Так мы и поступили. Мужчина залез на мотоцикл, и вместе со своим другом они проводили нас из города на несколько километров, затем остановились и показали вперед, объяснив, что нам надо ехать по дороге вокруг большой горы, которая виднелась вдали. Я был просто сокрушен. Сначала город, оказавшийся всего лишь жалким скоплением лачуг, а теперь еще придется ехать по какой-то, похоже, заброшенной дороге. Я совершенно вышел из себя и едва сдерживался. Главные дороги, обозначенные на карте жирными красными линиями, на деле оказывались в лучшем случае грунтовыми. А так называемая дорога, по которой нам предлагалось ехать, и вовсе не внушала доверия. Вдруг в каком-то месте она просто оборвется, и тогда мы застрянем посреди Монголии. И что тогда? Но выбора у нас не было, и пришлось положиться на GPS-навигаторы, без которых мы бы запросто сгинули.
И, представьте, дорога действительно вскоре исчезла, и мы поехали по широкой открытой равнине из камня и гравия, поглядывая одним глазом на навигатор, дабы удостовериться, что движемся в правильном направлении. Мы остановились в какой-то деревеньке, сплошь состоявшей из светлых глиняных лачуг. Выбежали дети, увидев нас, захихикали и принялись трогать мотоциклы. Местные жители указали нам нужное направление, и мы двинулись дальше. Время от времени мы натыкались на дорогу и ехали по ней какое-то время, однако радость наша была недолгой. Дорога вдруг раздваивалась, а то и расходилась в трех направлениях — одна дорога вела на холм, вторая исчезала у его основания, а третья уходила в степь. И мы снова оказывались на перепутье, не зная, что выбрать. Ехать было гораздо труднее, чем я даже мог себе представить, намного хуже, чем в те три памятных дня на Дороге Смерти в Казахстане — потому что дорог тут не было вообще, а под колесами у нас попеременно оказывались острые камни, глубокий песок и грязь. И никакой передышки — ни тебе укатанной глины, ни асфальта. В общем жесть! И я не единожды раскаялся, что поперся в такую глухомань. С чего это я взял, что будет здорово? Мне страшно хотелось домой. Настроение было хуже некуда, и положение еще усугублялось и тем, что с самого завтрака мы ничего не ели.
Затем степь перед нами пересекла речка. Не такая уж и широкая, но окаймленная берегами из грязи — метров по пять или семь шириной. Я уверенно двинулся по этой грязи и довольно легко провел мотоцикл. Юэн упал, и его пришлось вытаскивать из месива. Клаудио, естественно, преодолел препятствия безо всякого труда. Через несколько километров мы вновь наткнулись на исключительно грязный участок — мотоцикл Юэна увяз по самую ось. Мы с Клаудио напрягались изо всех сил, вытаскивая его из грязи, когда вдруг появился синий грузовик. Колоритный, словно перенесшийся сюда с американского засушливого Запада тридцатых годов, он был нагружен под завязку. Похоже, несколько семей перевозили свои пожитки, включая клетки с курицами и козу, и все это было накрыто ярко раскрашенным брезентом. Откуда-то из недр грузовика доносился собачий лай. Мы предположили, что это перевозили в разобранном виде юрту — круглую палатку из белого фетра и брезента, которая для многих монголов является домом. И где-то внизу этой кучи сидела собака. Из-под брезента мигом выкарабкалось с десяток мужчин и подростков. Они столпились вокруг и принялись дружно подталкивать мотоцикл Юэна, пока полностью не вытащили его. И Юэн тут же дал полный газ, окатив наших монгольских спасителей потоком грязи. Бедняга страшно перепугался и чуть не умер от расстройства.
— Извините, мне так жаль, — сказал он бросившему на него недвусмысленный взгляд монголу, которому досталось больше всего.
Я проехал по грязи осторожно и не упал. Клаудио, как обычно, взял препятствие на полном ходу, легко, словно играючи.
— И как это у него получается, — сокрушался Юэн. — Блин, аж зло берет.
До конца дня мы встретили всего лишь нескольких человек. И у всех них мы неизменно спрашивали дорогу. Будучи кочевниками, монголы, похоже, прекрасно ориентируются в своей стране. Но даже если нам не удавалось выяснить, правильной дорогой мы едем или нет, мы все равно продолжали движение, в надежде, что не заблудимся. К концу дня мы миновали Хотгор, шахтерский городок, в котором вообще-то собирались заночевать. Однако все местные там оказались пьяными в стельку, так что мы сочли за благо поехать дальше, в конце концов остановившись и разбив лагерь в высохшем русле реки шириной метров четыреста. Над головами у нас кружил орел, надвигалась огромная черная туча, и мы прогоняли воду через водоочиститель, всей душой желая оказаться где-нибудь в другом месте.
Ох, и вымотались мы сегодня, а сколько времени потеряли! Объезд вокруг озера означал, что мы совершенно не продвинулись на восток.
— Это все равно, что делать крюк через Уэльс, собираясь пересечь лондонскую площадь, — подытожил Юэн.
Да и наверстать упущенное время нам тоже не удалось. Мы уже выбились из графика по меньшей мере на четыре дня, а ведь еще предстояло объехать пол-озера. Езда была изнуряюще сложной и такой опасной, что лучше было не отрывать взгляда от земли на расстоянии десяти метров от переднего колеса. Силы таяли, а вместе с ними и остатки оптимизма, и у нас не было ни малейшего представления, когда все это закончится.
— Блин, я совсем выдохся, — только и сказал я. Последний выходной у нас был в Алматы, так что удивляться не приходилось.
— Сегодня вечером на меня вдруг навалилась страшная тоска по дому, — отозвался Юэн. — Эх, дорого бы я дал. чтобы сейчас оказаться дома и завалиться в постель с Ив.
Юэн: Наскоро позавтракав на следующее утро, мы уже собрались было ехать дальше, когда вдруг обнаружили, что багажная рама на мотоцикле Клаудио треснула с левой стороны, ниже одного из его боковых кофров. Это была первая серьезная поломка. Мы все-таки поехали дальше, решив пока этим особо не заморачиваться. Безумная езда по стране, где из-за разлившейся реки приходится совершать объезд в двести пятьдесят километров, требовала полной сосредоточенности. Мы вернулись в Хотгор, чтобы набрать воды из цистерны, не забыв бросить в нее пару обеззараживающих таблеток, и затем начали первый из трех продолжительных подъемов по горным перевалам. Для полностью нагруженных мотоциклов это был тяжелый труд, но мы не сдавались, задавшись целью добраться до Улаангома тем же вечером и ощущая себя героями приключенческого романа. Дорога была весьма опасной. Болотистая, каменистая и грязная, да вдобавок еще невероятно длинная и трудная. Хуже всего было то, что поврежденная рама Клаудио могла в любой момент совсем развалиться. На вершине первого перевала мы повстречали кочевника на лошади с тремя верблюдами и парой собак. Колоритный тип: с правильными чертами лица, красивый, горделиво сидевший в седле. В традиционном наряде — остроконечных кожаных пастушьих сапогах, монгольской шапке и целом ворохе каких-то тяжелых шерстяных одеяний — он пас на вершине верблюдов. Ну просто ожившая картинка из географической энциклопедии. Он настолько органично смотрелся в родной обстановке, что казался просто какой-то галлюцинацией, видением. Мы проехали мимо него, а затем остановились и изумленно оглянулись. Пастух медленно подъехал поближе, слез с лошади и встал на некотором расстоянии, рассматривая нас.
Это, наверное, было в монгольских обычаях — не спеша изучать незнакомцев. Затем он медленно приблизился, и мы пожали друг другу руки. Монгол обошел вокруг мотоциклов, разглядывая их и что-то тихо говоря красивым певучим голосом. Кожа его была очень смуглой, и было понятно, что всю свою жизнь он проводит на свежем воздухе. Пока мы болтали, не очень-то понимая друг друга, но все же ухитряясь как-то объясняться, у меня возникла идея. Тем утром, укладывая палатку на мотоцикл, я наткнулся на свой бинокль и еще подумал, что скорее всего в путешествии он мне не понадобится. И вот на вершине той горы я сразу же понял, что с ним делать. За спиной у кочевника висела винтовка, похоже, ему часто приходилось высматривать волков, и я дал ему этот бинокль, в который он стал обозревать горы. Медленно поворачиваясь, он произносил вслух названия гор, которые видел. Указав на гору вдалеке, пастух дал нам понять, что она находится на другом берегу озера и что когда мы доберемся до нее, то снова окажемся на главной дороге. До этой горы было по-прежнему еще очень далеко, однако когда видишь конечную цель пути, уже становится легче, и я от души поблагодарил его. Монгол убрал бинокль в футляр и протянул его мне назад.
— Нет, — сказал я, — я хочу отдать его тебе. — Двумя руками я вернул ему бинокль. — Тебе он больше при годится.
Монгол заколебался. Затем широко улыбнулся и все-таки взял подарок, знаком благословив и поблагодарив меня. Удивительный миг, все произошло совершенно спонтанно. Меня поразило, насколько прекрасна простая жизнь этого человека, и мне было по-настоящему приятно сделать подарок тому, кто живет на вершине горы, неторопливо разъезжает на лошади, наблюдая за пасущимися верблюдами, и смотрит на горы, названия которых известны ему с детства. Он был таким органичным в своей среде и таким дружелюбным по отношению к нам, что в тот момент я просто влюбился в него и в горы Монголии.
Мы распрощались и поехали вниз с горы. Это было опасно, поскольку мотоциклы скользили по песку и грязи, но мы с честью справились со спуском. Чарли двигался немного впереди, и мы уже значительно продвинулись, воодушевленные предстоящим возвращением на дорогу.
— Я упал. И очень неудачно, — раздался вдруг голос Клаудио по рации. Он говорил так спокойно, что я сразу понял, насколько все серьезно. «Вот дерьмо, — подумал я, — плохо дело».
— На какой бок? На какой бок упал мотоцикл? — воскликнул Чарли. И тут же поправился: —…То есть я хотел спросить, ты сильно ушибся?
— Все-таки догадался поинтересоваться? — прошипел я, возмущенный тем, что Чарли больше беспокоился о мотоцикле Клаудио, нежели о его здоровье.
Мы развернулись и поехали назад в гору, где обнаружили, что мотоцикл Клаудио лежит на боку, а сам он стоит рядом, с совершенно убитым видом. Правым кофром он зацепился за скалу, из-за чего мотоцикл закрутило, и Клаудио, потеряв равновесие, свалился как раз на треснувший левый бок. Чарли спрыгнул с мотоцикла.