Эти охламоны за сотни поколений умудрились распознать среди окружающих объектов мягкий минерал типа графита, им можно было рисовать на стенах пещеры, что они с упоением и делали, подтверждая истину не о хлебе едином, коим жив человек. Имелось даже у них нечто вроде «рисовальных досок»: сравнительно гладко обработанные каменными рубилами участки стен. Вот на одном из таких «холстов» Слейтон и попытался изобразить замок.
К собственному удивлению, получилось неплохо, во всяком случае, куда лучше, чем он ожидал. Нарисовал, спросил – что это? На что похоже?.. Племя изумленно толклось вокруг рисунка подобно тому, как обитатели XX века взирают на творения сюрреалистов, и все дружно заявили, что никогда ничего подобного не видели. Смотрели, правда, с восхищением, цыкали, причмокивали, головами качали, опять же подтверждая концепцию о врожденности эстетической «опции» в психике человека.
А сам вождь об этом здании думал днем и ночью. Да, собственно, и думать-то не надо было: само являлось по ночам. Оно самое, никаких сомнений. Что оно делало?.. Да ничего, просто было. Совсем рядом, вот, шаг сделай, руку протяни. Но он не сделал и не протянул.
Почему?.. Внутренний голос останавливал. Негромкий, но настойчивый, он говорил так веско, что Слейтон не посмел ослушаться.
А говорил так: не ходи туда один. Пропадешь.
Это, конечно, все условные названия: «голос», «говорил», «слова»… Это было нечто из самой глубины души, такое, чему невозможно не поверить. Дыхание истины – наверное, и так можно сказать.
Ну, а сон всякий раз был, что и все здешние сны – яркий до дрожи, неотличимый от яви, и проснувшись, Слейтон долго еще видел медленно бледнеющие очертания тонких башен, стрельчатых окон, изысканной декоративной каменной резьбы в пещерной полутени.
Так шло время. Лето сменилось осенью, та зимой… Пережили и эту зиму, с трудом, со скрипом, но пережили.
– И больше вы ни разу не были там? Ну хотя бы рядом с этим замком? – сунулся с вопросом Бродманн.
Слейтон не без лукавства глянул на молодого ученого.
– Был, – сказал он и умолк выжидательно.
Немец, возможно, задал свой вопрос и без всякой задней мысли, но интонация ответа превратила эту мысль в переднюю, и первым ухватил ее все-таки Реджинальд:
– Вы имеете в виду… экспедицию? Наших предшественников?
– Точно так, мистер Гатлинг, – усмехаясь, подтвердил хозяин. – Вы, как всегда, смотрите в корень.
Не так давно в сны, приводящие кроманьонского вождя неандертальского племени к таинственному замку, стал вторгаться новый мотив. Будто бы он, вождь, стал ощущать чье-то присутствие – рядом и непонятно где, вроде бы как нигде. Но оно было. Слейтон не знал еще, что это значит, но твердо знал: сбудется. Что-то ждет впереди.
Постепенно он свыкся с этим предчувствием, оно стало привычным фоном. Бежали дни, текла жизнь, полная сложных президентских забот… Но вот однажды ночью, знакомо будучи у замка, Слейтон так ощутил близость неведомого, что понял: это вот-вот будет. Он проснулся со странным чувством нетерпения, беспокойства и неясного воспоминания о чем-то важном, но так и не открывшемся.
Наскоро разобравшись с текущими делами, он поспешил в Долину, строго-настрого запретив хоть кому-либо сопровождать себя. Племя всегда побаивалось, когда президент куда-то уходил: кто его знает, вдруг не вернется?.. Ослушаться, впрочем, не смели, не посмели и на сей раз. Слейтон же, добравшись до места, затаился в зарослях на склоне.
Странное чувство не уходило, на душе было тревожно и приподнято. Слейтон не сразу поймал себя на том, что приговаривает вслух:
– Что-то будет, что-то будет…
А когда поймал, то рассмеялся.
И в тот же миг не столько услышал, сколько угадал человеческие голоса вдалеке. Настолько вдалеке, что можно было это принять за обычные звуки этого мира: шум ветра в листьях, плеск воды, перекличку каких-то зверей… Но нет, сердце горячо стукнуло, подтверждая, что не ошибся: это люди.
Через несколько минут голоса сделались отчетливы, и ясно стало, что люди идут сюда. Слейтона так поразили звуки, непохожие на грубое неандертальское рычание, хрипение и всякое такое – эти звуки показались похожими едва ли не на ангельское пение! – что он заметил чуждость этой речи с запозданием.
Говорили не по-английски. Что же за язык?.. Напряженно вслушиваясь, Слейтон вскоре определил, что это немецкий. Ладно… Подождав немного, он и увидел экспедицию: отлично экипированные и вооруженные мужчины в тропической униформе.
Тут он осознал в полной мере, насколько отвык от вида цивилизованных людей. По сравнению с его племенем они почудились ему пришельцами из волшебного, если опять-таки не райского мира.
Волны чувств ничуть не мешали ему четко рассуждать. Ага, значит, начали проникать мало-помалу… Ну что ж, этого следовало ожидать. И первыми это сделали немцы. Ну-ну. Настырный народец, чтоб им…
Похоже было, что члены экспедиции, хоть и ошеломлены – они, естественно, поняли, что их окружает абсолютно незнакомая им экосистема, – держатся твердо, по-исследовательски и, судя по всему, ни с какой фантасмагорией, вроде ти-рексов, еще не сталкивались.
Так! И Слейтон вмиг решил их с чудесами столкнуть.
Он издал пронзительный вопль, который мог сойти и за испуг, и за отчаяние, злобу, ярость – понимай, как знаешь. Тем самым он постарался озадачить пришлых по максимуму и побежал в сторону замка, нарочно задевая ветви.
След его бега был, конечно, замечен. Суматошные голоса загомонили диссонансом, эхо взлетело к небесам. Слейтон припустил пошибче, норовя бежать так, чтобы было заметно.
Голоса зазвучали как-то грозно, с напором. И вдруг ударил выстрел. И еще, и еще. Пули просвистели над головой, полетели сбитые листья и ветки.
Ух ты! И об оружии успел позабыть! Одичал здесь!..
Слейтон резко свернул, прячась за толстыми стволами и одновременно надеясь, что немцы увидят замок с той позиции, на которую он их загоняет.
Кстати, а сам-то он на месте, замок этот?!
Такая шальная мысль пронзила президента племени. Нет, правда, кроме шуток!
Он начал красться уже непритворно, стараясь не качать ветви, через полминуты выбрался на маленькую полянку, откуда обзор был неплохой.
Есть! Стоит.
В какой-то миг Слейтону показалось, что в конструкции здания что-то не совсем так. Хм… Что изменилось?.. Память туго заворочалась, как медведь в берлоге, но ничего не родила. А впрочем, и видел-то ведь пару раз лишь с одного ракурса, так что немудрено.
И голоса смолкли – в изумлении, надо полагать. Преследователи тоже увидели замок.
Очень осторожно Слейтон сместился влево, спрятавшись за разлапистым кустом. Отсюда ему сносно были видны и здание и группа.
Люди, естественно, какое-то время свыкались с внезапной реальностью. Свыклись вроде бы. О чем-то оживленно потолковали, жестикулируя, и с заметной оглядкой двинулись вперед, расположившись по всем правилам походно-боевого движения колонной.
Страхуя друг друга, держа оружие на изготовку, немцы приблизились к зданию. Ничего с ними не произошло. Группа приостановилась у крыльца, озираясь. И вот первый ступил на это крыльцо, широкое и низкое, в две ступени. В руках он держал автомат и потому массивную двустворчатую дверь толкнул ногой – обе половинки распахнулись с неожиданной легкостью. Автоматчик постоял, всматриваясь, вслушиваясь, затем, не оборачиваясь, махнул рукой: пошли, мол. И вошел в проем.
Остальные гуськом потянулись за ним, по очереди вошли в замок, и…
– И? – переспросил Симпкинс.
– И все, – сказал Слейтон.
Глава 15
Все – значит, все. Никогда больше Слейтон не видел этих людей, да и бог знает, видел ли их еще хоть кто-то.
Поудобнее устроившись в кустах, Слейтон терпеливо наблюдал. Хотелось есть, хотелось пить, но он не покидал наблюдательный пункт. Шли часы, лес жил своей жизнью, пролетали порывы ветра, откуда-то доносились противные крики всякой живности. И вот долину стали обволакивать сумерки… Решил, что пора возвращаться, темнело быстро, а ночь в здешнем лесу – дело, мягко говоря, невеселое.
Успел вернуться дотемна. Племя, завидев президента, пустилось было от счастья скакать и горланить всем наличным составом, но вождь довольно строго пресек восторги, заявил, что хочет ужина, отдыха и тишины, так как очень устал – делал важные дела. Заодно спросил, не слышал ли кто необычных звуков, разумея выстрелы.
Оказалось – слышали, но не поняли, конечно, что это. Слейтон постарался объяснить – это, мол, духи неба, грома, все такое. И он, президент, естественно, общался с ними, договаривался, чтобы все было хорошо.
Балбесам-неандертальцам запудрить мозги легко, себе не запудришь… Слейтон все время думал о произошедшем, ожидал продолжения. Продолжения пока не было. Немецкая экспедиция вошла в замок и канула бесследно. Он еще пару раз ходил в Долину, смотрел. Замок безмолвно стоял на месте.
– Менялся? – вдруг спросил Реджинальд.
– Да, – Слейтон взглянул на него серьезно.
Теперь он смотрел внимательно, пристально, и готов был подтвердить, что в замке изменилось число и расположение башен. В прошлый раз, сидя в засаде много часов, он все глаза на замок проглядел и запомнил, что башен этих, разной высоты и несколько разного вида, – семь. А теперь шесть. И расположение иное, и форма. Немного – но иное.
Ученые переглянулись. Бродманн хмыкнул. Хантер тоже.
– Стало быть, – озвучил он мысль, на которую не решились другие, – этот дом тоже из разряда «ближнего зарубежья»?.. Призрак, иначе говоря?
Слейтон внушительно развел руками:
– Ну, вообще-то в этот призрак на моих глазах вошли совершенно реальные люди… а хотя, почему бы и нет? Если это ближнее зарубежье – такая полоса, где… где…
– Где «Я» и «не-Я» практически нераздельны, – четко завершил Гатлинг.
– Выходит, так, – кивнул Слейтон.
Ему совсем немногое осталось рассказать.