7. Война, смерть и гордость: от Белой Калитвы до Актобе
Юэн: После целых суток, проведенных в обществе Игоря и его компаньонов, вернуться на дорогу было сущим наслаждением. Мотоциклы жадно поглощали километры ровных российских дорог, и езда была нам в радость. Чарли уселся повыше на какой-то тюк, который он соорудил из вещей и приладил к сиденью, вытянул вперед ноги и вовсю резвился, снимая накопившееся за предыдущие сутки напряжение. Ранним вечером мы уже были в Белой Калитве и направлялись вдоль многочисленных рядов советских многоэтажек к гостинице. Это надо видеть! Бетонные коридоры, пластиковые двери, водопроводные трубы времен «Титаника» и разноцветный кафель в ванной, — отель являл собой сущее насилие над рассудком, но мне он все равно понравился. Моя спальня была отделана сосновыми панелями, и там были узорчатые ковры, оранжевые занавески, мебель шестидесятых годов, допотопные радиоприемник и большой белый телевизор, какой-то невообразимый пейзаж с изображением морского побережья на стене, лакированный шкаф и оранжевое нейлоновое стеганое одеяло на кровати. Я был вне себя от восторга. Наконец-то чувствовалось, что мы где-то в другом месте.
— О боже, мы в России, Чарли! — воскликнул я. — Я так рад, и мне очень нравится мой номер.
Чарли же страшно устал, и вечером, за ужином, началось сказываться переутомление предыдущих дней. Он пребывал в весьма дурном расположении духа, обрывал Расса, Дэвида и Сергея на полуслове и подавал свое мнение как неоспоримую истину. А потом, когда речь зашла о том, изменит ли это путешествие нашу жизнь, он вдруг поднялся и заявил:
— Какие, к черту, перемены в жизни. Два полудурка поперлись вокруг света на мотоциклах. — После чего стремительно вышел прочь.
Но я был в корне не согласен с таким определением, и к тому же путешествие уже изменило мои взгляды на множество вещей. Меня очень тронули истории тех людей, которых мы встречали по дороге. Мы путешествовали по той части мира, где столько всего произошло, где на жизнь людей сильнейшее влияние оказали война и политика. Местным жителям пришлось очень многое пережить, однако, несмотря на все это, они обладали таким чувством собственного достоинства, что я просто не мог не сочувствовать им. Больше, чем когда-либо, я осознал сейчас собственную врожденную подозрительность к чужакам и твердо решил избавиться от нее. Я знал, что схожие чувства наверняка испытывал и Чарли. Он лишь поддался усталости. На следующий день, когда я наблюдал за Чарли, внимавшим гиду, который рассказывал нам о казаках и их истории, как они подвергались гонениям и эксплуатировались царями и коммунистами, я ясно видел, что и на него произвели впечатление их старания возродить свои традиции. Потомки казаков основали центр для молодежи, дабы передать им наследие предков, хотя многие сейчас, увы, были безработными или злоупотребляли алкоголем. Один парнишка продемонстрировал нам исконно казачье мастерство верховой езды — он лежал на спине на лошади, пока та галопировала на арене, заставлял ее кланяться и вставать на дыбы. Между мальчиком и лошадью ощущалось невероятное взаимопонимание, и я видел, что это нашло отклик в сердце Чарли. Он даже немного проехал специально для мальчика на заднем колесе, когда мы уезжали.
Мы направились в Волгоград, мчась по плоской, как блин, местности. В лицо постоянно хлестал резкий ветер, и еще нас изводила милиция. Они, разумеется, лишь делали свою работу, но для нас это было помехой, лишней проволочкой, замедлявшей наше продвижение. Каждый раз возникавшие перед нами милиционеры имели суровый и мрачный вид, однако стоило лишь нам снять шлемы, как они расслаблялись, улыбались и говорили по-английски, проверяя наши документы и объясняя по карте дорогу дальше. Большей частью их даже не интересовали наши паспорта: они лишь хотели разглядеть наши мотоциклы и поупражняться в английском.
Гораздо хуже пристального внимания милиционеров был ветер. На широких открытых равнинах от его порывов негде было укрыться, и мы просто выбивались из сил. Ветер хлестал нас по телу и бил по голове, из-за чего мотоцикл бросало из стороны в сторону. Все время приходилось наклоняться под углом сорок пять градусов, и временное облегчение наступало, лишь когда мы проезжали мимо фур. Тогда ветер ненадолго прекращался, а голова и шея получали краткую передышку, пока — бах! — при обгоне грузовиков ветер вновь не обрушивался на нас, и тогда приходилось вцепляться в мотоцикл, чтобы не сдуло с дороги. Нам так отчаянно хотелось добраться до пункта назначения, что мы пропустили обед, из-за чего вымотались еще больше, и последние шестьдесят пять километров были сущим наказанием. Половину из двухсот семидесяти километров до Волгограда я вообще проехал с полузакрытыми глазами.
Недалеко от города мы остановились возле довольно примитивной заправочной станции, чтобы пополнить запасы горючего. Чарли оплатил вперед двадцать литров, однако этого оказалось недостаточно, чтобы наполнить наши бензобаки, поэтому он вернулся в сторожку заправщика, чтобы попросить его переключить насос на свободную подачу, и продолжил наполнять бак.
— Выключите насос! — заорал Чарли, появляясь рядом со мной.
Я обернулся. Бензин хлестал из бака по всему его мотоциклу, в том числе и по обжигающе горячим выхлопным трубам.
— Блин… Насос не выключается! — завопил я, наблюдая, как Чарли пытается заткнуть большим пальцем наконечник шланга. И тут струя бензина из-под его пальца брызнула прямо мне в лицо.
— А-а-а-а-а, мои глаза! — заорал я, ослепленный бензином, тут же обрушилась боль. Каким-то образом мне удалось вытащить бутылку с водой, и я начал промывать глаза. К счастью, за несколько мгновений до этого на заправку въехала группа поддержки. Василий схватил меня, осмотрел глаза и промыл их.
— Великий боже… Прости меня… Так ужасно видеть, как мой товарищ… Бензин прямо в глаза… И потоки воды… И все это натворил я, — в полнейшей панике бормотал Чарли. — Какой ужас, и это я один во всем виноват, ну что я, блин, за идиот. Я наверняка и так уже тебя достал, а теперь еще и это… Боже! Что же делать? Я просто с ума схожу.
— Чарли, уже все прошло.
— Ох… Прости, друг.
— Ты не виноват, — успокаивал я его. — Мне просто случайно брызнуло прямо в глаза, когда ты перекрыл наконечник. Простое совпадение. У комиков и то не получилось бы лучше.
— Ох, блин, прости, друг.
— Да ладно, говорю же тебе, это случайно вышло. — Несмотря на то, что пострадавшим был я, мне же еще приходилось утешать Чарли.
— Ладно хоть врач вовремя подоспел и помог, — не унимался он. — И струя была маленькой…
— Не такой уж и маленькой.
— Мне было так жутко.
«Ему, видите ли, было жутко!» — подумал я, растирая глаза, которые все еще жгло.
— Понимаешь, это был такой шок, — продолжал Чарли. — Бензин так и хлещет из моего мотоцикла, а я никак не соображу, как, блин, остановить его.
— Впредь нам обоим наука, — отозвался я. — Если подобное вдруг случится снова, мы просто бросим шланг, и пусть себе поливает землю бензином. Так ведь он никому не причинит вреда, а?
— Ну и фиговый денек сегодня выдался! — сменил тему Чарли. — Ветер! Как будто кто-то целый день бьет тебя по голове. У меня башка разболелась.
— Попроси у Василия таблетку.
— Я уже заглотил анальгина, — сказал он.
— Может, морфия тебе дать? — пошутил я. — Или, еще лучше, пиццу?
— Вау! Хочу «Американскую горячую» из «Пицца Экспресс» с сырной добавкой плюс салат! — Чарли заметно оживился.
— Я тоже, пожалуй, закажу в «Пицца Экспресс». Возьму-ка «Маргариту» с анчоусами и пепперони. А салат не хочу. Мне просто две пиццы.
— Я сейчас захлебнусь слюной, — не выдержал Чарли. — Черт… Мой желудок просто взбунтовался…
На этом инцидент был исчерпан, и мы вновь сосредоточились на дороге, оставалось последних несколько километров. Когда мы добрались до Волгограда, Василий первым делом повел меня в больницу. Мы долго бродили по длинным коридорам в поисках кабинета офтальмолога. Врач усадила меня перед каким-то прибором и велела вслух читать таблицы, что было отнюдь нелегко, поскольку буквы там были русские. Потом я ждал в коридоре и решил пока позвонить своему врачу в Англию. Он делал мне лазерную коррекцию близорукости, чтобы во время путешествия не надо было надевать очки под шлем. Врач кое-что посоветовал мне насчет лекарств, которые прописала офтальмолог, и сказал, что если бы я сразу не плеснул себе в глаза воды, то бензин ожег бы роговицу и я не смог бы ездить на мотоцикле целых две недели. Невеселая перспектива, хорошо что в критический момент безукоризненно сработал инстинкт — немедленно промыть глаза.
Мы с Василием вернулись в гостиницу, в прошлом тут селили высокопоставленных функционеров из КПСС и КГБ, а также членов Политбюро, когда они наведывались в город. Мы с Чарли бросили монетку, чтобы разыграть номера — я выиграл и оказался в огромных апартаментах.
— На этой самой кровати некогда спал Никита Хрущев, — похвастался я Чарли, которому досталась крохотная комнатка.
— Надеюсь, они сменили простыни, — отозвался он.
Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что там имелась охраняемая стоянка, но кроме нас других постояльцев в ней не было. Снаружи она была отделана бетонной плиткой и выглядела довольно обшарпанной. Внутри, однако, зрелище было впечатляющим. Как и многие места в России и на Украине, она словно бы затерялась во времени — в данном случае, в конце пятидесятых годов прошлого века. В фойе стоял рояль, на котором я не удержался и поиграл, а телефоны словно были позаимствованы из фильма «Из России с любовью». После длительной гонки на пронизывающем ветру мы были совершенно разбиты, поэтому рано поужинали и отправились в находившуюся через дорогу баню, помнившую не одного советского лидера. Пропотеть в парилке да похлестать друг друга дубовыми вениками — именно это нам сейчас и требовалось. По возвращении в гостиницу мы узнали, что Клаудио наконец-то сдал экзамен, получил права на вождение мотоцикла и уже вылетел к нам в Волгоград. Новость была замечательной. Теперь мы могли проделать самую трудную часть пути, имея при себе квалифицированного оператора, не отвлекаясь на то, чтобы снимать друг друга.