— Не совсем я…
— И не совсем получили? — насмешливо продолжил он.
— Жена Ивлева передала мне в Бельгии ее письмо, адресованное Виктору.
— Почему его жена передала это письмо именно вам?
— Потому что я обещал передать его следователю.
— Передали?
— Нет.
— Нехорошо обманывать женщин. Оно с вами?
— Со мной.
— Дайте-ка его сюда.
Взял не поблагодарив, а прочитав — усмехнулся.
— Трогательно. Любовь, нежность… И почерк вроде ее. И когда же она успела его отправить? Ах да, там же написано… — он снова обратился к письму. — Прямо роман какой-то.
И без перехода, не поднимая от письма глаз:
— Он вам что — родственник? Брат?
— Кто? "
— Да вы не ломайтесь.
— Нет.
— Не родственник?
— Нет.
— У вас фамилии разные.
Вот она, профессиональная наблюдательность!
— Так кого же вы, в конце концов, ищете? Ивлеву? Раскинулся в кресле, сладко курит, густо и далеко выдувает дым, в том числе и в мою сторону.
— Адвоката Виктора.
— А ведь вы были правы, все это действительно сложновато для моего скромного умишка. Если вы ищете его адвокатшу, какого такого ляда вам понадобилась Ивлева?
— Мне не нужна Ивлева.
— Тогда какого же черта вы ее ищете, если она вам не нужна?!
— Здесь, на конверте, — ее адрес… Это единственный известный мне человек, который как-то связан со всей этой историей. Кроме самого Виктора, разумеется. Я думал, она сможет что-то рассказать мне, поможет найти…
Он рассмеялся, не дослушав.
— Как же, она вам поможет! Умора с вами. Так что там случилось с вашей адвокатшей?
— Она пропала.
— Это вы уже говорили. Не повторяйтесь.
— Пропала после того как ей угрожали.
— Кто и почему?
— Кто — не знаю. Почему — в принципе, тоже. Требовали вернуть то, что ее подзащитный привез из Москвы.
— «Подзащитный», — передразнил он меня. — Ивлев, что ли? А вы знаете, что он привез из Москвы?
— Да.
— И что же?
Без интереса или с интересом спросил он? Трудно определить.
Каким непослушным бывает язык, когда приходится произносить постыдно-абсурдные, заведомо нереальные вещи.
Я сказал.
— Голову? — переспросил он без особенного удивления.
— Голову. Отрезанную голову. Завернутую в мешки.
— Чью?
— Девушки, с которой он якобы случайно познакомился. Здесь, в Москве. На улице. В парке.
— Откуда вам это известно?
— От него самого. Через адвоката.
Не будем вдаваться в подробности.
— Вы можете мне помочь? — спросил я.
— В чем?
— Я же говорил…
— Ах да. В поисках адвокатши. Вы не объяснили мне, почему ищете ее в Москве.
— Потому что исчезла она после встречи с человеком, который требовал от нее того, что ее подзащитный привез из Москвы…
— Вы присутствовали при этой встрече? — перебил он меня.
— Нет.
— Этот человек говорил, что именно он хочет получить?
— Ведь не голову? — спросил я.
— Конечно, нет.
Он смотрел на меня равнодушно, устало, мрачно, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор, имеет ли смысл тратить на меня время. Если верить Викторову дневнику, обладал он некогда «живым, приветливым лицом». Хотя, возможно, виновато было позднее время дня.
— Вашему другу, — сказал он наконец, — показалось, что он умнее всёх на свете, что он сможет обмануть весь мир. Захотелось одним движением выйти из пешек в короли. Этого даже в шахматах не бывает, тем более — в жизни. Хотя нас, надо признаться, обманул он мастерски. Смешно вспомнить: я его, как последний болван… Ну да ладно, что было, то прошло и более никогда не повторится. Как выяснилось впоследствии, ему была отведена скромная, безопасная роль курьера. Безопасная, но и недостаточно прибыльная. Можно было заработать, но заработать немного. А ему захотелось всего сразу.
— Ничего не понимаю, — сказал я. — Ведь он вез из Москвы не голову?
— Он вез из Москвы именно голову. Глупую голову дерзкой девчонки, которой вместе с ним тоже хотелось из пешек — в королевы.
— Я вас не понимаю.
— А вам и не нужно понимать. Помните? Кто умножает знание, тот умножает скорбь. Хорошо сказано… А ваш дружок — он просто подонок, обычный, заурядный, мелкий подонок. Из-за которого уже погибли два человека. В том числе мой лучший друг.
Он остановился, неприязненно глядя на меня.
— Я могу помочь вам хорошим советом. Вот вы идете по улице. Разве вас интересует, что происходит в этот момент под вашими ногами? Из чего состоит асфальт, что под ним лежит, из каких микроэлементов состоит почва, какие звери ее населяют и чьим мясом питаются? Лишь бы асфальт был ровный да самому под землю раньше времени не угодить. Разве не так? Вы думаете, почему Ивлев сел в тюрьму? Потому что понял, что задуманное не получилось, что прекрасный воздушный замок рухнул, что большие люди, которых он надеялся обвести вокруг пальца, обман раскрыли… Если вернуться к моему сравнению, земля под его ногами вдруг стала прозрачной, и он враз увидел все ее население. всех тех подземных существ, о которых до самого последнего момента знал лишь понаслышке. И почувствовал себя так, как и всякий другой, обнаруживающий, что под ногами — пропасть. Закружилось в глазах, заметался, испугался, одним словом. Решил отсидеться в тюрьме.
— Мне это уже говорили о нем сегодня, — сказал я. — Почти слово в слово.
— Кто говорил?
— Один человек, которого подсадили в кафе за мой столик.
— Что еще за человек? — неприязненно спросил он.
— Обычный человек. Бельгиец. Ему бросилось в глаза наше сходство. Весь в бриллиантах: перстни, запонки, даже булавка в галстуке — и та с бриллиантами. Бриллиантовая саламандра. С изумрудом. Никогда не видел на одном человеке столько бриллиантов.
— Саламандра?! — переспросил он.
— Ну да… Золотая булавка в виде ящерицы. С изумрудом в голове.
Он на самом деле побледнел или мне показалось?
— Да, у него есть такая булавка, но ведь это ничего не значит! — в волнении, не глядя на меня, проговорил он. — Или он все-таки здесь?! Как же это могло получиться?! Но ведь это может быть кто-нибудь другой… А пятна, большого родимого пятна, вот здесь, — волнуясь, указал он место над правым углом рта, — не было?
— Да, у него на щеке бородавка. А что?
— Сколько лет? — тихо произнес он.
— Сколько ему лет? — переспросил я, не совсем поняв вопрос. — Трудно сказать. Лет шестьдесят. Семьдесят. Не знаю.
— Седой?
Он был седой. Или не был?
— И говорил с вами о Ивлеве?
— Да.
— Где вы встречались с ним?
— Здесь, — я указал рукой в пол. — Внизу. В кафе.
— Так он здесь! Как же это могло получиться?!
— Кто?
Ответа не было. Глядя широко раскрытыми глазами в пол, человек повернулся и пошел к двери.
Я двинулся за ним, но нагнать не успел: когда я оказался в прихожей, дверь уже захлопнулась за его спиной. Из-за двери слышались быстрые шаги: он бежал. Хлопнула дверь, как мне показалось, на черную лестницу. Все стихло, в коридоре больше не раздавалось ни звука. Я открыл дверь — коридор пуст. Вернулся в номер, стал у окна.
Человек, выбежавший на тротуар и бегом направившийся к перекрестку, мог быть им, а мог — и кем-то другим. Побежал через проспект, не оглядевшись по сторонам. Благополучно достигнув противоположного тротуара, продолжил свой бег. Скоро я потерял его из виду.
Справедливости ради нужно отметить, что закончилась наша встреча не совсем так, как я только что описал, хотя в общих чертах описание соответствует действительности. Признаем: и это немало, когда в общих чертах, да еще и соответствует.
30
Я уснул, едва положил голову на спинку кресла; проснулся, не проспав и получаса. В ванной долго умывался холодной водой, надеясь отогнать таким образом сон; от холодной воды заболели руки. Нужно было собраться с мыслями, решить, что делать дальше, а хотелось только одного — спать: лечь в постель, накрыться одеялом, закрыть глаза, не бороться со сном. Сел в кресло — и снова уснул. Какой он был внезапный в этом кресле — сон. За пробуждением последовал период борьбы со сном, исход которой долгое время оставался неясен. Я просыпался, решался немедленно встать, тут же засыпал, чтобы сразу проснуться, и снова уснуть, и снова проснуться, и снова уснуть, и снова проснуться. Сколько раз я засыпал и сколько — просыпался? Засыпая, я видел сны, просыпаясь — то потолок над собой, то кожаный край кресла и ковер за ним, то стену напротив кресел, то самого себя, сидящего в кресле в пальто, в то время как на самом деле сидел я в свитере, а пальто, раскинув руки и подняв воротник, лежало там, где хотелось быть его хозяину — на кровати. Откуда у меня этот свитер, где я купил его? Неподалеку от нас открылся новый магазин, и мы поехали туда в субботу; в соседней примерочной девушка примеряла рубашку, надевая ее через голову; в щель между занавеской и стеной я увидел то, что видеть мне не полагалось. Я поднялся на ноги — и пошел по дороге к парку, чугунные ворота которого были всегда открыты, в любое время дня и ночи, хотя относительно ночи уверен я не был, потому что бывал в этом парке только в дневное время. Сразу за воротами начиналась аллея, с левой стороны располагалось кафе, куда я так и не собрался зайти, а за ним — лужайка, залитая солнцем, окруженная деревьями, кустами; там, где кусты собрались особенно густо, протекала речушка. Я ложился в траву, иногда чуть влажную от росы, если ее не успевало высушить солнце, но чаще — сухую, теплую, густую, мягкую, закрывал глаза, потому что смотреть в небо было и не нужно, и больно, — и засыпал, но тут же просыпался, и пальто черным пятном лежало на кровати, а я до сих пор сидел в кресле, хотя время не стояло на месте, в чем можно было убедиться, взглянув на часы на моей руке, после чего поднять голову и проверить их точность по расположению стрелок привокзальных часов. С огромным трудом я поднял голову со спинки кресла, встал на ноги. Надев пальто и прервав тем самым его сладкий сон на несмятом покрывале, я проверил карманы, до отказа заполненные перчатками. Где шарф?