой, тянущий к объективу пухлую ручку с растопыренными пухлыми пальчиками.
В темноте вернувшись в комнату, — ступая как можно тише, задерживая дыхание до сердцебиения, — я положил ее сумку в кресло, где та лежала раньше. Подумал, что неплохо бы оставить записку насчет моего ухода и взятых — одолженных — денег, но жаль тратить время: пришлось бы искать бумагу с ручкой, возвращаться в ванную, включать свет, снова привыкать к свету, затем снова возвращаться… К тому же всей этой возней я мог и разбудить ее, чего мне совсем не хотелось. Я вряд ли бы сумел объяснить ей, куда ухожу.
Шагнув к двери, я споткнулся обо что-то и тут же налетел в темноте на стулья, стоявшие у круглого журнального столика.
Девушка охнула, разом села на кровати, опираясь на обе руки, отставленные за спину.
— Совсем зеленая, совсем, совсем, — заговорила она горячо. — Посмотри, какая зеленая. Вот я сейчас открою окно, беги… Слышишь?! Беги скорей!..
Замолчав, она еще оставалась какое-то время без движения, глядела на меня широко раскрытыми глазами, затем тихо опустилась, легла, подложив под подушку руку, другую уронив с кровати…
Мне удалось открыть и закрыть за собой входную дверь почти бесшумно. В ее сумке лежал и паспорт. Меня почему-то поразило, что оказались мы с ней однофамильцами. И звали ее на самом деле Анной.
Молодой человек прошел ко мне, остановившемуся у стойки; мне пришлось его порядочно подождать.
— Здравствуйте, — сказал он. — Чем могу вам помочь?
— Я могу сейчас где-нибудь поменять деньги? — спросил я, показывая ему бумажки, только что вытащенные мною из чужого кошелька.
— В это время? — он взглянул на часы. — Я сильно сомневаюсь, если честно. Все, естественно, давным-давно уже закрыто.
— А у вас? — спросил я и добавил: — В гостинице?.. Он подумал.
— А много? — спросил он.
Я до сих пор не посмотрел, сколько украл.
— Семьдесят, — сказал я. — Или лучше пятьдесят.
Молодой человек достал из нагрудного кармана пиджака свой бумажник, быстро отсчитал пять пятидесятитысячных бумажек, настолько новеньких, словно он только что отпечатал их, и веером положил на стойке передо мной.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что, — холодно улыбнулся он. — Если понадобится что-нибудь еще, подходите, буду рад вам помочь.
Я вышел на улицу в одной майке, положив легкий свитер на плечи; порывами задувал ветер, и тогда становилось свежо, по телу пробегала приятная дрожь; глухо шумели и двигались во тьме над головой широкие листья лип, стоящих по краю тротуара, срывался с места и катился по асфальту, подскакивая, к середине дороги белый пластмассовый стаканчик.
Человек, сказавший мне, где искать Лизу, обманул меня несомненно, однако я снова направлялся все в тот же ресторан, в котором уже был несколько часов назад. Водитель такси не позволил мне сесть на заднее сиденье, раздраженно указав рукой на переднее, рядом с собой. Я не сразу понял почему.
16
Официант, склонившись у столика, принимал у кого-то заказ. Взглянув в мою сторону, он сказал что-то сидящим и сразу зашагал ко мне, на ходу опуская в карман блокнотик, в котором только что писал. Я двинулся ему навстречу и заговорил первым, когда между нами еще оставалось несколько шагов.
— Простите, простите меня, мне пришлось срочно уйти…
— Да, я обратил внимание. В принципе, так не делают, — сказал он хмуро.
— Я нехорошо себя чувствовал.
— Я понимаю, — ответил он, избегая моего взгляда. — Но вы могли бы предупредить…
— Простите.
— Не говоря уже о том, что вы не заплатили за то, что съели. Так не делают.
— Но я вернулся, чтобы исправить свою ошибку.
Я увидел ее! Это настолько потрясло меня в первую минуту, что я забыл обо всем, забыл о человеке, стоявшем передо мной, не слышал его, не мог отвечать. К нам подошли еще двое мужчин, потом — еще один, на нас начали обращать внимание.
Она сидела через несколько столиков от меня. Напротив нее был смуглый и черноволосый, арабского вида молодой человек в тонких золотых очках, со сверкающими перстнями на тонких темных пальцах. Он говорил ей что-то, смеясь и держа руки ладонями вниз на столике перед собой. Я даже слышал его голос, хоть и не мог понять, что именно он говорит. Она сидела ко мне вполоборота. Она была в том же платье, что и вчера, только на шее ее прибавилась тонкая жемчужная нитка. Держалась она ровно, откинувшись на спинку кресла, в котором сидела. Привлеченная голосами, она обернулась в нашу сторону: я видел, как вздрогнула она, как сжались ее губы, как вмиг потемнело лицо. Она сразу же отвернулась, не взглянув на меня больше ни разу; снова обратившись к мужчине, сидевшему напротив нее, она улыбнулась, кивнула, рассмеялась, достала из белой с зеленым рисунком пачки сигарету с белым фильтром, закурила от немедленно поданной золотой зажигалки. Мне показалось, что пальцы ее, держащие сигарету, дрожат, — хотя я не был в этом уверен.
— Я сяду, — сказал я, еще не совсем придя в себя.
— Что?! — переспросил официант.
— Можно мне снова…
Мне трудно было найти слова, я не мог сосредоточиться на том, что говорю.
— Мне хотелось бы посидеть у вас, снова. Можно? Мужчины переглянулись.
— У вас ведь есть свободные столики, — сказал я. — Вы позволите мне?
— Давайте вначале разберемся с вашим первым визитом, — сказал один из мужчин. — Сколько он должен?
Сумма была названа.
— Вы согласны оплатить?
— Да, конечно, я согласен, — ответил я, раздражаясь: все это тянулось слишком долго. — Ведь я уже сказал!
— Как вы собираетесь расплачиваться? — продолжал он спокойным, профессионально вежливым тоном. — Наличными?
— Кредитной картой.
— Хорошо. Давайте тогда прямо сейчас и снимем этот вопрос, — сказал он.
Я не сразу понял, что он ждет моей карты.
— Ах, простите, — сказал я и, глядя на Лизу, торопясь, достал из кармана карту и протянул ему.
Меня провели к свободному столику; я сел. Лиза смеялась. Даже не видя ее, я легко различал ее голос в шуме ресторана. Лиза затянулась, выдохнула дым, затем обернулась — в ту сторону, где я только что объяснялся с официантами. Мне предстояло решить, что делать, как себя вести.