Но чернеют пламенные дали –
Не уйти, не встать и не вздохнуть…
И тогда – незнаемою болью
Озарился светлый круг лица…
А над ними – символ своеволья –
Перуджийский гриф[358] когтит тельца.
Лишь художник, занавесью скрытый, –
Он провидит страстной муки крест
И твердит: «Profani, procu ite,
Hic amoris ocus sacer est»[359].
Ее спеленутое тело
Сложили в молодом лесу.
Оно от мук помолодело,
Вернув бывалую красу.
Уже не шумный и не ярый,
С волненьем, в сжатые персты
В последний раз архангел старый
Влагает белые цветы.
Златит далекие вершины
Прощальным отблеском заря,
И над туманами долины
Встают усопших три царя.
Их привела, как в дни былые,
Другая, поздняя звезда.
И пастухи, уже седые,
Как встарь, сгоняют с гор стада.
И стражей вечному покою
Долины заступила мгла.
Лишь меж звездою и зарею
Златятся нимбы без числа.
А выше, по крутым оврагам
Поет ручей, цветет миндаль,
И над открытым саркофагом
Могильный ангел смотрит вдаль.
Глаза, опущенные скромно,
Плечо, закрытое фатой…
Ты многим кажешься святой,
Но Ты, Мария, вероломна…
Быть с Девой – быть во власти ночи,
Качаться на морских волнах…
И не напрасно эти очи
К мирянам ревновал монах;
Он в нише сумрачной церковной
Поставил с братией Ее –
Подальше от мечты греховной,
В молитвенное забытье…
Однако братьям надоело
…
…
…
Конец преданьям и туманам!
Теперь – во всех церквах Она
Равно – монахам и мирянам
На поруганье предана…
Но есть один вздыхатель тайный
Красы божественной – поэт…
Он видит Твой необычайный,
Немеркнущий, Мария, свет!
Он на коленях в нише темной
Замолит страстные грехи,
Замолит свой восторг нескромный,
Свои греховные стихи!
И Ты, чье сердце благосклонно,
Не гневайся и не дивись,
Что взглянет он порой влюбленно
В Твою ласкающую высь!
Встретив на горном тебя перевале,
Мой прояснившийся взор
Понял тосканские дымные дали
И очертания гор.
Желтый платок твой разубран цветами –
Сонный то маковый цвет.
Смотришь большими, как небо, глазами
Бедному страннику вслед.
Дашь ли запреты забыть вековые
Вечному путнику – мне?
Страстно твердить Твое имя, Мария,
Здесь, на чужой стороне?
Трудна работа Господня
Ты святися, наша мати – Земля Святорусская!
На твоем ли просторе великом,
На твоем ли раздолье широком,
Что промеж Студеного моря и Теплого,
За теми лесами высокими,
За теми озерами глубокими,
Стоит гора до поднебесья.
Уж и к той ли горе дороги неезжаны,
И тропы к горе неторены,
И конному пути заказаны,
И пешему заповеданы;
А и Господь ли кому те пути открыл –
И того следы неслежены.
Как на той на горе светловерхой
Труждаются святые угодники,
Подвизаются верные подвижники,
Ставят церковь соборную, богомольную;
А числом угодники нечислены,
Честным именем подвижники неявлены,
Неявлены – неизглаголаны.
А строючи ту церковь нагорную,
Те ли угодники Божии, подвижники,
Что сами творят, не видят, не ведают,
Незримое зиждут благолепие,
А и камение тешут – оно белеется,
А и камение складают – оно не видится.
А стены ль кладут, аль подстение,
Аль столпы ставят опорные,
Аль своды сводят светлосенные,
Али главы кроют зарные, червонные,
Аль честные пишут образы со писании, –
И то угодники ведают, не видючи,
И того мы, людие, не ведаем.
Как приходит на гору Царица Небесная,
Ей возропщутся угодники все, восплачутся:
«Гой еси Ты, Матерь Пречистая!
Мы почто, почто труждаемся – подвизаемся
Зодчеством, красным художеством
В терпении и во уповании,
А что творим – не видим, не ведаем.
Незримое зиждем благолепие.
Ты яви миру церковь невиданную,
Ты яви миру церковь заповеданную!»
Им возговорит Царица Небесная:
«Уж вы Богу присные угодники,
А миру вы славные светильники,
О святой Руси умильные печальники!
Вы труждайтеся, подвизайтеся,
Красы-славы для церкви незримые,
Зодчеством, красным художеством,
В терпении верном, во уповании!
А времен Божиих не пытайте,
Ни сроков оных не искушайте,
Не искушайте – не выведывайте.
Как сама Я, той годиной пресветлою,
Как сама Я, Мати, во храм сойду:
Просветится гора поднебесная,
И явится на ней церковь созданная,
Вам в обрадование, и во оправдание,
И Руси великой во освящение,
И всему миру Божьему во осияние».
Ту Ей Божии угодники поклонилися.
«Слава Тебе, Матерь Пречистая!
Уж утешно Ты трудничков утешила,
Что надежно смиренных обнадежила:
Ин по слову твоему святому да сбудется!»
И поется стих во славу Божию,
Добрым людям в послушание,
Во умиление и во упование.
О Мать, кто раз Твой лик узрел,
От пагубы пребудет цел.
Разлукой будет он томиться,
К Тебе единой устремится,
И память милости Твоей
В его душе сладшайших нег живей.
Как от Пречистой утаю
Я немощь грешную мою?
Но – незаслуженной наградой –
Меня Ты знаменьем обрадуй!
Вся жизнь моя в Тебе одной:
На краткий миг побудь опять со мной!
Бывало, образ Твой во сне
Я в незакатном видел дне.
Младенец Твой, в сияньи рая,
Склонялся к смертному, играя.
Ты к небу поднимала взор
И затворяла облачный затвор.
Преступен чем я пред Тобой?
Сгорел я весь одной мольбой.
Где мой приют, покой безбольный?
В Твоей часовне богомольной!
Прими, Блаженная в женах,
Мой верный дух, оставя праху прах.
Владычица, не Твой ли я?
Путь долголетний жития
Мне красен был в уделе тленном
Твоим схожденьем сокровенным.
Еще себя не сознавал,
Как млеко я с сосцов Твоих впитал.
Ты предстояла часто мне,
Тебя следил я в тишине.
Младенец Твой ко мне тянулся,
Брал за руку, чтоб я вернулся
И с нежностью уста Твои
Меня касались… Где вы, дни мои?
Та радость ныне далека.
Пристала спутница – тоска.
Что сделал я? Чем был я грешен?
Брожу по свету, безутешен.
Ловлю я край Твоих одежд.
Сними сей сон с отяжелелых вежд.
Коль привитаешь Ты, светя,
Тому лишь, кто душой дитя,
Святая, чудом благодати
Верни мне сердце, ум дитяти.
Еще оно в груди горит,
Мне золотые были говорит.
Твой лик напечатлелся тенью,
Мария, в тысячах икон;
Но не сказать изображенью,
Каким виденьем я пленен.
Лишь знаю: мира шум и радость
С тех пор как сон душе моей,