(Чудотворные иконы Богородицы)
Ты видишь – небо становится ближе
С каждым днем…
Что такое икона?
По-гречески «икона» значит «образ».
По преданию, первые иконы были написаны евангелистом Лукой. И с тех самых пор о них спорят.
Иконоборцы кричали: «Доскам молитесь!» Святой Епифаний Кипрский (IV век) однажды, будучи в Палестине, увидел в церкви завесу с вышитой на ней иконой. Не смущаясь тем, что это, вообще-то, чужая епархия, он сорвал эту завесу, разодрал и отдал на покрытие гроба нищего, а церкви подарил новый кусок материи.
С другой стороны, в русском крестьянском быту иконы иногда называли «богами», и наверняка не только в русском.
С третьей, сейчас на иконы вообще смотрят, как на произведения искусства. И висят они в музеях, в отделах Древней Руси, как будто так и надо…
С четвертой, в Церкви есть немало людей, которые признают иконами только написанные живописцем на доске, а напечатанные в типографии таковыми не считают.
Есть еще и пятая, и шестая сторона, и т. д…
Но икона – это не доска, и не «бог», и не произведение искусства…
Так что же такое – икона?
Галина Колпакова, искусствовед. «Мне кажется, лучше всего об этом сказал поэт, композитор и богослов VIII века св. Иоанн Дамаскин: “Я узрел человеческое лицо Бога, и душа моя была спасена”. Икона нужна для того, чтобы человек видел Того, с Кем он хочет молитвенно общаться. Потому что без этого человеку трудно молиться.
Если приводить примеры из истории, то надо сказать, что икона и литургия – это осуществление на земле иного пространственно-временного единства, воплощение неба на земле. Помните рассказ из “Повести временных лет”? Русские послы, вернувшиеся из Константинополя, уверяли, что во время литургии в храме Софии Константинопольской они даже не знали, где находились: на земле или на небе – так это было прекрасно. Так же и созерцающий икону приобщен к внеземному измерению. Красота, спасающая мир – это красота небесного, понуждающая человека приводить свой собственный микрокосм в соответствие с распорядком Божественного космоса (слово “космос” в греческой культуре означало и порядок, и красоту, и гармонию)».[206]
Чем икона отличается от картины?
Галина Колпакова. «Отличий множество, назовем самые очевидные. Во-первых, икона связана с совершенно особым свойством, о котором всегда приходится говорить, когда мы касаемся икон, – с истечением Божественных энергий, Божественного света. Через икону источается Божественный свет. В Евангелии мы читаем об этом свете в рассказе о Преображении Господнем на горе Фавор, когда апостолы увидели Христа в сиянии… Православная икона, изображая Бога или святых, преображенных Божественным светом, сама является его проводником.
Во-вторых, изображение на иконе очень мало зависит от индивидуального желания художника. Если картина всегда есть прежде всего творческий поиск отдельного художника, то икона никогда не является собственно созданием одного человека. Не случайно отлученные от Церкви не имеют права писать иконы.
В-третьих, картина – это иллюстрация, аллегория. Икона же всегда есть воплощение того, что находится за пределами земного мира.
Также важное отличие заключается в том, что картина существует сама по себе, а икона немыслима вне нашего к ней обращения, почитания. Когда мы смотрим на Владимирскую Богоматерь, то ее ритм, цвет и свет, длинные линии, бесконечное пространство – все это выходит за ее пределы и замыкается в сердце предстоящего человека».[207]
Митрополит Антоний Сурожский. «Если сравнивать икону и картину – у каждой свои преимущества, в зависимости от того, о чем вы говорите и что хотите сказать. Картина дает изображение того, что этот наш тварный мир на сей день содержит: добро и зло, свет и тьму, борение – и победу, и поражение, совокупность всего, включая и неудачу, и становление, и двусмысленность. В этом смысле охват картины шире, чем охват иконы, потому что икона исключает целый ряд вещей. Икона не старается дать картину становления зла; вернее, когда зло присутствует в иконе, оно приражается добру (скажем, дракон на иконе Георгия Победоносца), но это олицетворенное зло, которое ясно присутствует, оно не пронизывает вещи так, как двусмысленность может пронизывать их в картине.
Из иконы исключено очень многое. Но зато в ней очень ясно присутствует божественное, вечное измерение, абсолютное измерение. В этом смысле она дает больше, чем картина. Но я не думаю, что справедливо было бы сказать: или – или. Если вы держите картину в храме вместо иконы, вы делаете ошибку, потому что она не на месте; но как прозрение в действительность вещей и картина имеет свое место. И когда я говорю о картинах, то же самое можно сказать и о всех проявлениях в порядке искусства…»[208]
Почему иконы разные?
Галина Колпакова. «В Богословском институте студенты часто задавали этот вопрос: “Господь один и тот же, а почему же Его изображают по-разному?” Мне кажется это очень естественным, потому что видим мы его по-разному в разные эпохи. Даже на протяжении своей жизни мы видим – воспринимаем – ощущаем – Бога всегда по-разному. И поэтому иконы все разные.
Кроме того, в иконописном творчестве в очень большой степени проявляется участие промысла Божия в истории человечества. Ведь икона – это и один из способов воздействия Бога на реальную историю. С этим связано появление различных изводов. Например, Богородичных икон или икон Спасителя. Они появились именно в тот момент, когда были необходимы церковному сообществу. Поймите меня правильно: реальная история не есть катализатор появления иконы. Наоборот, икона спускается к нам свыше для того, чтобы мы шли правильным путем».[209]
Отличаются ли «в святости» иконы, написанные живописцем или отпечатанные в типографии?
Архимандрит Зинон (Теодор). «Икона должна быть написана натуральными красками и только на прочном материале – обычно на доске, но не на бумаге, стекле или каком-нибудь хрупком веществе.
Л. А. Успенский в одной из своих статей о красках в иконе, опубликованной некогда в одном из номеров “Журнала Московской Патриархии”, очень просто и убедительно объясняет, почему цветная фотография не может быть применена в церковном обиходе: она только имитирует цвет, тогда как собственного цвета не имеет. Потому употреблять цветные фотографии в качестве икон не следует. Икона свидетельствует об истине, а мы вводим элемент лжи туда, где ее не должно быть… Всякие механические способы воспроизведения икон Церковью не одобряются. Но, очевидно, теперь обстоятельства заставляют…».[210]
Митрополит Антоний Сурожский. «Существуют два совершенно различных направления среди верующих. Некоторые, а может быть, и все иконописцы считают, что икона не только должна быть написана по канонам, но пронизана благоговением и молитвой и освящена в церкви и что икона, воспроизводимая искусственным образом (напечатанная в типографии. – Е П.), в этом отношении чего-то лишена. Меня бесконечно радует, что, вопреки суду опытных иконописцев, на Руси столько чудотворных икон, которые любой знающий иконописец назвал бы плохими иконами, что Бог Свою благодать соединяет не с совершенством иконописного искусства. Как через нас, людей несовершенных, передается другим благодать, так и через несовершенное человеческое произведение Бог доносит благодать до людей.
Я не сомневаюсь в том, что бумажная икона – надорванная, заклеенная, приделанная к дощечке или клейкой бумаге… является святыней в самом сильном смысле этого слова (так же, как каждый из нас является образом Божиим, как бы мы ни были изуродованы грехом и несовершенством). И икона, по моему глубокому убеждению, делается такой святыней не потому, что ее писали так или иначе, а потому, что она взята, положена на святой престол, окроплена святой водой; в древности иконы еще миропомазывали так же, как миропомазывают христианина после его крещения, – и она тогда входит в тайну Церкви и благодати».[211]
Понимал ли все это народ? Безусловно понимал – если не сознательно, на уровне идеи, то подсознательно, на уровне чувства. Последний из вопросов был решен просто: о нем не задумывались. Любой материал, на котором был изображен образ – тем самым уже освящался. Поэтому священники не уставали (и не устают) объяснять: доска, изображение на которой стерлось, уже не является святыней. И все равно ни один верующий человек не выбросит такую доску на помойку.
Все остальные вопросы тоже понимались правильно – с одной стороны. С другой – сколько ни объясняй простому, да и не очень простому человеку, что икона – это не сам Бог, Богородица или святой, до конца, наверное, этого так и не объяснить. Умом-то он понимает, да… но в отношении что-то этакое все равно остается.
Нет, конечно, все понимали, что Богородица – одна, и молиться Ей можно где угодно, но все же иконы между собой различали. Зачем тяжелобольной помещице ехать незнамо за сколько верст в Москву, чтобы помолиться перед увиденным во сне образом? Однако же она ехала, и ей давалось по ее вере, равно как и многим другим, получавшим просимое перед чудотворными иконами.
Взаимоотношение народа и икон – отдельная сложная тема. От язычества, конечно, здесь что-то было. В крестьянской среде образа иной раз так и называли – «богами», хотя чаще все же – образами, или «святыми».
В старину иконы ставили и вешали везде, где только возможно, а не только в «красном» углу. Они были над воротами и входами в дома, лавки, даже склады, над воротами домов и городов, на улицах, на дорогах. Множество в России было придорожных крестов и часовенок с иконами, иной раз это был просто столб с двускатной крышей и маленькой иконкой под ним, иногда – целое произведение искусства. Так отмечались места, где происходили какие-то памятные события, или кто-то внезапно умер, или их ставили просто так – у мостов, на перекрестках.
Эта традиция долго сохранялась в России, но постепенно, с общим упадком народного духа, была заброшена. Русский религиозный писатель Сергей Нилус решил в своей деревне ее возродить. И вот что из этого опыта вышло:
«Из поездки в Саров и Дивеев я привез с собой память об одном добром и благочестивом обычае крестьян нижегородских и тамбовских, который меня глубоко тронул: на всех дорожных перекрестках и деревенских околицах, где только я ни проезжал, я встречал маленькие деревянные часовенки простой бесхитростной работы, и в них за стеклом – образа Спасителя, Божией Матери и Божиих угодников. Незатейливое устройство этих часовен: столб, на столбу – четырехугольный деревянный ящик с крышкой, как у домика, увенчанный подобием церковных головок, и на каждой стороне ящика – по иконе за стеклом, а где и вовсе без стекла. Но мне не красота была нужна, не изящество и богатство мне были дороги, а дорога была любовь и вера тех простых сердец, которые воздвигали эти убогие видом, но великие духом хранилища народной святыни. Вот, этот-то обычай я и ввел у себя тотчас по возвращении своем из Сарова в родное поместье. Вскоре на двух пустынных перекрестках, вдали от жилья, воздвиглись две часовенки с иконами на четыре страны Божьего света, и пред каждой иконой под большие праздники затеплились разноцветные лампадки. И что же это за красота была, особенно в темные летние ночи!
Полюбилось это и окрест меня жившему православному люду.
– Дай же тебе Господь здоровья доброго, – так стали мне кое-кто сказывать, – видишь ведь, что надумал! Едешь иной раз из города под хмельком, в голове бес буровит; едешь, переругиваешься со спутниками или, там, со своей бабой… Смотришь: иконы да еще лампадки – опомнишься, перекрестишься, тебе доброго здоровья пожелаешь – глядь, ругаться-то и забудешь!
Пришла зима. Стали поговаривать, а там и до моего слуха дошло, что мои часовенки великую пользу принесли народу православному и в осенние темные ночи, и в зимние метели; сказывали даже, что и от смерти кое-кого спасли эти Божьи домики: заблудится человек в зимнюю вьюгу, набредет на часовенку, стоящую на распутье, и выйдет на свою дорогу. Радостны были для сердца моего эти слухи добрые…
И стал народ носить к часовенкам свои трудовые копеечки, грошики свои, трудом, потом да слезами политые; положат копеечки на земле, отойдут; а кто положил, – Бог знает. Приедут старосты с объезда и привезут когда – копеек 7-8, а то и больше. Что делать с ними? И покупали мы на эти деньги свечи в храм Божий, и ставили их за здравие и спасение Богу ведомых душ христианских, тайных доброхотных жертвователей…»[212]
Во всех слоях общества – от черной избы до царских палат – относились к иконам с величайшим почтением. У царей, бояр и купцов были особые крестовые, или моленные, комнаты, в более бедных домах образа ставили в переднем, или «красном» углу – угол направо от входа, противоположный печке. Это был, как правило, восточный или юго-восточный угол, поскольку на молитву вставали лицом к востоку. Если икона падала на пол, это считалось дурным предзнаменованием – к несчастью или к смерти кого-либо из домашних.
Когда человек входил в дом, он сначала крестился и кланялся на иконы, а уж потом здоровался с хозяином. Перед образами снимали шапку, в их присутствии старались не ссориться, не сквернословили, не курили. Если в доме творилось что-нибудь непотребное, то говорили: «Хоть святых выноси».
«Снять образ со стены» означало самую верную клятву.
В 1446 году великий князь Василий Васильевич был в Троице-Сергиевой лавре, когда туда прибыли с войском его неприятели – Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский. Великий князь заперся в храме Святой Троицы. Его стали искать по всей лавре, и, поняв, что его все равно найдут, князь Василий взял икону «Явление Богоматери преподобному Сергию», отпер южные двери и вышел с ней к князю Ивану.
– Брат, – сказал он. – Мы целовали животворящий крест и сию икону, чтобы нам не мыслить зла друг на друга.
Предание говорит, что князь Иван был тронут таким обращением и перед чудотворной иконой поклялся не мыслить великому князю никакого зла.
Правда, справедливости ради следует сказать, что это не помогло князю Василию – даже если Иван Можайский смягчился, то ведь Шемяка-то никаких клятв не приносил. Но мы говорим не об истории, а об обычае.
Очень болезненно относились к любой возможности осквернения икон. Так, например, если в доме останавливался иноверец, то после его отъезда приходил священник и заново освящал иконы. В Москве был такой случай: русский купец продал свой дом немцу. В доме, по-видимому, были настенные изображения. Так их не только сбили со стен, но даже осколки увезли.
В середине XVII века Патриарх издал указ, которым запрещалось держать иконы в комнатах, где жили люди иного вероисповедания. Едва ли он сам верил, что от этого святыня оскверняется, но с народным мнением приходилось считаться.
Большую проблему представляли собой старые образа. В России любили новые, яркие иконы, а старые ставили на божнице на задний план, вешали где-нибудь во дворе, делали оклады из фольги, чтобы прикрыть вытертые места. Когда образ приходил уже в полную ветхость, его иногда приносили в иконную лавку и меняли на новый, с соответствующей доплатой. Иной раз несли в церковь, где старые образа обычно складывали где-нибудь на колокольне – пусть там лежат. Случалось, пускали «по воде», хоронили на кладбищах или же в саду.
Если икона сгорала в пожаре, то о ней никогда не говорили, что она сгорела, но «вознеслась». Говорили, что если в горящем доме оставалась икона, то огонь поднимался столбом до неба.
В преданиях говорится о Божиих наказаниях за неуважение к иконам. Об одном таком предании рассказывает К. Цеханская. «В Ахтырском уезде Симбирской губернии существовало предание о чтимой иконе “Знамение” Божией Матери. В середине прошлого (XIX. – Е. П.) века случилась засуха. В предчувствии неурожая народ совсем упал духом. И тут один крестьянин ехал домой с базара и повстречался с незнакомым диаконом, одетым по сану. Диакон и спрашивает мужика: “Как народ относится к наказанию Божьему?” Крестьянин отвечал, что, мол, народ приуныл и сильно тужит. Тогда диакон говорит: “У вас в церкви была икона “Знамение” Божией Матери, но почему-то ее забросили, вот Бог и лишил вас своей милости. Иди и скажи священнику и старосте, чтобы они отыскали эту икону и поставили в приличное место. Потом, в таком-то месте (сказал, где именно) покопайте землю, и откроется Яков-источник, тогда Бог даст вам дождь”»[213]. Надо ли говорить, что мужик так и поступил, и все исполнилось по слову неведомого диакона?
По мере сил иконы украшали. Мужики делали на них оклады из фольги, цари – из золота с жемчугами. Иной раз оклады играли роковую роль – вспомним хотя бы судьбу Казанской иконы. С другой стороны, как запретишь? Ведь большей частью драгоценные ризы, или оклады на икону, жертвовали в знак благодарности или по обету. Так, митрополит Киприан после победы над татарами украсил драгоценным окладом Владимирскую икону Богоматери. Были увенчаны золотыми венцами образа Казанской Божией Матери в Москве – за помощь в изгнании поляков, и в Ленинграде – за спасение от немцев. Иван Грозный с царицей Анастасией украсил чудотворную Свенскую-Печерскую икону двухфунтовой золотой ризой и жемчугами, а помещик Демидов сделал на золотую ризу Свенской иконы корону с бриллиантами, бриллиантовую звезду на плече Богородицы и венец с нарукавниками для Младенца.
Но ведь иконы помогали не только богатым. И, как правило, любой человек, в благодарность за помощь или исцеление, что-либо жертвовал помогавшему ему образу. Эти пожертвования назывались не окладами, а прикладами и привешивались к иконе.
«На небольшом новгородском чудотворном образе XII в. “Знамение”, – пишет К. Цеханская, – в начале XVII в., кроме золотых панагий, двух крестов, цепи, четырех пар серег и двух пар рясен, трех перстней и множества золотых монет, находились: “2 понагеи серебряные, 126 крестов и понагей на аспидех и на раковинех и на ентарех, 2 убрусца жемчужных, 19 гривен серебряных, 47 серги кошелки и голубцы, 8 цепочек серебряны”. А на чудотворной иконе “Богородицы Грузинской” в Суздальском Покровском монастыре в конце XVI в. было 225 прикладов».[214]
В благодарность за исцеления, по примеру Иоанна Дамаскина, привесившего к иконе изображение исцеленной руки, был обычай заказывать из золота или серебра изображения исцеленного органа и привешивать к иконе. (В главе 8 рассказывается о полковнике, исцеленном Богоматерью и привесившем к Ее образу серебряную пулю и изображение сердца.) Часто на икону вешали нательные крестики, которые иногда использовались для поновления ризы. В деревнях прикладами могли быть ленты, бусы, кольца, вышитые полотенца – кто что мог, то и приносил. Под иконы вешали пелены, иной раз шитые золотом и жемчугом, а иной раз вышитые скромным крестиком. Что дороже? Ведь на небесах иная мера, там ценят не по видимому золоту подношений, а по сокровенному золоту сердца.
Все предметы, касавшиеся святыни, уже не могли быть употребляемы в быту, поскольку почитались священными. Вода, которой омывали чудотворные иконы, считалась целебной. В праздник Благовещения образ Богородицы ставили в кадку с зерном, приготовленным для посева, – чтобы был хороший урожай.
Причем ни время, ни просвещение ни на кого не действовали. В 1987 году чудотворная икона «Достойно есть» была привезена в Афины. Собравшиеся вокруг люди не только прикладывались к ней, но и просили монахов перекрестить возле святыни самые разные предметы. Одежду – чтобы надеть на больного, очки – чтобы лучше видеть, учебники – чтобы дети лучше учились и т. п.
Богородицу на Руси почитали все, но особенно женщины. Во многих селах был обычай: войдя в храм, мужчина ставил свечу «за здравие» Спасителю, а женщины – Богородице.
Ну и, конечно, под Ее особым покровительством было рождение детей. «В Пудожском уезде Олонецкой губернии, – рассказывает К. Цеханская, – с первого дня шевеления ребенка будущая мать каждый вечер делала три поклона и читала следующую молитву: “Рождество Богородицы, жена Мироносица зародила невидимо и разроди невидимо. Милостивая Пресвятая Богородица, не оставь, не покинь меня грешную, потерпи моим грехам”. На Кенозере, в дер. Глушево, в начале века была часовня во имя Собора Пресвятой Богородицы (в этот день церковь чтит также Иосифа Обручника). В народе она считалась поставленной в честь “Богородицы Жены Мироносицы”[215], сюда ходили будущие матери, молились и ставили свечи перед местной иконой. Д. И. Успенский писал, что в Тульской губернии, Веневском и Каширском уездах, женщины особенно верили в помощь распространенного в народе апокрифического сказания “Сон Пресвятой Богородицы”, текст которого хранили за иконами. Считалось, что женщине будет легче рожать, если она постоянно будет носить его с собой или во время родов положит в головах, прочтет сама или ей кто-нибудь прочтет его, или выучит такую молитву, помещенную в некоторых вариантах этого произведения: “Господь со мной, Господь оберегает меня, рабу Твою (имя рек), во дни и в нощи, и на всякий час! Прошу и молю Тя, Господи, через муку Твою святую, которую претерпел нас ради грешных, и кровь святую праведную, юже излиял! Святый Пророче, Предтече Господень Иоанн и вси святии! Молите о мне грешной Милостивого Бога дати мне дитя породить!”
Корреспондент Тенишевского бюро В. Чапурский из Вологодской губернии сообщал в 1899 году, что при начале родов женщина молилась: “Пресвятая Богородица, отпусти матушку Соломониду, не погнушайся мене, грешной, помоги мне при родах”.
Соломонида упоминается в этой молитве, потому что, по представлениям крестьян, видимо почерпнутым из апокрифов, когда Божией Матери пришло время разрешиться от бремени, то святой Иосиф позвал к Ней Соломониду, которая и приняла Младенца.
В честь восприемницы Спасителя на Севере, в Сибири и других областях России 26 (иногда 27) декабря (ст. ст.) варили кашу и угощали повитух – “бабьи каши”. На юге России в этот день сельские женщины, пока не запретил Киевский митрополит Михаил в 1590 году, носили в церковь пироги, чтобы таким образом почтить Богородицу.
Очевидно, не случайно этот народный праздник совпадает с чествованием икон Божией Матери “Помощь в родах” и “Чрева рождения”, которое отмечается 27 декабря».[216]
Само собой, ребенка, как положено, крестили в церкви. Но, кроме того, существовал и еще обычай – на первый или на восьмой день приходил священник и нарекал будущего младенца христианским именем. По окончании особой молитвы священник брал младенца в руки и знаменовал им крест перед иконой Богородицы, читая в это время тропарь Сретения: «Радуйся Благодатная Богородице Дево…»
Особым почитанием окружали чудотворные иконы. Когда деревне удавалось выпросить к себе такой образ, то его встречали за несколько верст от деревни с крестным ходом, а все время пребывания его в деревне обращалось в сплошной праздник.
В 1648 году в Москву привезли список с чудотворного Афонского образа Иверской Богоматери, заказанный патриархом Никоном. Образ поставили в часовне у Воскресенских ворот, при въезде на Красную площадь. Все приезжавшие в Москву непременно ходили приложиться к знаменитой иконе. Вскоре она стала «путешествовать» по Москве – ее сначала носили, а потом возили по домам. Желающие оставляли запись в книге, находившейся в часовне, и в назначенный час ждали к себе икону.
«Возили Иверскую в большой карете, запряженной шестеркой лошадей; перед образом горел большой, укрепленный в полу фонарь. Около полудня икону привозили к часовне для смены духовенства и иногда на четверть часа вносили в часовню (на время отсутствия Иверской иконы в часовню ставили сделанный с нее список). Но чаще – оставляли в карете с распахнутыми дверцами. Уже ожидавшие ее богомольцы спешили поскорее приложиться, иногда приходилось применять силу, чтобы закрыть дверцы и тронуться дальше. После полуночи икона опять возвращалась в часовню уже на более продолжительное время. Но и тогда она не оставалась в одиночестве. Даже ночью в любое время года здесь было многолюдно: ждали возвращения иконы. В Москве даже существовал такой обычай: люди, ищущие особого предстательства Богоматери, давали обет – известное количество раз сходить на богомолье к Иверской. Многие богомольцы, прикладываясь к Иверской, помазывались и даже вкушали и афонского лампадного масла, которое хранилось тут же в серебряном горшочке с ложкой на цепочке. Через недолгое время икону опять увозили. Желание москвичей принять у себя чтимую святыню было так велико, что людей не останавливали и ночные часы…»[217]
Уже в наше время прославилась другая икона – Монреальская, у которой была такая же «странническая» судьба, но путешествовала она уже не по Москве на карете, а по всему миру на поездах и самолетах. И что интересно – это тоже была Иверская икона, и тоже написанная на Афоне… Но о ней – несколько позже. А пока поговорим о более древних образах.
Знаменитые иконы
Иконоборчество обошло Русь стороной. Православие было избрано нашим народом не за идею, а за красоту. И икона, поскольку она красива, отринута быть не могла.
Наше церковное предание приводит множество историй чудотворных икон. Нередко их появление было сверхъестественным или окутанным тайной – такие, явленные, иконы почитались особо. Самый известный пример – чудесное явление иконы Казанской Божией Матери. Но это лишь один случай, а на самом деле в России только явленных богородичных икон – более 450.[218]
Ну и, конечно, самое трепетное отношение было к самонаписанным, нерукотворным иконам.
По преданию, первый самонаписанный образ Богородицы относится еще к апостольским временам. Когда апостолы построили Лидийский храм и призвали Богоматерь на его освящение, Она ответила: «Идите, Я с вами там буду». И действительно, на столпе северных врат чудесным образом появилось изображение Богоматери с Младенцем. При Юлиане Отступнике его пытались сбить, но чем больше старались каменотесы, тем глубже изображение уходило в камень.
Подобные образа были и на Руси. Самые известные – икона Богоматери в Киево-Печерской лавре, о которой рассказывалось выше, икона Благовещения в церкви на Житном дворе в Москве. Впрочем, на самом деле таких явлений было намного больше, и не только в старое время. Например, незадолго до Великой Отечественной войны на внешней стене Успенского собора Рязанского кремля появился образ Богоматери с Младенцем. Его пытались закрасить, забить досками, но изображение все равно проступало…
…Итак, по преданию, первые иконы были написаны евангелистом Лукой. Это были три иконы Богоматери. А затем с них уже стали писать другие образа. «До XVI века иконы списывались, но не копировались, – пишет архимандрит Зинон. – Если взять списки, например, с икон Владимирской Богоматери или святого Николая, самого почитаемого на Руси святого, – двух одинаковых икон вы не найдете… Всякий иконописец во все времена неизменно вносил личный духовный опыт в свое творчество».
Однако на той же странице он же пишет: «Есть старое церковнославянское слово, теперь уже забытое, – “иконник”. Это человек, который создает произведения в рамках церковного канона и своим в них ничего не считает, – никто из иконописцев своих икон не подписывал. Потому что искусство Церкви – соборное. Иконник, иконописец – только исполнитель. Самое опасное – подмена предания самовыражением».[219]
По лезвию бритвы между этими двумя опасностями и шла иконопись. С одной стороны – самочинность, самовыражение или, как вкусно говорили в старину, «ячество». С другой – слепое бездумное копирование. А посередине – узкий путь.
Но и это все – лишь с одной стороны. Потому что с другой – «дух дышит, где хочет». Вспомним еще раз слова митрополита Антония Сурожского: «Меня бесконечно радует, что на Руси столько чудотворных икон, которые любой знающий иконописец назвал бы плохими иконами, что Бог Свою благодать соединяет не с совершенством иконописного искусства».
Есть такое понятие – «намоленная икона». Когда от многих молитв образ меняется, озаряется неким внутренним светом. И тогда уже совершенно неважно, хорошо икона сделана или плохо, мастерство иконописца не имеет значения, а важно лишь присутствие Того, Кто на ней изображен. А чудеса, как мы увидим в конце этой главы, могут совершаться и от потертой бумажной иконки, на которую ни один музей и не посмотрит…
Римская, или Лиддская
Этот образ берет начало от той самой нерукотворной иконы, которая появилась на столпе церкви в Лидде. Предание говорит, что Сама Богоматерь посетила этот храм и дала иконе силу чудотворения. В IV веке император Юлиан Отступник приказал уничтожить образ. Но, сколько ни старались мастера стесать с камня изображение, оно лишь еще больше углублялось.
Однако это было только началом истории иконы. В VIII столетии патриарх Герман ходил паломником в Иерусалим. Побывав в Лидде, он заказал иконописцу список с иконы и принес его с собой в Константинополь. Когда император Лев Исаврянин начал иконоборческие гонения, он низложил патриарха. Изгнанный из церкви и из дома, Герман успел взять с собой образ, который разделил с ним ссылку.
Почувствовав приближение смерти и понимая, что икона остается в опасности, он вырезал в доске углубление и, вложив туда послание к Папе Григорию, пустил ее по морским волнам, воскликнув: «Иди, Владычица! Спасайся ныне, не от Ирода в Египет, но от звероименитого врага в Рим, к благочестивым христианам, чтобы там укрыться вместе с Предвечным Младенцем от мерзостных рук иконоборческих. Прейди сие великое и пространное море плаванием безбедным».
Папа Григорий Святой узнал о прибытии образа из вещего сна и поплыл по Тибру к морю, чтобы его встретить. В устье Тибра увидели икону, шествующую по воде: Папа сам взял ее из воды. Из письма он узнал о близкой кончине патриарха Германа. Икону поставили в церковь Св. апостола Петра, в алтарь.
Прошло 112 лет. В 842 году в Константинополе воцарился Михаил, иконопочитание было торжественно восстановлено. Тогда Лиддская икона стала колебаться, словно бы не желая оставаться на своем месте. Однажды, когда в храме служил сам Папа Сергий, она поднялась в воздух и направилась в церковные двери, затем спустилась на воду Тибра и поплыла к морю.
Новое странствие Лиддского образа закончилось в Константинополе: он остановился на пристани против царского дворца. Сначала думали, что это одна из тех икон, которые во время гонений вверяли морским волнам. Однако вскоре император узнал о случае в Риме. Когда появившуюся напротив дворца икону показали послам, те тотчас узнали в ней чудотворный Лиддский образ. Обретенную чудесным образом святыню поставили в Халкопратии, в храме Пресвятой Богородицы.
Влахернская
Это очень древняя икона. Первоначально она находилась в Антиохии, а в первой половине V века была перенесена императрицей Евдокией в Иерусалим и оттуда в Константинополь. Сестра императора святая Пульхерия поставила ее во Влахернскую церковь.
В VIII веке, когда началась ересь иконоборчества, икону отнесли в Пантократорову обитель, спрятали в церковной стене и, затеплив перед ней лампаду, заложили камнями. Там она находилась все время, пока длилась иконоборческая ересь, то есть около ста лет. Когда же иконопочитание было восстановлено, икону, по Божьему откровению, нашли в стене церкви. Лампада перед ней по-прежнему горела.
После взятия турками Константинополя Влахернский образ отправили на Афон, откуда в 1654 году привезли в Москву, к царю Алексею Михайловичу, который велел поставить его в Успенском соборе.
«Достойно есть»
На Афоне особо почитается икона Богоматери «Достойно есть». История ее такая.
Недалеко от Кареи есть келья с небольшой церковью Успения Богородицы. В этой келье некогда жили иеромонах с послушником. Однажды в воскресенье старец отправился в храм на всенощное бдение, а послушник остался в келье. Ночью он вдруг услышал стук в дверь и увидел незнакомого инока, который попросил приюта.
Когда настало время совершения службы, они стали петь древнюю песнь св. Космы, епископа Майюмского: «Честнейшую херувим…». Однако гость иначе исполнил начало песнопения: «Достойно есть…» – начал он.
– Чудесно! – воскликнул послушник. – Ни мы, ни наши предки никогда этого не слыхали! Прошу тебя, напиши мне начало этой песни, чтобы и я мог так же величать Богородицу.
– Хорошо, – ответил незнакомец. – Дай мне бумаги и чернил, и я напишу тебе для памяти.
– Прости, – ответил инок, – мы молимся и занимаемся рукоделием, и редко нуждаемся в бумаге и чернилах. У меня их нет.
– Тогда принеси мне какую-нибудь каменную плиту, – сказал гость.
Когда инок принес плиту, неизвестный пальцем начертал на ней пропетое им начало песни и сказал:
– Отныне всегда пойте так и вы, и все православные христиане, – и исчез.
Послушник понял, что это был архангел Гавриил. Он несколько раз перечитал написанный текст, выучил наизусть, и на рассвете в его устах зазвучала новая песнь.
Когда вернулся старец, послушник рассказал ему обо всем и показал каменную доску со словами песнопения. Старец внимательно выслушал рассказ и долго рассматривал каменную плиту. Затем они показали плиту старцам монастыря и рассказали о случившемся.
С этого времени песнь «Достойно есть…» стали петь во всей Православной Церкви, и сейчас она является одной из самых распространенных молитв. Икона, перед которой молились послушник с архангелом, была перенесена в карейский храм. Каменную плиту доставили в Константинополь и показали патриарху и императору.
Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблажен-ную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.
«Отрада», или «Утешение», Ватопедская
В 807 году, 21 января, к Афонской горе подошла шайка разбойников. Они собирались захватить и разграбить Ватопедский монастырь. Вечером разбойники высадились на берег и спрятались в кустах близ монастыря, чтобы утром, когда откроют ворота, ворваться в обитель. Однако после утрени, когда монахи разошлись по кельям, настоятель внезапно услышал голос, шедший от иконы Богородицы: «Не открывайте сегодня ворота обители. Поднимитесь на стены монастыря и прогоните разбойников». Игумен взглянул на икону, и ему показалось, что лик Богоматери ожил. Младенец на Ее руках, протянув руку и закрывая уста Матери, обратил к ней Свое лицо и сказал: «Нет, Мать Моя, не говори им этого: пусть они накажутся». Но Богоматерь, уклоняясь от руки Сына, снова произнесла, еще два раза, те же слова. Игумен собрал монахов, пересказал им случившееся с ним, они поднялись на стены монастыря и отразили нападение разбойников.
С тех пор Ватопедская икона Богоматери пребывает в таком виде: Мать, склоняясь вправо, старается отвести руку Младенца от своих уст, чтобы предупредить монахов об опасности.
Удивительная история Иверской иконы
Случилось это в Византии, в IX веке, при императоре Феофиле (829—842) – в самый разгар иконоборческих гонений. В то время неподалеку от Никеи жила богатая вдова, у которой был образ Богоматери. По приказу императора, по домам ходили солдаты, разыскивая иконы. Пришли они и к вдове, и, увидев икону, хотели ее уничтожить. Насилу женщина уговорила их подождать до утра, обещая заплатить богатый выкуп. Все же, уходя, один из солдат ударил мечом по образу и попал в щеку изображения. Из раны потекла кровь. Увидев это, солдат пришел в такой ужас, что тут же покаялся и ушел в монахи. Церковное предание говорит, что его звали Варваром.
Вдова же, понимая, что сохранить святыню не удастся, решилась вручить ее морским волнам. Рано утром она отнесла икону на берег, опустила ее в море и с великим удивлением увидела, что та не упала на воду, а встала стоймя и в таком положении поплыла на запад. Обо всем этом несколько лет спустя рассказал афонским монахам сын вдовы, который принял иночество на Афоне.
С тех пор прошло много лет – сколько точно не известно, но не меньше полутора веков. В 980 году на Афоне была основана Иверская обитель. И вот однажды иноки этой обители увидели вечером на море огненный столп, касавшийся вершиной неба. Это повторилось несколько ночей подряд. На берег собрались монахи всех окрестных монастырей и наконец разглядели, что огненный столп возвышался над иконой Богоматери, стоявшей на воде. Однако когда монахи подходили к морю, икона удалялась от них.
В то время в Иверской обители жил благочестивый старец Гавриил. И вот, ему во сне явилась Богородица и повелела передать настоятелю и братии монастыря, что Она хочет дать им Свою икону в покров и в помощь. Старец должен был пройти по волнам и взять икону. Наутро монахи собрались на берегу, и Гавриил прошел по морским волнам и принес чудесный образ. Его внесли в соборную церковь и поставили в алтаре. То, что это был образ, некогда пущенный вдовой из Никеи по морским волнам, узнали по тому, что на щеке Богородицы был виден шрам от раны, нанесенной солдатом.
На следующий день перед утреней монах, обязанный зажигать лампады, не обнаружил новоявленную икону на своем месте. Ее долго искали, пока наконец не нашли на стене над монастырскими вратами и не отнесли на прежнее место. На следующее утро она снова оказалась над воротами, и вновь ее вернули в алтарь. Это повторялось несколько раз, пока, наконец, Богоматерь снова не явилась во сне все тому же старцу Гавриилу и не сообщила ему, чтобы не пытались удержать икону в соборе. Божия Матерь не желает быть охраняемой монахами, а, наоборот, будет их хранительницей. Тогда над воротами устроили небольшой храм, куда и поместили чудесную икону. С тех пор она так и находится там. По имени обители икона называется Иверской, а по месту пребывания – над воротами – Портаитиссою, что значит Вратарница или Привратница.
С тех пор Иверская икона хранит как Свою обитель, так и весь Афон. В Иверском монастыре не имеется ни в чем недостатка, несколько раз Богородица спасала его и от нашествия врагов. Нередки бывали случаи, когда Вратарница не допускала входить в обитель недостойных людей, вплоть до того, что иной раз те, кто пытался все же силой войти внутрь, падали мертвыми.
В 1854 году на Афоне из сорока тысяч монахов оставалось не более одной тысячи, да и те хотели бежать оттуда, полагая, что Матерь Божия оставила Афон. Тогда Богородица явилась многим из монахов и сказала, что до тех пор, пока Иверская икона находится на своем месте, монахи могут, ничего не опасаясь, жить в своих кельях. А когда она уйдет из монастыря, тогда «каждый да берет свою суму и грядет, кто куда знает».
Иверские иконы в России
Иверский образ был одним из самых почитаемых в России, и с него было сделано множество списков. Ту икону, которую привезли в 1648 году с Афона, поставили в палатах царицы Марии Ильиничны, а после ее смерти передали в Новодевичий монастырь, где приняла постриг царевна Софья. Другой список, тот, о котором уже рассказывалось, находившийся в часовне у Воскресенских ворот, был по размеру больше привезенной с Афона и, вероятно, является все же копией. После разрушения часовни икону перенесли в храм Воскресения Христова у станции метро «Сокольники». Сейчас часовня восстановлена в первоначальном виде, и в ней стоит новый привезенный с Афона список. Чудотворная Иверская икона имеется также в храме Святителя Николы в Кузнецах. Известно, что патриарх Никон заказывал список для Валаамского Иверского монастыря, но где он сейчас – неизвестно.
Еще один список Иверской иконы был похищен французами в 1812 году, и с тех пор находился в семье маршала, который увез образ из Москвы. В 1931 году в семье произошел раздел имущества, и икону продали вместе с поместьем, где она находилась. В конце концов она попала к антиквару, который выставил ее в окне своего магазина. Там икону увидели русские эмигранты и решили выкупить святыню.
Антиквар назначил невероятную цену – двадцать пять тысяч золотых франков, и не соглашался уступить. Русским удалось собрать всего около пяти тысяч. В конце концов, комитет обратился к митрополиту Вениамину (Федченкову), который возглавлял приход не Зарубежной, а Русской Православной или, как ее называли в то время, «большевистской» церкви.
«Храм, где служил митрополит Вениамин, был крайне беден, сам владыка настолько нуждался, что иной раз просил у прихожан билетик на метро. Однако когда представители комитета сказали ему о возможности купить образ, он тут же поехал в указанный магазин. Образ уже отправили на склад, где хранились неходовые вещи. Когда епископ Вениамин вошел в это помещение, то с ужасом увидел икону, поставленную вниз головой…»
После долгих переговоров сумели сторговаться. Антиквар так и не сбавил цену, но предоставил рассрочку. Восемь тысяч должен был составить первый взнос, еще четыре тысячи надо было уплатить в течение года и остальные тринадцать тысяч – в течение трех лет.
«В воскресенье в храме стали собирать деньги; многие принесли последнее: одна простая женщина пожертвовала довольно крупную сумму, собранную на собственные похороны, другой прихожанин принес свое жалованье, взятое авансом за несколько месяцев вперед, было много и других подобных жертв. Но и на этот раз собранной суммы не хватило. Тогда епископ Вениамин пошел на крайнюю меру: он написал своим друзьям в разные города Франции с просьбой ссудить его неприкосновенными деньгами, которые каждый из них откладывал для уплаты в срок за квартиру, чтобы не оказаться на улице. Ни один не ответил отказом. Так собрали первый взнос.
Для уплаты следующих сняли с образа фотографии и каждому из прихожан вручили по пять экземпляров иконок, а купивших, в свою очередь, просили продать еще пять, и т. д. Таким образом иконки распространились по многим странам с рассказом о бедном русском храме в Париже, где стоит образ Иверской Божией Матери. Люди стали приезжать из других стран и жертвовали на выкуп святыни, другие присылали почтой. Так, буквально всем миром, соборно отстояли святыню. Теперь икона Иверской Божией Матери стоит в русском Трехсвятительском храме на улице Петэль и утешает всех, взывающих о помощи».[220]
«Троеручица»
История, связанная с этой иконой, которую называют Троеручицей в память о чудесном исцелении св. Иоанна Дамаскина, уже рассказывалась выше. Приняв иночество, св. Иоанн взял икону с собой в лавру св. Саввы Освященного, где она и пребывала с половины VIII до XIII века. Затем она была перенесена св. Саввой, архиепископом Сербским, в Сербию, а оттуда попала на Афон, в монастырь Хилендар.
Когда икона появилась в обители, ее поставили в алтаре соборного храма. В начале XVII столетия умер настоятель, и избрание нового игумена вызвало смуту среди монахов. Однажды, собравшись в храме к утрене, они увидели икону не на своем месте, а на игуменском. Приписав это чьим-то тайным действиям, ее вернули в алтарь, но на следующий день икона опять оказалась там же. Ее снова поставили в алтаре и запечатали двери церкви, однако на третий день образ вновь переместился на место игумена. Кроме того, Богородица явилась во сне одному затворнику и изъявила Свою волю: для устранения несогласий Она Сама хочет занять это место и управлять монастырем. С тех пор в Хилендаре нет игумена, а есть только наместник, икона же находится над игуменским местом.
Митрополит Афонской горы Леонтий, будучи в 1686 году в Новом Иерусалиме, рассказывал еще одно предание об этой иконе. Один живописец в Хилендаре решил написать образ Богородицы и начертил изображение мелом. Затем он вышел из кельи и, вернувшись, увидел изображение третьей руки. Решив, что это чья-то насмешка, живописец стер изображение, но оно возобновилось, и так было три раза, пока от иконы не послышался голос: «Не дерзай стирать третьей руки, на то Моя воля». Он послушался и написал образ Троеручицы, который прославился многими чудесами.
Интересное сказание приводит К. Цеханская. Оно хорошо иллюстрирует, каким образом церковные события и праздники преломляются в умах народа.
«Один раз гнались за Богородицей разбойники, а Она была с Младенцем на руках. Бежала Она, бежала, глядь – река. Она и бросилась вплавь через реку – одной рукой Младенца держит, а другой гребет, а трудно плыть-то, вот и взмолилась Она Младенцу Своему: “Сын мой милый! Дай мне третью руку, а то плыть-то мне невмоготу!” И появилась у Нее третья рученька, и тогда легонько переплыла Она реку и спаслась от разбойников».
А дальше – еще более интересно.
«Этим рассказом местные жители объясняли праздник Преполовения или, по их названию, “Преплавления”, связывая как бы приплавленную руку Богородицы на иконе с историей из жизни Богоматери. Однако древний христианский праздник Преполовения имеет совсем другие истоки.
Преполовение – половина Пятидесятницы, между Пасхой и Сошествием Святого Духа… В службе в день преполовения прославляется учение о таинственной воде, под которою разумеется учение Христово и дары Святого Духа»[221].
Вот так, от взаимодействия услышанного в церкви и фантазии, и рождалось «народное богословие». Воистину, специально такого не придумаешь…
Смоленская Одигитрия
По преданию, Смоленская икона была написана святым евангелистом Лукой. О том, как она попала в Россию, говорят двояко. Одни утверждают, что ею благословили в путь царевну Анну, сестру греческого императора, выданную за святого князя Владимира; иные говорят, что икону привезла другая константинопольская царевна, тоже Анна, дочь императора Константина Порфироносного, выданная в 1046 году за черниговского князя Всеволода Ярославича: император также благословил ею царевну в путь. По этой причине икона и названа Одигитрия – Путеводительница. Затем образ достался по наследству сыну Всеволода Владимиру Мономаху, который перенес его в Смоленск и поставил в соборном храме Успения Богородицы, построенном им в 1101 году.
В 1398 году, во время нашествия Тамерлана на русский юг, князь Витовт благословил Смоленской иконой свою дочь Софию, которая была замужем за князем Василием Дмитриевичем и в то время гостила у отца. София привезла икону в Москву, где ее поставили в Благовещенском соборе. В 1456 году, в царствование великого князя Василия Темного, смоленский епископ Мисаил со свитой из почтенных граждан прибыл в Москву от польского короля Казимира и просил отпустить икону в Смоленск. Великий князь посовещался с духовенством и боярами, и они решили, что нельзя держать в плену Владычицу мира. Икону вернули в Смоленск, предварительно сняв с нее список.
В 1812 году, перед Бородинской битвой, преосвященный Ириней принес древнюю икону в Москву, где ее поставили в Успенском соборе на поклонение народу
Курская Коренная
Россия – страна лесная, равно как Византия – морская держава. И если константинопольские иконы имели обыкновение приходить и уходить по морю, то в России их чаще находили в лесу – то на ветвях дерева, то при корнях, а иной раз и вовсе в траве. Таким же образом была обретена и Курская Коренная…
…Войско Батыя, шедшее по России, так разорило город Курск, что жители оставили его, и он весь зарос лесом. Жители соседнего Рыльска ходили в те места на охоту. В 1295 году один из них, пробираясь по берегу реки Тускары, увидел возле корня дерева икону, обращенную ликом к земле. Это оказалась икона Знамения Божией Матери, а на том месте, где она лежала, пробился источник.
Этот случай дошел до сведения рыльского князя Василия Шемяки, который приказал принести икону в город. Весь народ вышел навстречу святыне, один лишь князь остался дома и был наказан за непочтение внезапной слепотой. Шемяка покаялся, помолился перед новообретенным образом, и зрение вернулось к нему. В благодарность он построил в Рыльске храм во имя Рождества Богородицы, куда и поставили найденную охотником икону. Однако та не пожелала оставаться в храме и все время возвращалась на прежнее место, до тех пор, пока жители Рыльска не поставили там часовню, в которую был назначен священник.
В 1383 году татары снова напали на эти края. Проходя мимо часовни, они увели с собой священника, а часовню решили сжечь, но, пока там была икона, у них ничего не получалось. Тогда татары раскололи образ надвое, и после этого сожгли часовню. Одну половину иконы бросили в огонь, другую – отшвырнули в сторону.
Пленный священник оказался в Крыму. Однажды послы московского великого князя, проезжая мимо татарского села, услышали русские песнопения к Пресвятой Богородице и, узнав, что там среди рабов находится русский священник, выкупили его. Он вернулся на прежнее место, к остаткам часовни, нашел половинки расколотой иконы – и они тотчас срослись, лишь в том месте, где она была расколота, выступили капли жидкости, «аки роса». Жители Рыльска снова попытались перенести икону в церковь – три раза – и все три раза она возвращалась на прежнее место, где прославилась многими чудесами.
Слух о чудотворном образе дошел до царя Федора Иоанновича, который в 1597 году приказал принести его в Москву однако задерживать в столице не стал. Царица украсила икону золотой ризой, вставила в позолоченную раму и убрала шитыми атласными пеленами, после чего святыню вернули на место, а вместо часовни был устроен монастырь, который стал известен под именем Коренного – поскольку главная его святыня была найдена «при корне» дерева. По повелению царя на месте прежнего разрушенного города построен был новый Курск, куда перенесли и святую икону, которая с тех пор много помогала городу. Она спасла Курск от голода, бывшего при царе Борисе Годунове. Лжедмитрий, проходя мимо с войском, взял икону, перенес в Москву и поставил в царских чертогах.
Несмотря на отсутствие святыни, в 1612 году Божия Матерь помогала жителям Курска, когда их город осаждали поляки. В то время над стенами города видели Богородицу с двумя светлыми иноками, осеняющую город, – и поляки так и не взяли Курск. В благодарность жители построили в городе монастырь во имя Знамения Пресвятой Богородицы.
В 1615 году, по просьбам курян, царь Михаил Федорович вернул святыню из Москвы в Курск, где ее поставили в новопостроенном монастыре.
Эта икона считалась особой покровительницей воинства. В 1676 году ее возили на Дон, в 1689 году с нее был снят список для полков, отправлявшихся в поход. В 1812 году куряне послали список с чудотворной иконы в действующую армию, к Кутузову.
Толгская
Еще одним чудом было ознаменовано обретение Толгской иконы.
В 1324 году епископ Ростовский и Ярославский Прохор, совершая поездку по епархии, посетил монастырь Кирилла Белоезерского, а оттуда поехал водой вниз по реке Шексне в Волгу. За семь верст до Ярославля он остановился на правом берегу Волги, на горе, напротив того места, где в Волгу впадает река Толга. На левом берегу в то время был дремучий лес.
В полночь епископ проснулся от яркого света. Он вышел из палатки и увидел на противоположном берегу огненный столп, к которому от правого берега шел мост через Волгу. Помолившись Богу, епископ взошел на этот мост, перешел на другую сторону и увидел в столпе образ Божией Матери, который стоял на такой высоте, что человеку нельзя было дотянуться. Епископ долго молился перед образом, а потом вернулся обратно, забыв свой посох.
На другой день, когда уже пора было пускаться в путь, слуги епископа стали искать его посох, но нигде не могли найти. Тогда епископ рассказал им о случившемся ночью и послал слуг на другой берег Волги. Те переправились и нашли в лесу икону Пресвятой Богородицы, а подле нее епископский посох. Взяв его, они вернулись и рассказали о том, что видели.
Тогда епископ тоже переправился на правый берег, взял топор и принялся собственноручно рубить лес, очищая место для постройки церкви, которую тут же и заложили, а прослышавшие о чуде жителя Ярославля, собравшиеся к месту явления иконы, быстро докончили дело. Так появилась Толгская обитель.
«Неопалимая Купина»
Неопалимая Купина – явившийся Моисею куст, что горит и не сгорает, – является одним из прообразований Божией Матери в Ветхом Завете. На таких иконах Ее изображают окруженною огненным сиянием. Вот описание одной из подобных икон – в церкви в Хамовниках – приведенное Софией Снессоревой.
«Эта икона изображается в виде осьмиугольной звезды, состоящей из двух острых четвероугольников с вогнутыми концами, из которых один красного цвета, напоминающий собою огонь, объявший виденную Моисеем купину; другой зеленого цвета, указывающий на естественный цвет купины, который она сохранила, объятая огненным пламенем. В середине осьмиугольной звезды, как бы в купине, изображена Пречистая Дева с Предвечным Младенцем. По углам красного четвероугольника изображены: человек, лев, телец и орел, как видимые знаки особенностей повествования четырех евангелистов о жизни и учении Божественного и Невещественного огня, который неопально приняла в Свое чрево Пресвятая Дева Мария».
«Неопалимая Купина» была одной из самых распространенных икон по той причине, что в народе ее считали охраняющей от пожаров, которые были бедствием лесной, деревянной Руси. Если начинался пожар, то с этой иконой ходили вокруг горящего дома, чтобы огонь не распространился на соседние дома. До сих пор ее ставят, как правило, на кухне, теперь уже, скорее, по традиции, поскольку в городских квартирах дровами давно не топят.
«Всех скорбящих радость»
В Киево-Печерской лавре существует предание, относящееся к XII веку. В лавре была больница, и ее привратник несколько раз видел по ночам, как туда приходила какая-то женщина, и заметил, что каждый раз после такого визита кто-нибудь из тяжелобольных исцелялся. Он стал расспрашивать больных, и оказалось, что некоторые из них тоже видели Ее и даже спрашивали, кто Она, и на вопрос получали ответ:
– Я – скорбящих радость.
Тогда сторож решил проследить за таинственной посетительницей. Однажды ночью, заметив, что Она снова пришла в больницу, он тихонько последовал за Ней. Женщина направилась к тяжелобольному монаху, и на стене над умирающим сторож, в отблеске лунного света, заметил неясное изображение Богоматери. Сторож бросился на колени и начал молиться. Больной монах тоже увидел чудесную гостью. После видения он заснул и, проспав несколько дней, проснулся здоровым.
Списки этой иконы были также распространены в народе и прославились исцелениями и помощью в бедах. Так, в Москве в 1688 году родная сестра патриарха Иоакима страдала тяжелой язвой в боку. Потеряв надежду на исцеление, она уже приготовилась к смерти, причастилась и после причастия заснула. Проснувшись, она рассказала, что слышала голос, поведавший ей, будто в Преображенском храме есть икона «Всех скорбящих радость», и что она должна призвать к себе священника с этим образом и отслужить водосвятный молебен, после чего получит исцеление. Все это было исполнено, и женщина выздоровела. После этого икона получила славу чудотворной.
В 1711 году, когда Петр перенес царскую резиденцию в Петербург, сестра его Наталья взяла с собой эту икону и поставила ее в своем дворце. При дворце царевна открыла два первых в Санкт-Петербурге богоугодных заведения: богадельню для престарелых и убогих женщин и больницу для бедных, а после ее смерти Петр повелел устроить там же Воспитательный Дом для сирот и подкидышей.
В царствование императрицы Елизаветы Петровны для иконы был воздвигнут каменный храм. К этой иконе приходили не только православные, но и люди других исповеданий, и тоже получали помощь по вере своей.
Максимовская
В 1299 году киевский митрополит Максим, не в силах ужиться с татарами, вынужден был искать нового места для своей кафедры и переселился вместе со своим клиром из Киева во Владимир. Когда митрополит прибыл во Владимир, то, после тяжелого пути, задремал в своей келье и увидел во сне, как, озаренная неземным светом, явилась ему Богоматерь.
– Раб Мой Максим, хорошо ты сделал, придя в сей град, – сказала Она и, подавая митрополиту омофор, продолжила: – Прими сей омофор и паси в граде Моем словесныя овцы.
Митрополит проснулся: в келье никого не было, но в руках у него находился омофор. В память об этом событии была написана икона Богоматери «Максимовская». Чудесный омофор хранился в золотом ковчеге 112 лет, до 1412 года, когда татарский царевич Талыч напал на Владимир. Ключарь собора Патрикий вместе с прочими соборными драгоценностями спрятал ларец и, сколько ни пытали его татары, так и не выдал места, так что до сих пор никто не знает, где находится святыня.
Почаевская
Само основание Почаевской лавры связано с чудесным явлением Богородицы. В XIV веке на Почаевской горе, что находится на Волыни, между Кременцом и Бродами, в небольшой пещере жили два инока. Как-то раз один из них взошел на вершину горы – и вдруг увидел Богоматерь, стоявшую на камне и окруженную пламенем. Он тут же позвал второго отшельника, и тот также увидел Пречистую. Увидел Ее и пастух, который вместе с мальчиками пас под горой стадо.
На том месте, где стояла Богоматерь, на поверхности камня остался отпечаток Ее правой стопы, наполненный водой, – этот удивительный родник никогда не пересыхает и никогда не переливается через край. Произошло это около 1340 года. С тех пор на горе была построена обитель, а от чудесного родника стали совершаться многочисленные исцеления.
В 1595 году Константинопольский митрополит Неофит путешествовал по России. Местная помещица Анна Гойская приняла его так хорошо, что митрополит благословил ее иконой Богородицы, привезенной из Константинополя. От иконы начались чудеса, и, когда брат помещицы Филипп, слепой от рождения, получил перед ней исцеление, Анна передала святыню в Почаевскую обитель. Вскоре там же построена была и церковь во имя Успения Богоматери.
После смерти Гойской все ее имение, которое включало и Почаевскую гору, досталось по наследству некоему Андрею Фирлею. Тот, будучи лютеранином, не любил Православие. Он отнял у обители землю, приказал жечь кельи, бить монахов и запретил людям приходить на Почаевскую гору для поклонения чудотворной иконе. Наконец, он решил забрать и саму икону, и в 1623 году, взяв вооруженных людей, напал на монастырь, разграбил его и отнял святыню. В довершение всего, он приказал своей жене надеть церковное облачение и, взяв в руки святую чашу, прийти туда, где он пировал со своими друзьями. За такое кощунство женой его, как сообщает сказание, «овладел злой дух и страшно мучил ее» до тех пор, пока Фирлей, испугавшись, не возвратил икону в монастырь.
В 1770 году, когда обитель перешла в ведение униатской церкви, униаты учредили особую комиссию, чтобы исследовать предания об иконе. Выяснилось, что на поклонение Почаевской иконе приходили не только православные и униаты, но и католики, и даже евреи, которые по исцелении крестились.
В 1831 году, когда Почаевский монастырь был возвращен Православной церкви, он был назван Успенской Почаевской лаврой.
«Отпой молебен полонянке» (Выдропусская)
Когда войско Иоанна Грозного, возвращаясь после покорения Новгорода, проходило мимо села Выдропусска, один из царских воинов, некий боярский сын, вошел в церковь и взял находившуюся там икону Одигитрии, которая в тех местах почиталась чудотворной. Вернувшись в свою муромскую вотчину, он поставил ее в своем храме во имя святителя Николая. В субботу после утрени воин велел иерею: «Отпой молебен полонянке» (то есть пленнице). Вдруг во время молебна налетел вихрь, крыша расступилась, и икона, поднявшись в воздух, покинула церковь, оставив находившихся там в полубеспамятстве от ужаса.
В Выдропусске после разорения церкви не было священника и службы не совершались, однако оставались еще кое-какие иконы, и живший неподалеку пономарь приходил иногда в храм, чтобы кадить им ладаном. Так и в эту субботу он вошел в церковь – и увидел, что похищенная икона Одигитрии лежит в алтаре на престоле, ликом вниз, и рядом с ней другая икона Богородицы – «Умиление». Пономарь побежал в село созывать народ. Припомнили и то, как на этом месте сгорела церковь, а образ нашли невредимым. «Пленная» икона так и осталась в храме, а пришедшая вместе с ней икона «Умиления» вернулась обратно, в вотчину того боярина.
После всего случившегося воина, похитившего икону, стало мучить раскаяние. «Увы мне! – говорил он. – Я тяжко согрешил, назвав пленницей Заступницу мира». В конце концов ему пришла в голову мысль, что икона вернулась туда, откуда он взял ее, и боярин решил, сложив с себя воинский чин, идти в Выдропусск, чтобы всенародно покаяться в своем грехе – что и исполнил.
«Утоли моя печали»
Эта чудотворная икона Божией Матери принесена в Москву казаками в 1640 году, в царствование Алексея Михайловича, и помещена в церковь Николая Чудотворца. Прошло несколько десятилетий, и об иконе забыли. И вот одна знатная женщина, тяжело больная и жившая далеко от Москвы, увидела сон. Ей явился образ Богоматери, от которого исходил голос: «Вели везти себя в Москву. Там, на Пупышеве, в церкви святителя Николая, есть образ Божией Матери “Утоли моя печали”, молись пред ним – и получишь исцеление».
Больная, которая до тех пор была без сознания, очнулась, рассказала домашним о своем видении и велела везти себя в Москву. Добравшись туда, они отыскали церковь и внесли туда больную. Женщина осмотрела все иконы, но не нашла той, которая явилась ей во сне. Тогда священник приказал принести с колокольни находившиеся там старые образа. Когда внесли в церковь икону «Утоли моя печали», она была так покрыта пылью, что с трудом можно было ее разглядеть. Но больная, давно уже не владевшая ни руками, ни ногами, воскликнула: «Она! Она!» – и перекрестилась. Когда после молебна она приложилась к иконе, то почувствовала в себе столько силы, что встала на ноги, сама вышла из церкви и вернулась домой совершенно здоровой.
С того времени образ стал почитаемым, с него сделано много списков.
«Изображение этой иконы представляет Божию Матерь, держащую Предвечного Младенца правою рукою; левую же она приложила к Своей главе, несколько склоненной набок. Спаситель держит перед Собой развернутый свиток»[222].
Далматская
В 1644 году в Невьянском монастыре решили сделать игуменом инока Далмата. Однако тот не захотел высокого сана и ушел в Пермскую губернию, взяв с собой икону «Успения Богоматер». Инок поселился в пещере на берегу реки Исети, во владениях тюменского татарина Илигея. Когда Илигей узнал об этом, то разгневался и, собрав родственников, отправился туда, чтобы изгнать отшельника. Он остановился на ночлег неподалеку от пещеры, за рекой Исетью. В эту ночь во сне Илигею явилась Божия Матерь в венце и багряном одеянии, с пламенным мечом в руках, и запретила причинять иноку какую-либо обиду, а, наоборот, велела дать ему землю для того, чтобы построить обитель. Испуганный татарин выполнил сказанное. В 1646 году началось строительство монастыря.
В 1664 году сибирский князь Девлет-Гирей напал на монастырь и сжег его, но икона Богоматери осталась невредимой, лишь на задней доске обгорело место, к которому прикоснулся некий мусульманин.
Ченстоховская
По преданию, это одна из икон, написанных евангелистом Лукой, которая была принесена в Константинополь царицей Еленой в 326 году. Из Константинополя в Россию икону привез русский князь Лев, основатель города Львова, и поставил ее в своем Бользском замке, где та прославилась многими чудесами.
Потом, когда юго-западную Россию захватили поляки, икона вместе с замком досталась тогдашнему правителю Царства Польского князю Опольскому Владиславу. Во время одного из набегов замок Больз осадили татары. Владислав приказал поставить икону на городской стене. Татары попали в нее стрелой, и из раны потекла кровь, следы которой видны до сих пор.
Однако и татары не остались без наказания: на них опустилась какая-то «мгла», от которой они стали умирать, так что им пришлось отойти от замка. После этого Владислав услышал во сне голос, повелевавший ему перенести икону на Ясную гору Ченстоховскую. Владислав построил там монастырь и перенес в него святыню, отдав ее католическим монахам Паулинского ордена.
Через несколько лет эта обитель подверглась нападению гуситов, которые ограбили ее и решили, в числе прочей добычи, увезти и чудотворную икону. Однако лошади не смогли двинуться с места. В ярости один из гуситов бросил икону на землю, а другой ударил мечом в Ее лик. В то же мгновение первый был разорван на части, а у второго отсохла рука. Из прочих некоторые погибли, а другие были поражены слепотой.
«Взыскание погибших»
Случилось это в середине XVIII века. В селе Бор Калужской губернии жил благочестивый крестьянин Федот Алексеев Обухов. Однажды, в день Крещения Господня, когда он ехал домой из города Болхова, его застигла на пути страшная вьюга с сильным морозом, и он заблудился. Наконец лошадь выбилась из сил и остановилась возле непроходимого оврага. Ехать дальше было некуда. Обухов укутался и лег в сани. Он сильно замерз и постепенно стал засыпать от холода. Тогда, понимая, что приходит смерть, он воззвал о помощи к Царице Небесной и дал обещание написать икону «Взыскание погибших».
В ту же ночь в соседнем селе один из крестьян услышал под окном чей-то голос, сказавший: «Возьмите». Он вышел и увидел в санях, полузамерзшим, своего приятеля Федота Обухова. Как и кто его сюда доставил – так и осталось тайной.
По выздоровлении Обухов заказал живописцу икону Божией Матери «Взыскание погибших» и поместил ее в храме села Бор.
София Снессорева дает такое описание Борской иконы.
«Весь верх иконы занят изображением Богоявления Господня: Царь Небесный, с крестообразно сложенными на персях руками, с согбенною от всемирного греховного бремени выею и со смиренно наклоненною под руку Предтечи главою, стоит в водах Иорданских и, как человек, принимает крещение. Над его главой Дух Святой в виде голубя, испускающий на Сына Божия лучи, на которых мельчайшими словами начертан глас Бога Отца: “Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих”.
С левой стороны Спасителя изображены ангелы, благоговейно держащие его одежды, с правой – Иоанн Креститель, со страхом приступающий к Царю и Господу и держащий в левой руке хартию со словами: “Покайтеся, приближибося Царствие Небесное”.
В нижней части иконы изображена Матерь-Дева. В Ее объятиях Сын Божий, к Которому Она приклонила Свою голову. Он изображен стоящим и держащим в Своих объятиях пречистую Матерь Свою, а в лице Ее всякую преданную Ему душу».
«Споручница грешных»
В 1844 году летом в Николаевский Одрин монастырь Орловской епархии пришла жена купца Почепина с двухлетним сыном, тяжело страдавшим от припадков. Женщина попросила отслужить молебен перед иконой «Споручница грешных», находящейся в монастырской часовне.
В эту часовню монахи составляли старые и ветхие иконы. По просьбам женщины образ нашли, очистили от пыли, отслужили молебен, и ребенок выздоровел. После этого икона была перенесена в монастырскую церковь, на почетное место. Вскоре последовали другие чудеса, и ее стали почитать как чудотворную.
В 1846 году иеромонах Одрина монастыря приехал в Москву. Его приютил полковник Бонческул, а в знак благодарности полковнику прислали из монастыря список чудотворной иконы, который был поставлен в домашнем иконостасе. Вскоре и перед ним тоже стали исцеляться больные.
Через два года, в 1848 году, в день Пасхи, полковник заметил, что икона сделалась «блестящею и как бы стеклянною» и на ней мелькал какой-то отблеск. Затем на ее поверхности начали появляться капли маслянистой влаги, которой мазали больных, и те исцелялись. Мироточение иконы в те времена было большой редкостью, полковник не решился держать дома такую святыню и пожертвовал ее в приходскую Николаевскую церковь в Хамовниках.
Вскоре чудеса начались и в церкви. В алтаре на горнем месте стал появляться свет, в виде появлявшихся и исчезавших звезд. Икона продолжала мироточить: стоявший при ней диакон отирал миро хлопчатой бумагой и раздавал народу.
Слух о великом чуде быстро прошел по Москве, и к иконе стали приходить сотни людей. Ночью у церкви также стояла толпа, наблюдавшая через окно исходящий от образа свет. Особенно этот образ прославился в дни эпидемии холеры, свирепствовавшей в 1848 году.
Странствия Тихвинской иконы
Биография Тихвинской иконы теснейшим образом связана с войнами. Ей приходилось защищать русскую землю от врага, но еще в большей степени ее можно назвать жертвой войны. В первый раз она эмигрировала, спасаясь от турок-мусульман, во второй – от большевиков. Разве что разница в том, что в первый раз у нее не было человека, который хранил бы ее на этом пути, так что ей пришлось самой позаботиться о себе. По крайней мере, так говорит предание…
По преданию, икона Богоматери Одигитрии, впоследствии названная Тихвинской, покинула Константинополь незадолго до того, как столица Византии была захвачена турками, и в 1383 году явилась на севере Руси, на новгородской земле. Рыбаки на Ладожском озере внезапно увидели «предивное и страшное знамение, которое двигалось, как солнце, по воздуху над великим озером Нево с неописуемой скоростью, быстрее полета орла». Когда знамение приблизилось, рыбаки увидели, что это икона Богородицы, которая ушла от них на север.
Сначала она явилась на реке Оять, потом на реке Паше и, наконец, остановилась на реке Тихвине, близ селения Пречистенский Погост, на пересечении крупных торговых дорог. Жители селения, заметив свет на холме, пошли взглянуть, что там такое, – и увидели икону, стоявшую на воздухе. В память о чудесном явлении на этом месте решили заложить церковь Успения Богородицы и в тот же день сделали три венца сруба. Придя на следующий день, люди не нашли никаких следов сделанной накануне работы. Стали искать и обнаружили икону и сруб на другом берегу реки, в пустынном болотистом месте. Послушные воле Божией, люди воздвигли церковь на том месте, которое икона сама избрала для себя. В 1390 году церковь сгорела, но образ остался цел – его нашли в полуверсте от пожарища, в зарослях можжевельника. Построили новую церковь, но и та сгорела, а икона вновь осталась невредимой. Тогда выстроили третью. Та простояла 105 лет, но, в конце концов, сгорела и она.
В начале XVI века великий князь Василий повелел построить для чудотворной иконы каменный храм и даже прислал из Москвы архитектора-итальянца. Храм выстроили громадный, не уступавший столичным, что говорит о том, что уже тогда Тихвинский образ был особо почитаем на Руси. С другой стороны, и место это было более обжитым и оживленным, чем сейчас. Правда, города Санкт-Петербурга тогда не было, но зато вблизи находились Новгород и Псков.
Чудеса продолжались. По ходу строительства обрушились своды паперти и камнями завалило двадцать человек строителей. Через три дня их откопали, и все оказались живыми и невредимыми. О том, какое значение придавалось этой иконе, говорит и то, что поклониться ей на Тихвину приезжали и великий князь Василий Иоаннович, и сын его Иоанн Грозный. В 1547 году он побывал здесь, а спустя тринадцать лет повелел заложить на этом месте монастырь. Икона по-прежнему была главной святыней монастыря и прославилась множеством чудес.
Прошло пятьдесят лет. В 1608 году сидевший на русском престоле Василий Шуйский заключил с Швецией союз против поляков, и весной 1609 года в Новгород, в распоряжение русского воеводы, прибыл пятнадцатитысячный отряд шведских наемников под командованием Якоба Делагарди. Однако после взятия Москвы поляками в 1611 году шведы решили, что выгоднее грабить Россию, чем помогать ей. В июне 1611 года они взяли Новгород и объявили, что «новгородское государство» переходит под покровительство шведского короля, а попросту говоря, воспользовавшись тем, что Россия ослаблена смутой, отхватили себе огромный кусок территории, который находился под их властью до 1617 года.
Когда Москва была взята ополчением Минина и Пожарского и в России появился царь, тихвинцы сразу стали на сторону Москвы. В мае 1613 года они подняли восстание, перебили стоявший в монастыре шведский гарнизон и впустили в его стены русский полк. Шведы осадили обитель. Чудотворную икону обнесли вокруг монастыря по стенам, и враги так и не смогли его взять. Этой же иконой благословили мир со Швецией, заключенный в 1617 году. После этого образ так и оставался в Тихвине.
С наступлением советской власти монастырь был преобразован в трудовую артель и в 1924 году закрыт. Драгоценную ризу с иконы ободрали, однако сама чудотворная так и оставалась в закрытом Успенском соборе до самого 1941 года, когда город был взят немецкими войсками.
В числе прочих трофеев Тихвинская икона была отправлена в Псков, куда немцы свозили захваченные в пригородах Ленинграда и в Новгороде предметы искусства. В том же году ее передали Псковской миссии и с крестным ходом торжественно перенесли в Троицкий собор. В апреле 1944 года трофейные ценности отправили в Ригу, где икону торжественно встретил архиепископ Рижский Иоанн (Гарклавс). По-видимому, для немцев икона не представляла особой ценности, поскольку с этого момента вся ее история связана с именем архиепископа Иоанна и его семьи.
В сентябре 1944 года владыка вместе со своим приемным сыном Сергеем покинул территорию СССР, взяв с собой святыню. В 1945 году он обратился к правительству СССР с прошением о возвращении на родину, однако ответа не получил. Четыре года они жили в лагере беженцев на территории Западной Германии, затем, в 1949 году, отправились в США, где до самой смерти в 1982 году владыка Иоанн был настоятелем Свято-Троицкого собора в Чикаго. Перед смертью он завещал сыну, тоже ставшему священником, вернуть икону в Россию, «когда не будет угрозы Православию». Что отец Сергий и исполнил в 2004 году.
Это только некоторые из знаменитых чудотворных икон. На самом деле их было намного больше – на конец XIX века в России насчитывалось не меньше 650 чудотворных. К рассказам о них можно относиться по-разному. Если явления икон, скорее всего, во многом плод народной фантазии, то чудеса – а в основном это исцеления – нет оснований считать вымышленными. Многие из них засвидетельствованы соответствующими комиссиями, другие записаны просто по рассказам людей. Впрочем, исцеления, более или менее чудесные, совершались все время, происходят они и сейчас.
ХХ век внес свой вклад, пополнив число чудес, но такого строгого учета уже не велось. Почему?
Во-первых, это был «темный век» для нашей Церкви, когда многое приходилось утаивать и прятать от богоборческих властей. Особенно приходилось скрывать чудеса, потому что вслед за ними шли преследования. Тех, кто совершал паломничество к чудотворным иконам, участвовал в крестных ходах, даже просто рассказывал о чудесах, преследовали, а то и судили за «распространение контрреволюционных слухов» и по прочим подобным статьям.
А во-вторых – точное сравнение, конечно, невозможно – но похоже, что самих чудес стало намного больше. Учет исцелений уже просто не ведется – да о них далеко не всегда и рассказывают. Верующих стало меньше, но вера их, пожалуй что, крепче, и то, что человек помолился перед иконой и выздоровел, считается уже делом обычным. Тем более что и медицина все же несколько более развита, чем при московских царях. Нет, конечно, если речь идет о раке в последней стадии, то о таком говорят и пишут, но… В главе 12 будет приведено несколько рассказов о чудесных исцелениях – судите сами.
Но совершаются чудеса и иного рода – такие, которые в прежние времена считались величайшей редкостью и особым знамением свыше. А теперь они насчитываются десятками, сотнями, а то и тысячами. Произошла совершенно невероятная вещь: чудо стало обыденностью. В прежние времена мироточивые иконы насчитывались единицами на столетие, к ним ходили толпы богомольцев. А теперь? В самом начале работы над этой книгой я стояла в большом запущенном храме на Васильевском острове, наблюдая, как по щеке Богородицы на Иверской иконе сползает капелька мира, долго стояла – и в полном одиночестве. Сто лет назад весь город бы сбежался почтить плачущую икону Родственница моих друзей, у которой вдруг стала мироточить икона – самая обычная, бумажная, сделанная типографским способом, даже в храм, кажется, с ней не пошла, так и оставила дома.
А ведь чудо-то величайшее!
Привыкли…
По правде сказать, старые рассказы об иконах, приведенные в этой главе, все же отдают сказкой. Но то, о чем пойдет речь дальше, уж точно не сказка. Слишком близко все это от нас, слишком много свидетелей, видевших эти чудеса своими глазами, слишком велико само количество чудес. Так, словно бы Господь тычет нас носом, как слепых котят в молоко: ну смотрите же, смотрите, что происходит!
Современный человек так редко поднимает глаза к небу, так упорно смотрит в землю. Может быть, и вправду небо становится ближе – чтобы даже подземный житель, проводящий жизнь в метро, в заводских цехах, офисах и супермаркетах, смог заметить, что оно существует?
Плачущая Богоматерь
Самый поразивший меня случай был на мои именины. Мы остались на молебен, и тут пришел «новый русский» в красном пальто, полный такой. Вынул бережно маленькую икону, положил ее на аналой. Начался молебен. И на этой иконе – все это видели – стали появляться крупные капли мира – не по всей иконе, а только на ликах Богородицы и Младенца. К концу молебна лики были полны миром. Ощущение совершенно непередаваемое.
Кстати, позднее я узнал историю этой иконы и этого человека. У него тяжело болел ребенок. Его жена очень сильно молилась перед этой иконой. А как ребенок выздоровел, она об этом забыла. И потом снова что-то случилось в семье, женщина опять вспомнила про эту икону, и тут икона начала мироточить.
Говорят, так Господь призывает человека для укрепления в вере…[223]
Если чудеса от икон исчисляются тысячами, то чудеса, происходящие с иконами, до последнего времени встречались гораздо реже. Сейчас не так, но об этом – чуть ниже.
В VI веке в городе Созополе была икона, источавшая миро. Множество людей помазывались им и получали исцеление. Неподалеку от Созополя жила супружеская пара, все дети которой рождались мертвыми. Патриарх Евтихий помазал их миром, и вскоре у них родились здоровые дети – Петр и Иоанн.
На Афоне, в Ватопедском монастыре, был диакон, в обязанности которого входило убирать церковь. Поэтому он часто опаздывал к трапезе, и однажды трапезарь отказался кормить его – надо, мол, приходить вовремя. Взбешенный, диакон вернулся в церковь и набросился на икону Богородицы со злыми словами: «Сколько еще служить Тебе? Тружусь, тружусь, а куска хлеба не имею!» И, сказав это, взял нож и ударил в лик иконы. Удар пришелся в щеку, и из раны потекла кровь. Диакон в ужасе упал перед образом. От потрясения он ослеп и помешался. Игумен молился о нем, и через три года диакон был прощен. Эта икона с тех пор называется «Закланная».
На Кипре на воротах одной из церквей была укреплена икона Божией Матери, сидевшей с Младенцем на коленях. Однажды какой-то араб, проезжая мимо церкви, для забавы пустил стрелу и попал в колено Богоматери. Тотчас же из раны обильно потекла кровь. Араб перепугался, пришпорил коня, но, не успев доехать до дому, упал мертвым.
В IX веке, во время иконоборческих гонений, воин ударил мечом по образу Иверской иконы – и из раны на лике Богоматери потекла кровь. Увидев это, воин от ужаса тут же покаялся и ушел в монахи.
Когда в 1169 году стрела вонзилась в икону, которую новгородцы вынесли на стену, Богоматерь, изображенная на ней, заплакала. Святитель Иоанн, потрясенный, повторял: «Как из сухого дерева текут слезы?»
Во Франции, в местечке Долис, в средние века была каменная статуя Богородицы с Младенцем. Некий человек бросил в нее камнем. У Младенца откололась рука, а из раны потекла кровь.
В конце XIII века в Великом Устюге подвизался св. Прокопий, Христа ради юродивый. В 1290 году он всенародно объявил, что Бог хочет наказать людей за их грехи и что город погибнет, и призывал устюжан покаяться, однако в ответ получал лишь насмешки.
Прошла неделя. В воскресенье, в полдень, на небе появилось черное облако и разразилась невиданная гроза. Тут народ вспомнил о проповеди Прокопия и бросился в храмы, особенно в соборную церковь, где юродивый много молился перед иконой Богоматери. И вдруг от иконы потекло миро в таком количестве, что им смогли наполнить церковные сосуды. Затем страшная туча отошла от города на двадцать верст и там, над пустым местом, разразилась раскаленными камнями. От чудотворного мира многие получали исцеление.
8 июля 1337 года сторож Троицкой церкви в Новгороде услышал шум в храме. Войдя, он увидел, что икона Божией Матери «Умиление» сошла со своего места и стоит посреди храма на воздухе, а из очей ее капают слезы. В том же году в Новгороде было моровое поветрие, которое благодаря этой иконе прекратилось.
В 1381 году митрополит Пимен привез из Константинополя чудотворную икону Богоматери. Однажды купец Тотрум попросил отслужить молебен в своем доме, и там от иконы истекло благовонное миро.
Несколько выше уже говорилось о чудесном обретении Толгской иконы Богоматери. В 1392 году в Толгской обители, во время утрени, из правой руки Богоматери и из левой ноги Младенца истекло миро, наполнившее церковь благоуханием.
Во время одного из набегов замок Больз, где находилась Ченстоховская икона Богоматери, осадили татары. Князь Владислав приказал поставить икону на городской стене. Татары попали в икону стрелой, из раны потекла кровь, которая видна до сих пор.
Во время эпидемии 1426 года в доме псковского крестьянина, неподалеку от Опочки, начала источать кровь икона Божией Матери «Знамение». Ее отнесли во Псков, причем кровь из правого глаза Божией матери текла так обильно, что смочила полотенце. Во время эпидемий в псковских землях источали слезы икона Чирская (1420 г.) и Мирожская (1567 г.).
В первой половине XVII века в окрестностях Нижнего Новгорода был основан монастырь. Там имелась чудотворная икона, которая называлась «Владимирская-Оранская». В 1635 году, на пятой неделе Великого поста, от головы Младенца истекло благовонное миро.
В 1592 году из Дионисиатского монастыря на Афоне была украдена знаменитая икона «Похвала Пресвятой Богородице». В ту же ночь корабль, на котором находились похитители, попал в шторм. Ящик, куда поместили икону, разбился, а сам образ был покрыт благовонным миром. И едва человек, обнаруживший чудо, взял его в руки, как шторм утих. Потрясенные чудом, похитители отправились обратно и вернули икону.
В 1657 году немцы, напав на нашу землю, подошли к городу Избор-ску Жители посадов укрылись в городе. Среди них была вдова Евдокия, которая имела дома икону Богородицы. Евдокия взяла ее с собой в город и поставила там, где поселилась. 22 марта, в Вербное воскресенье, икона заплакала: слезы текли у нее из обоих глаз.
В 1662 году, во время войны с Речью Посполитой, плакала Ильинская-Черниговская икона Богоматери. Во время Северной войны источали слезы Балыкинская под Стародубом и Казанская в Каргополе (1711 и 1714 гг.)
В память о чудесном истечении крови дано имя образу «Нечаянная радость». Икона находилась в доме некоего грешника, который все же по утрам молился перед ней, говоря: «Радуйся, Обрадованная!» И вот однажды он увидел, что образ движется, а у Младенца на руках, на ногах и на боку – раны, из которых течет кровь. Хозяин дома упал на колени и воскликнул:
– О Госпожа, кто это сотворил?
И услышал ответ:
– Ты и прочие грешники грехами Сына Моего распинаете, как иудеи!
– Помилуй мя, Мати Милосердная! – воскликнул он.
– Вы называете меня Мати Милосердная, и сами исполняете Меня скорби! – был ответ.
И тогда человек взмолился:
– О, Владычице, да не преодолеет моя злоба Твоей неизреченной благодати! Умоли о мне Сына Твоего, Отца моего!
Так была дана грешнику нечаянная радость покаяния…
В конце XVIII века на Украине, в селе Пряжево, слезы потекли из глаз иконы, когда католический ксендз пытался забрать ее из села.
В 1848 году в Москве мироточила икона «Споручница грешных», принадлежавшая полковнику Бонческулу.
1 февраля 1854 года стала плакать икона Богоматери в Сокольском монастыре в Румынии. Истечение слез происходило иногда ежедневно, иногда с промежутками в несколько дней. О чуде вскоре узнала вся Румыния, и в монастырь приходило множество паломников. Шла Крымская война, и Румыния была занята австрийскими войсками. Австрийский главнокомандующий прислал в монастырь полковника, чтобы тот разузнал дело. Полковник долго рассматривал икону, потом, не найдя ничего особенного, поставил ее обратно в киот – и тут из глаз Богородицы снова покатились слезы. Австриец отскочил от иконы в ужасе, воскликнув:
– Плачет? Это великое чудо!
Епископ Мелхиседек позднее говорил, что это было знамение тяжелых испытаний для румынских христиан.
17 февраля 1877 года в Ильинском скиту на Афоне текли слезы из глаз Тихвинской иконы Божией Матери.
Иноки скита решили, что это знамение милости к ним и установили в память об этом событии праздник.
Не все случаи сохранились «в анналах», да не все и становились известны церковным властям. Вот что вспоминает митрополит Вениамин (Федченков), которого однажды попросили прийти в одну семью отслужить молебен:
«Это были мои знакомые: вдова фельдшера и ее сын… Жили они, кажется, на Обводном канале. Когда я вошел к ним в комнату, в углу, перед иконой Божией Матери, я увидел зажженную лампаду: под иконою – большая тарелка, на нее капала непрерывно какая-то маслообразная жидкость бесцветного вида и без запаха. Сочившаяся жидкость впитывалась в вату, которую вдова раздавала знакомым, не объявляя, по смирению, о необыкновенном событии церковным властям…»[224]
К чудесам, происходящим с иконами, можно отнести истечение от них крови, слез и мира и их чудесное обновление. До XX века такие случаи были огромной редкостью, эти иконы почитались как великие святыни, хотя «образованные люди» нередко считали все это обманом.
Действительно, основания такие у них были. В 1720 году в Санкт-Петербурге стала плакать икона Богоматери в Троицкой церкви на Петербургской стороне, и по городу сразу же пошли слухи о грядущих несчастьях. Тогда Петр Первый приказал принести к нему икону и, тщательно исследовав ее, обнаружил с обратной стороны небольшие емкости с маслом, а в глазах образа – крохотные дырочки. Это был единственный случай, когда подобная икона исследовалась, – и такой результат!
Однако XX век развеял все подозрения в «рукотворности» подобных чудес. Во-первых, в дешевой бумажной иконке никакой емкости не спрячешь. Во-вторых, чудесное обновление и вообще никакого научного объяснения не имеет.
Итак…
После революции 1917 года стали происходить вещи небывалые. В 1920-х годах по всей стране прошла буквально волна обновлений – икон, куполов, священных сосудов в храмах. В России, под властью большевиков, церковь не имела возможности систематически собирать и записывать свидетельства о чудесах, но на Дальнем Востоке, в епархии Харбинской и Маньчжурской, за пределами влияния богоборческой власти, эта работа велась как должно, и свидетельства были записаны.
«Иконы обновлялись в таких городах, как Иман (Дальнереченск), Владивосток, Хабаровск, во многих селах. Это были не только древние иконы, но самые обычные бумажные литографии – ветхие, закопченные, засиженные мухами. Часто на иконах оставались необновившимися темные пятна или полосы – словно бы в удостоверение того, каким образ был раньше. В церкви села Воздвиженка обновились храмовые иконы, паникадило и священные сосуды в алтаре. В селе Михайлова обновилась икона в киоте, под стеклом, при этом внутри киота осталась нетронутой покрывавшая икону паутина. В селе Полтавка иконы обновились у 18 лиц, и главным образом в домах коммунистов. Власти делали все, чтобы скрыть чудо и остановить религиозный подъем в народе: агенты ГПУ снаряжали комиссии, собирали людей, мыли необновившиеся места на иконах мылом, содой, пытаясь доказать, что обновление есть не более как обман и шарлатанство, проделка попов. Однако количество чудесных обновлений все возрастало».[225]
«Явление обновления происходило с некоторыми перерывами; переходя на новое место, обновление обыкновенно прекращалось на прежнем месте, – пишет владыка Мефодий. – Процесс обновления длился от нескольких недель, даже месяцев, до нескольких часов и еще менее. В последнем случае можно было заметить и самый процесс обновления: грязь и пыль, въевшиеся в икону, исчезали на глазах у всех, подобно рассеивающемуся туману; в некоторых случаях в первый момент обновления от иконы исходил как бы блеск и свет, иногда совершенно явственный и сильный; священные изображения обновившихся икон имеют иногда особенный приятный и умилительный вид, хотя эти изображения в большинстве случаев самой простой работы».[226]
Один из таких примеров быстрого обновления случился в августе 1925 года в Харбине, в общине беженок – сестер Владивостокского женского монастыря. Это была Владимирская икона Божией Матери. «По письму она не представляла ценности, а дешевая фольговая риза и сам лик Божией Матери были настолько темного вида, что один иеромонах Казанского Богородицкого монастыря, побывавший в храме 24 августа, спросил, указывая на икону: “Зачем это жертвуют в храм такое барахло?” Любопытно, что священник даже не совершал каждения перед этой иконой, настолько она казалась ему неблаголепной, а протоиерей Евгений Панормов, посетив общину, посоветовал поместить образ в уголок, чтобы он не бросался в глаза».
Этот образ решили подарить одному из бывших руководителей КВЖД, который только что освободился из китайской тюрьмы, и ради этого вытащили из темного угла, в котором он висел. И вот что было дальше:
«Рассматривая икону, игуменья вдруг изменилась в лице: образ стал мгновенно светлеть, подобно тому, как под влиянием солнечных лучей рассеивается туман, и как бы очищаться от пыли и грязи, насевших на него от времени.
“Смотрите, смотрите, ведь совершается чудо… икона обновляется…” – игуменья стала показывать образ присутствующим. Люди столпились вокруг нее; не прошло и нескольких минут, как икона приняла совершенно новый, блестящий вид: лик под стеклом просветлел и стал словно бы только что написанным; фольговая риза ярко заблистала; венчик над ликом засиял переливающимся светом. Вся икона сверкала, только кое-где на ней остались темные пятна, словно бы в удостоверение совершившегося чуда».[227]
Одну из таких икон видел митрополит Вениамин (Федченков) у одного из русских беженцев. «Иконочка была небольшая, вершков пять высоты и три-четыре ширины. Изображение, вероятно, Божией Матери, наискось с правого угла до противоположного левого было темное, а с другой стороны совсем светлое и ясное».[228]
Начавшись в Приморье, волна обновлений двинулась в Китай, прошла по городам и станицам с русским населением и снова вернулась в Россию. На самом-то деле волна шла по всей стране, но в пределах Советской России о ней можно было судить лишь по упоминаниям в соответствующих судебных процессах да по рассказам немногих очевидцев. Святыни обновлялись, словно бы предсказывая, что будет время, когда не станут ремонтировать церкви, золотить купола и писать иконы.
Этими чудесами было ознаменовано начало гонений на церковь. Но еще большие чудеса стали совершаться в их конце.
До последнего времени мироточащие, плачущие или кровоточащие иконы воспринимались как великое чудо. Сейчас это чудо стало обыденным до такой степени, что не все такие иконы даже приносят в храм. Расскажут священнику, тот даст несколько советов, как вести себя, имея дома такую святыню, – и все. Потому что в 1990-е годы мироточение от икон стало массовым.
Началось все, кажется, в 1988 году. 16 ноября находившиеся во Введенском соборе Оптиной пустыни люди увидели, как на изображении Казанской Божией Матери выступили прозрачные капли. Влагу собрали, икону вытерли, но капли все появлялись и появлялись. И в тот же день стала мироточить икона преподобного Амвросия Оптинского.
Очевидец вспоминал: «Капельки то тут, то там загорались, увеличивались на наших глазах, превращались в полновесные капли, а потом некоторые из них уменьшались и исчезали. Истечение мира сопровождалось благоуханием. Оно действовало как бы волнами, то сразу захватывая всех, то пропадая до едва ощутимого. Среди земных запахов ему нельзя подобрать аналогичный. Если постараться назвать производимое им впечатление, то это как бы благовонная, сконцентрированная свежесть».[229]
Прошло еще несколько лет, и началось что-то небывалое! Уже в 1991 году есть свидетельства о восьми плачущих иконах, из них четыре иконы Богоматери.
10 апреля, на Светлой седмице, в храм святителя Николая Николо-Перервенской обители в Москве принесли икону Державной Божией Матери, которая благоухала и источала миро.
Летом в Грузии, в обители преподобного Антония Марткопского, заплакала старинная икона, предположительно Казанская.
В конце августа в Санкт-Петербурге, в храме Иова Многострадального на Волковском кладбище, мироточила икона Успения Божией Матери.
22 ноября в Смоленске, в Свято-Успенском соборе, плакала Казанская икона, находившаяся в алтаре. Алтарь был полон благоуханием.
Уже в следующем, 1992 году в одной только Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой, ничем не примечательном женском монастыре, мироточили уже семь икон!
В 1993—1995 гг. мироточили десять икон в петербургском храме Симеона и Анны, из них четыре иконы Богородицы.
«С 11 апреля 1993 года по 1 сентября 1995 года в храме было зафиксировано, в общей сложности, 404 случая мироточения от икон, в том числе:
“Игуменья Святой горы Афонской” – 85;
“Троеручица” – 53;
“Знамение” – 38;
“Умиление” – 2».[230]
История Церкви не знала ничего подобного – чтобы величайшее чудо совершалось в таких количествах!
Но и это было всего лишь началом. Иконы начали мироточить повсеместно, по всей стране, не только в храмах, но и в домах. Особняком стоит совершенно уже невероятное чудо в Иваново: там в Свято-Введенском монастыре с декабря 1998 по декабрь 1999 года мироточили семь с половиной тысяч (!) икон.
…Первой мироточение заметила дочка одной из монахинь, Маша.
«Спрашиваю, как это было. Оказывается, очень просто.
– Я увидела, что икона мокрая, и говорю: “Мама, смотри, капли”.
– Мы думали, что масло как-то брызнуло на икону – может, из лампадки, – поясняет матушка Лариса. – И еще подумалось: если это миро, то через неделю все станет ясно. Через семь дней был праздник Амвросия Медиоланского, и в этот день (тезоименитство батюшки и архиерея) миро выступило на устах, на звезде Богородицы, на благословляющей руке Младенца… Вот эта икона.
Матушка Лариса достает с полки небольшую Тихвинскую икону в деревянном окладе. Икона самая обычная, картонная, современного производства Софринских мастерских (размер 11х13 см). Такие сейчас выпускаются десятками тысяч и продаются в каждой церковной лавке. Но эта икона вставлена в деревянный киот, под стекло.
Сама икона блестит от мира; внутри киота проложен толстый слой ваты – на случай, если икона снова начнет мироточить.
Мы открываем киот. Ни вчера, ни сегодня икона не мироточила, но следы прошлых мироточений более чем заметны: бумажная основа насквозь пропиталась чудесным миром.
– Сестры принесли к нам в келью свои Тихвинские иконки. И вскоре все семь замироточили. А потом, к мясопусту, все начало мироточить, – рассказывает матушка. – Первое время у нас большое воодушевление было. Устраивали крестные ходы, постоянно читали акафисты, служили молебны. Монастырь прямо гудел – особенно в Великий пост 1999 года, когда мироточение было необычайно сильным. Тогда иконы не плакали только в Великую Пятницу. А в Великий Вторник после богослужения началось крупное мироточение. Миро источали почти все иконы, более трех сотен образов. Мироточение длилось более трех часов. Сейчас уже попривыкли, можно сказать, стадия потрясения прошла…
Мироточение в Иваново имеет свои особенности. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев миро, проступающее на иконах, не имеет запаха. Во-вторых, сам характер мироточения разный. Некоторые иконы сплошь покрыты мельчайшими каплями, вся их поверхность увлажнена (небесная роса); другие покрыты крупными каплями, причем эти капли могут идти и по краю иконы (миро-окропление); наконец, в третьем случае миро источается из глаз, из уст, от благословляющих рук, от свитка, из ран (собственно мироточение).
От чудесного мира происходят исцеления… По словам матушки Ларисы, у людей после помазывания миром проходят головные боли, радикулит, болезни горла, глаз, ушей… У многих иконы продолжают мироточить дома, и, помазываясь миром от своих икон, люди также получают исцеления».[231]
Автор книги беседовал с настоятелем ивановского Введенского собора, архимандритом Антонием (Юрасовым).
«Мироточение икон для человека есть видимое присутствие Бога, милость свыше, – начал говорить он. – В Древней Греции самым ценным лекарством был елей – масло. Поэтому по-гречески “Господи, помилуй” звучит “Кирие, элейсон”, что означает: Господи, уврачуй мои раны душевные. Через миропомазание Господь укрепляет нас в вере и приводит к покаянию… Господь через мироточение показал, что он не оставляет нас. Мироточение – это милость Божия… Знамение это еще дается к гонениям или к природным бедствиям. Возможно, впереди нас ждут испытания, природные катаклизмы. Но и бедствия эти – милость к нам, заблудшим, потому что испытания напоминают всем, живущим на земле: у нас не только тело, но и бессмертная душа… Ведь что хочется людям? Им хочется, чтобы в холодильнике была колбаса да водка, да чтоб телевизор работал. А когда тяжело – задумываются, обращаются к Богу…
Я спросил об исцелениях.
– Христос говорит: “По вере вашей да будет вам”, и Сам, когда исцелял, говорил: “А веруешь ли?” Самые главные исцеления души – от язв греховных, а потом идет исцеление и телесное… Ко мне приходят иной раз на исповедь и говорят: у нас нет грехов. Спрашиваю: ходите ли в Церковь, молитесь ли? Оказывается, нет: не ходят, не молятся. Но грехов за собой не признают: мол, мы добро делаем, пользу приносим. Тогда я спрашиваю таких людей: эти стулья пользу приносят? – “Да, приносят”. Добро делают? – “Делают”. – Они живые или мертвые? – “Мертвые”. Вот и вы, как эти стулья…
– Ученые исследовали миро?
Отец Амвросий кивнул.
– Эксперты говорят, что по своему составу такого вещества ни в природе, ни в производстве нет. Но это не главное; здесь даже миллион экспертиз ничего не докажут. Если бы мы закрыли келью, запечатали ее, а потом открыли бы дверь и миро рекой полилось бы, – безбожники сказали бы, что мы трубу подвели и масло пустили. Тем, кто духовно не умер, не нужны доказательства, они принимают чудо, как святыню. А те, которые умерли, что им чудо! Даже если Христос покажет им Свои раны – не поверят».[232]
А мироточения продолжались и продолжаются, и теперь уже и речи нет ни о каком обмане. Во-первых, чудес слишком много. А во-вторых, среди мироточивых икон много таких, в которых просто физически не спрятать тайную емкость – например, бумажных.
«Трудно и, пожалуй, просто невозможно представить дальнейшую хронику чудес, – пишет Д. Басов. – Во-первых, факты мироточения стали слишком многочисленны, а во-вторых, во многих храмах и монастырях священнослужители предпочли умолчать о чуде, не оглашали его ни устно, ни письменно и не благословляли прихожан рассказывать о нем. Причины тому находились разные. Алексей Любомудров, собирая данные о мироточении, услышал, например, от одного священника следующее: “Да, иконы в нашем храме обильно мироточат на протяжении двух лет. Но мы стараемся не придавать этому значения, не обращать сугубого внимания. Ведь нет выработанной позиции Церкви – как воспринимать подобные сверхъестественные явления. И я не знаю, что они означают. Об этом пусть выскажутся старцы. Я – простой священник, могу отвечать на вопросы ко мне как к священнику, а об этом судить не берусь”. Другой клирик сказал ему так: “Церковь благословляет почитать мироточивый образ, когда есть акт освидетельствования, составлен рапорт архиерею, когда все удостоверено. А если этого не было – возможна ситуация, что разные неуравновешенные люди могут впасть в соблазн, пойдут слухи, а затем может случиться и поругание святыни”.
Среди причин, по которым священнослужители не решались разглашать о чуде, нужно назвать и осторожность, опасение привлечь в храм любопытных, вызвать ненужный ажиотаж. Пишущему эти строки, например, иногда приходилось отказываться от мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.
Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А. Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей вопрошающего».[233]
А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.
От автора
И все же грустно это. Ведь наверняка все эти массовые чудеса были даны для того, чтобы в полуязыческой, полубезбожной стране приводить людей к вере и чтобы поддержать тех, кто стоит на пороге храма. Кого винить, что не получилось?
Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым небом…
Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».
Избранник Божией Матери
Руки Хосе выглядели так, как будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.
А может, так оно и было на самом деле?
А пример того, как можно себя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж необычный.
…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.
Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает Православие с именем Иосиф.
Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к принятию монашества.
Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский избранник» Лариса Гумерова пишет:
«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.
Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его “непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией нарушений отрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его страдания и раны – все становится неинтересным, раз были нарушены правила».[234]
Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Церкви люди, в том числе и святые, не находили общего языка с окружающими, и не только мирянами, но и монахами. Знать бы, какие психологические драмы стоят за строкой, которая так часто звучит в этой книге: «Инок ушел из монастыря…»
Однако то, что Хосе ушел с подворья, отнюдь не значит, что он ушел от Церкви. Он по-прежнему старался соблюдать все монастырские требования, посещал службы, его молитвенное правило было огромным. Но в духовной жизни этот человек шел своим путем. И больше всех, как привито было еще в детстве родителями, он почитал Божию Матерь.
Начало 1980-х было тяжелым временем для Хосе Муньоса-Кортеса. Одиночество, сомнения, тяжелая болезнь, безысходность окружающей жизни. «Ни любви, ни сострадания!» – не раз с горечью говорил он.
А потом пришло чудо.
В начале октября 1982 года, ночью, когда Хосе молился, к нему в комнату вошла Женщина, и он услышал:
«Восстань, чадо, не скорби и не сомневайся! Ибо исполнена мера и услышаны твои молитвы. Ступай на гору Мою Афон и возьми там большую икону, которую укажу, на которой Сын Мой дарует миру сему новую Заповедь Свою на Новые времена. Привези ее сюда, и обретешь путь, и послужишь Христу. И вступишь в семью твою, к возлюбленным братьям твоим, ждущим тебя с великим нетерпением и последней надеждой. И спасешь их. И тогда стяжаешь то, о чем мечтаешь. И возрадуется сердце твое вовеки. Воспрянь и прими единственное благословение».
На следующий день чудеса продолжались. Легко сказать: отправиться на Афон. А деньги?
Но рано утром в дверь постучали. Какая-то старушка заказала Хосе икону, за которую заплатила столько, что денег хватило на поездку ему и двоим спутникам.
На Афоне он, едва увидев, сразу же узнал свою икону. Это была Иверская Божия Матерь, всего год назад написанная отцом Хризостомом. Однако монахи наотрез отказывались отдать икону. Предложили написать копию – но копия была ему не нужна.
Время пребывания в монастыре закончилось, они уже спускались по тропинке, когда их догнал настоятель Свято-Рождественского скита, отец Климент, с большим свертком.
– Божия Матерь пожелала уйти с тобой, – сказал монах.
Отсюда их путь шел в Иверскую обитель. Следующим шагом, как узнал Хосе, было приложить икону к оригиналу Монахи не хотели тревожить Иверскую. Тогда Хосе сказал:
– Послушайте, мы живем в Америке, где сатана все взял в свои руки. Нам просто необходимо привезти с собой что-то истинно святое.
Получилось и это.
И вот икона в монреальской квартире Хосе. Три недели он молился перед ней, пел акафисты. А в ночь на 24 ноября проснулся от сильнейшего аромата роз. Сначала даже решил, что сосед разбил флакон духов. Но утром выяснилось, что благоухание исходит от иконы, а по ее поверхности текут маслянистые струйки. Подложенное полотенце вскоре пропиталось маслом.
Икону отнесли архиепископу Виталию, и тот, пав перед ней ниц, провозгласил, что свершилось великое чудо.
С тех пор жизнь Хосе полностью переменилась. Теперь она протекала не в уединенной квартире, а в гостиницах и салонах самолетов.
– Я теперь ничего не могу планировать заранее, – говорил он на съезде православной молодежи в Сан-Пауло, – что будет завтра или, например, через неделю. Потому что жизнь моя сейчас полностью принадлежит людям. Я должен быть всегда готов идти с иконой туда, куда нужно…
«Как Хосе всегда точно знал, кто на этот раз ждет помощи, – до сих пор остается загадкой. Как справлялся он с трудностями дорог, визами, стихийными бедствиями, собственными болезнями и проблемами, один Господь ведает. Но ни одна просьба к Божией Матери не должна была остаться без ответа. Ни одна капелька драгоценного мира не могла пропасть даром. А ведь никто не отменял ему его собственного христианского долга и обязанностей зарабатывать на нужды иконы, на хлеб, на разъезды».[235]
Богородица Сама указывала ему, как действовать. Он ориентировался по состоянию иконы. Она меняла выражение и цвет лика, взгляда, потухала или вспыхивала лампадка (это случалось накануне больших бедствий). Во время августовского путча в России Богородица впервые заплакала. И тут нелишне вспомнить, что слезы – знамение, толкуемое двояко: и как предвещающее беду, и наоборот.
При первой возможности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.
«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы»[236] – так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.
Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:
«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».
Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.
«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?
Откуда здесь такие люди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда начеку, охранял. На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в черном…
Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.
И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…
Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.
Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.
Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь исполненный очей. Сосредоточенность и собранность, как перед боем.
А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»[237]
И на этом хорошо бы закончить. Но и на этом книга не кончается.
Избранник Богоматери знал свою судьбу. Он говорил, что мечтает умереть за Христа. В его квартире, среди икон и картин, на стенах гостиной висели эстампы с изображениями средневековых пыток.
13 сентября 1997 года он приехал в Нью-Йорк на крестины, и с глубокой печалью сказал: «Это будет мой последний крестник».
В начале октября икона перестала мироточить и начала плакать.
Той же осенью некто разместил в Интернете информацию о том, что икону украшают драгоценности.
– Теперь мне недолго осталось жить, – сказал Хосе.
13 октября 1997 года он приехал в Афины на всемирную выставку икон. 29 октября посетил Свято-Николаевский храм на острове Андрос. Когда Хосе подошел к фреске молящейся Богородицы, она заплакала.
30 октября ему позвонили и попросили о помощи. Как обычно…
«Тело было обнаружено ранним утром в 806-м номере Гранд-отеля.
С кляпом во рту, с руками и ногами, связанными по всем требованиям профессионального мучительства. Убивали несколько человек, долго пытали, не оставив живого места на лице и на теле. На руках электрические ожоги, на переломанных пальцах – проволока, электроды.
Устав и вконец озверев, сокрушили кости шеи.
Человек в соседнем номере всю ночь слышал стоны, но, парализованный ужасом, никуда не обратился…»[238]
Кто и почему убил Хосе Муньоса-Кортеса, до сих пор так и остается загадкой. Ну не было на иконе драгоценностей, это же невооруженным глазом видно. Собственно, исчез только поминальник Хосе, куда он записывал имена тех, с кем свела его судьба. Исчезла также икона – но это и вообще несерьезно, если говорить о корыстных мотивах: неужели кто-то всерьез вознамерился, как не раз предлагали Хосе, торговать миром?
Нет, ничего на ум не приходит, кроме одного, того самого, что и в Древнем Риме: похули Христа, и останешься цел.
Косвенно о том, что все так и было, говорят следующие факты:
«12 ноября, почти через две недели после убийства, смогли состояться похороны в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.
Когда вскрывали пластиковый мешок с телом, разлилось благоухание роз.
Владыка Лавр с благоговением срезал прядь волос.
Люди прикладывали к телу крестики, четки, иконы, обручальные кольца. Все были охвачены небывалой благодатью…
А вот от вида его изломанных, черных рук в гробу добрая знакомая Хосе лишилась чувств.
Руки Хосе выглядели так, будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.
А может, так оно и было на самом деле?
На сороковой день был мороз и ветер, ни одной свечи на панихиде зажечь не удалось. В снегу сами собой вспыхнули две большие свечи и горели на ветру восемь часов».[239]
Иверская Монреальская икона исчезла бесследно.
Интермедия
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
Путешествуя в Женеву,
На дороге у креста
Видел он Марию-Деву,
Матерь Господа Христа.
С той поры, сгорев душою,
Он на женщин не смотрел
И до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.
С той поры стальной решетки
Он с лица не подымал
И себе на шею четки
Вместо шарфа привязал.
Несть мольбы Отцу, ни Сыну,
Ни Святому Духу ввек
Не случилось паладину,
Странный был он человек.
Проводил он целы ночи
Перед ликом Пресвятой,
Устремив к ней скорбны очи,
Тихо слезы лья рекой.
Между тем как паладины
Востречу трепетным врагам
По равнинам Палестины
Мчались, именуя дам, –
«Lumen coetum, sancta rosa!»[241] –
Восклицал всех громче он.
И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.
Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключен,
Всё безмолвный, всё печальный,
Без причастья умер он;
Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:
Он-де Богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путем-де волочился
Он за матушкой Христа.
Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина Своего.